ПРАВДА И КНЯЖЕСКИЙ СУД.
Русская Правда, как мы уже знаем, не признаёт поля, судебного поединка, если не видеть намёка на этот вид суда божия в одной неясной статье древнейшей краткой её редакции. Эта статья гласит, что, если побитый явится в суд со знаками побоев, ранами или синяками, жалоба его принимается и без свидетеля; если же знаков битья не окажется, необходим свидетель; иначе дело кончается ничем, «ту тому конец». Если же, добавляет статья, побитый не в состоянии мстить за себя, взыскать с обидчика 3 гривны «за обиду» да «лечцу мзда», вознаграждение лекарю за лечение. Эти последние слова дают понять, что статья разумеет случай, когда побитый являлся в суд с признаками, очевидно, указывавшими на необходимость лечения, т. е. когда жалоба его удовлетворялась судом и удовлетворение состояло в судебном разрешении обиженному мстить за себя обидчику. Но что такое месть, т. е. личная расправа по приговору суда? Если она соединялась с лишением обвинённого возможности защищаться, это было телесное наказание, исполнителем которого являлся сам обиженный; если же у обидчика оставалась возможность дать отпор мстителю, выходила драка сторон по приговору суда, т. е. нечто вроде судебного поединка. Во всяком случае пространная редакция Правды, воспроизводя этот юридический случай, устраняет всякий намёк на личную расправу по приговору суда. Доказавший свою обиду знаками или свидетелем получал по суду денежное вознаграждение; если же на суде оказывалось, что он был зачинщиком драки, ему не присуждалось вознаграждения, хотя бы он был изранен: ответчику не вменялось нанесение ран, как дело необходимой обороны. Та же тенденция пространной редакции устранить частную расправу сказалась и в другом случае. Краткая редакция допускает месть детей за изувеченного отца: «чада смирят». Пространная редакция заменяет месть детей пеней в половину штрафа за убийство и вознаграждением изувеченного в четверть этого штрафа. Так, церковный суд в первое время делал значительные уступки местному юридическому обычаю, но потом, постепенно укрепляясь, стал решительнее проводить в свою практику усвоенные им юридические начала. Русская Правда не знает смертной казни. Но из одного произведения начала XIII в., вошедшего в состав Печерского патерика, знаем, что в конце XI в. за тяжкие преступления осуждали на повешение, если осуждённый не был в состоянии заплатить назначенной за такое преступление пени. Молчание Правды в этом случае можно объяснить двояко. Во-первых, самые тяжкие преступления, как душегубство и татьба с поличным, церковный суд разбирал с участием княжеского судьи, который, вероятно, и произносил в подлежащем случае смертный приговор. Притом христианский взгляд на человека непримирим с мыслью о смертной казни, и Мономах понимал его, когда в своём Поучении давал детям настойчивое наставление не убивать ни правого, ни виноватого, хотя бы кто был повинен в смерти. Тем же побуждением можно объяснить молчание Правды о невменении господину смерти его холопа, умершего от его побоев. Эклога и Прохирон формулировали это, как бы сказать, право или привилегию безнаказанности с ограничениями, имевшими целью отделить неумышленное убийство раба от умышленного, которое подлежало обычному наказанию. Наше право, по-видимому, не признавало этих ограничений; по крайней мере. Двинская уставная грамота 1397 г. говорит кратко, без оговорок, что, если господарь «огрешится», ударит своего холопа или рабу и случится смерть, он за то не судится; также говорит об этом и одна старинная компиляция, носящая заглавие «О правосудии митрополичем» и составленная по Русской Правде и церковному уставу Ярослава, но с некоторыми дополнениями из судебной практики: в случае убийства господарем челядина полного «несть ему душегубства, но вина есть ему от бога». Церковное правосудие не могло признать такой привилегии, но не могло и отнять её у рабовладельцев. Церковь могла только карать их на духу церковной карой, епитимьей, и устав о церковных наказаниях, приписываемый русскому митрополиту XI в. Георгию, решительно предписывает: «…аще кто челядина убиет, яко разбойник эпитемию приимет». В упомянутой сейчас статье Печерского патерика есть рассказ о пытке, какой сын великого князя Святополка подверг двух монахов Печерского монастыря, чтобы дознаться о месте, где был зарыт варяжский клад в их пещере. Может быть, это было только проявлением княжеского произвола. Но если бы пытка была даже обычным следственным приёмом тогдашнего княжеского суда, понятно, почему Правда о ней умалчивает.
Дата добавления: 2015-07-30; просмотров: 679;