А. Шопенгауэр

Одной из самых ярких фигур иррационализма[149] является Артур Шопенгауэр (1788—1860), который так же, как и Л. Фейербах, был неудовлетворен оптимистическим рационализмом и диалектикой Г. Гегеля. Но он не принял и фейербаховской концепции. Шопенгауэр тяготел к немецкому романтизму, увлекался мистикой, Он преклонялся перед философией И. Канта и философскими идеями Востока (в его кабинете стояли бюст Канта и бронзовая фигурка Будды).

Шопенгауэр не просто уменьшил роль разума за счёт эмоций и, главное, абсолютизированно понимаемой им воли, он оспорил само понятие разума как области осознанной ментальной деятельности человеческого сознания, введя в него бессознательно-иррациональные моменты. Это уже не было бессознательное в кантовском понимании, когда бессознательное действовало “рука об руку” с рассудком и могло быть осознано разумом (как у И. Фихте и Ф. Шеллинга) в своей структуре, это уже было бессознательное как универсальная иррациональная стихия, неподвластная никакие рациональным методам исследования. Интеллект, согласно Шопенгауэру, сам того не сознавая, функционирует не по своему рациональному плану, но по указаниям воли, которая признается единой энергийной основой всех личных воль и самого объективного мира: для него интеллект — это лишь орудие воли к жизни, как когти и зубы зверя. Интеллект утомляется, а воля неутомима. Таким образом, Шопенгауэр, с одной стороны, стремился, как и Фейербах, к расширению наших представлений о мире человеческой психики, сводимой ранее преимущественно к рациональному Д началу, а с другой — он остался на позициях объективного идеализма Гегеля, заменив на “посту” первопричины мира рациональную абсолютную идею на иррациональный момент человеческой психики — метафизическую первоволю. Реальна только одна космически громадная воля, которая проявляется во всем течении событий Вселенной: мир — только зеркало этого воления, выступающее как представление.

Если идея рациональной причины мира была естественна для европейского сознания, то идея волевого первоимпульса, не подвластного никаким рациональным, этическим и даже эстетическим ограничениям, была для Европы инородным явлением. Не случайно сам Шопенгауэр признавал, что в числе стимулировавших его мысль источников одно из первых мест занимали буддийские представления о майе и нирване. Шопенгауэр созвучен не только логике мысли индийских философов, но и ее глубинному эмоциональному нерву: его метафизическая воля как первопричина мира представляет собой “ненасытное слепое влечение, темный глухой порыв”. Мир, по Шопенгауэру, нелеп, а вся история мира — это история бессмысленной флуктуации волевых искр, когда воля вынуждена пожирать самое себя, так как, кроме нее, ничего нет и она к тому же — голодная и жестокая, постоянно ткущая паутину страдания. Отсюда травля, боязнь и страдание. Точно так же и буддизм провозглашает земное бытие в психофизической оболочке человеческой личности неискоренимым страданием.

Для европейской же культуры этот мотив неестествен: кроме того, что Европа всегда видела в личности цель и смысл существования мира, она всегда была склонна к признанию и объективному истолкованию материи. Европейская античность в отличие от идеализма Вед была насквозь пронизана гилозоизмом, и даже христианство признавало материю в телесном образе Иисуса Христа. Испуг перед темными безднами бессознательной среды человеческой личности вызывал в Европе не стремление отказаться от личностной формы существования, но желание подавить и, если это возможно, вылечить (3. Фрейд) личность посредством осознания хотя бы малой толики из бездны бессознательного. Отстаивая примат воли по отношению к разуму, философ высказал немало тонких и оригинальных идей относительно особенностей волевых и эмоциональных составляющих духовного мира человека и их жизненной значимости. Он подверг критике ошибочную позицию сторонников крайнего рационализма, согласно которому воля являет собой простой придаток разума или просто отождествляется с ним. По Шопенгауэру, воля, т.е. хотения, желания, мотивы побуждения человека к действию, и сами процессы его осуществления специфичны: они в значительной степени определяют направленность и характер реализации действия и его результат. Однако Шопенгауэр превратил волю в совсем свободное хотение, т.е. он абсолютизировал волю, превратив ее из составляющей духа в самодостаточное начало. Более того, Шопенгауэр рассматривал волю как нечто родственное “неисповедимым силам” мироздания, считая, что всему сущему свойственны “волевые порывы”. Воля для Шопенгауэра — абсолютное начало, корень всего сущего. Мир мыслился им как воля и представление[150]. Таким образом, волюнтаризм является основным универсальным принципом всей философии мыслителя.

В противоположность Канту Шопенгауэр утверждал познаваемость “вещи в себе”. Первый факт сознания он видел в представлении. Познание осуществляется либо как интуитивное, либо как отвлеченное, или рефлективное. Интуиция — это первый и важнейший вид знания. Весь мир рефлексии в конечном счете покоится на интуиции. По Шопенгауэру, истинно совершенным познанием может быть только созерцание, свободное от всякого отношения к практике и к интересам воли; научное мышление всегда сознательно. Оно отдает себе отчет в своих принципах и действиях, а деятельность художника, напротив, бессознательна, иррациональна: она не способна уяснить себе собственную сущность.

Этика Шопенгауэра безотрадно пессимистична. Страдание, по Шопенгауэру, присуще жизни неотвратимо. То, что называют счастьем, имеет всегда отрицательный, а не положительный характер и сводится лишь к освобождению от страданий, за которым должно последовать новое страдание либо томительная скука. Этот мир не что иное, как арена замученных и запуганных существ, которые живут лишь благодаря тому, что одно существо истребляет другое, где поэтому каждый зверь представляет собой живую собственность тысяч других, а его самосохранение — цепь мучительных . смертей. Из признания доминирующей роли страдания следует сострадание в качестве важнейшего этического принципа. Противоборствующим состоянием духа, препятствующим страданию, является состояние полного отсутствия желания. Симптом этого — переход к полному аскетизму[151].

В полном соответствии с глубинной эмоцией восточной культуры Шопенгауэр видел разрешение трагедии человеческой жизни в умерщвлении плоти и в угасании рациональных исканий человека. Более того, пессимистический волюнтаризм Шопенгауэра предполагал в качестве исхода апологию самоубийства. Недаром последователь Шопенгауэра Э. Гартман призывал даже не к индивидуальным, а к коллективным самоубийствам. Для Европы самоубийство всегда было грехом. Таковым оно осталось и для всех философских и идеологических систем, основанных на христианской культуре.

В заключение следует сказать, что Шопенгауэр был первоклассным писателем, блестящим стилистом. Чтение его произведений доставляет не только интеллектуальное, но и эстетическое наслаждение. Ни один автор философской литературы, по словам В. Виндельбанда, не умел формулировать философскую мысль с такой ясностью, с такой конкретной красотой, как Шопенгауэр. У него был дар представить в действительно блестящем и прозрачном изложении множество философских идей. (Видимо, этим объясняется, что в рабочем кабинете Л.Н. Толстого висел на стене портрет Шопенгауэра, единственного из всех философов.) Воззрения Шопенгауэра оказали большое влияние не только на отдельных крупных мыслителей, но и на ряд направлений философской мысли. Стоит заметить, что во многом под влиянием Шопенгауэра сформировались эстетические взгляды великого композитора Р. Вагнера.