Парк открыт до восьми вечера
Моя медицинская одиссея началась летом 2006 года, когда я впервые почувствовал легкую, но необъяснимую боль в верхней части живота. Потом началась желтуха. Врачи подозревали гепатит. Мне пришлось сделать ряд анализов. Результаты компьютерной томографии показали, что у меня рак поджелудочной железы. Потребовалось всего десять секунд, чтобы по информации из Интернета понять, насколько это плохо. По показателям смертности рак поджелудочной железы уверенно занимает первое место. Половина из тех, кому ставят такой диагноз, умирает через полгода, а 96 процентов — в течение пяти лет.
Я отнесся к лечению так же, как к любой работе. Я же ученый. Я задал множество вопросов, чтобы получить наиболее полную информацию, и начал обсуждать план лечения с врачами. Я записывал на диктофон все свои разговоры с медиками, чтобы дома более внимательно прослушать их объяснения. Я стал собирать статьи из научных журналов и приносить их с собой на прием. Врачи были от этого не в восторге. Большинство из них считало меня навязчивым пациентом, потому что я вникал во все мелочи. (Но врачи не возражали, когда я пришел вместе с адвокатом — моей подругой и коллегой Джессикой Ходжинс. Она поддержала меня и постаралась помочь разобраться в сложной медицинской информации.)
Я говорил врачам, что готов подвергнуться любой операции и проглотить любое лекарство, потому что передо мной стоит одна цель: я хочу оставаться в живых как можно дольше, чтобы как можно больше времени провести с Джей и детьми. На первой консультации у питтсбургского хирурга Херба Зе я сказал: «Давайте расставим все точки над «и». Моя задача остаться в живых и в списке ваших пациентов хотя бы на десять лет».
Я надеялся оказаться среди того меньшинства пациентов, которым помогла так называемая «операция Уиппла». Эта операция получила название в честь врача, который в 30-е годы впервые ее выполнил. В 70-е годы после этой операции умирали 25 процентов пациентов. К 2000 году эта цифра снизилась до пяти процентов (конечно, если операцию выполнял опытный специалист). Я знал, что меня ожидает тяжелое время, поскольку после операции нужно будет пройти очень неприятный курс химиотерапии и облучения.
В рамках операции доктор Зе удалил не только опухоль, но еще и желчный пузырь, треть поджелудочной железы, треть желудка и несколько футов тонкого кишечника. После операции я провел два месяца в раковом центре Андерсона в Хьюстоне. Каждый день я принимал массу лекарств и каждый день подвергался облучению. За это время я похудел со 182 фунтов до 138. В конце курса я уже еле ходил. В январе я вернулся домой в Питтсбург. Томография показала, что опухолей больше нет. Ко мне постепенно возвращались силы.
В августе мне предстояло пройти очередной осмотр в центре Андерсона. Мы с Джей вылетели в Хьюстон, оставив детей с няней. Эта поездка казалась нам чем-то вроде романтического путешествия. За день до консультации мы даже побывали в большом аквапарке — конечно же, только я мог представлять себе романтическое путешествие в таком виде. Я съезжал с водяных горок и был полностью счастлив.
15 августа 2007 года мы с Джей сидели в приемной ракового центра и вместе с онкологом Робертом Вулфом ожидали результатов томографии. Мы вошли в кабинет, где медсестра задала мне обычные вопросы: «Вы не замечали изменений веса, Рэнди? Вы все еще принимаете лекарства?» Когда сестра вышла, Джей сказала мне, что ей очень понравился ее легкий, похожий на колокольчик голосок, понравилось, как она весело сказала: «Ну хорошо, теперь ждите доктора: Он скоро придет».
В кабинете стоял компьютер, и я заметил, что сестра не выключила его. Мои медицинские данные все еще оставались на экране. Я умею обращаться с компьютерами, но для того, чтобы познакомиться с этой информацией, особых способностей не нужно было.
«Может, посмотрим?» — сказал я Джей. Меня совершенно не смущало то, что я собирался сделать. В конце концов, это же информация обо мне.
Я кликнул мышкой и увидел свой анализ крови. В нем было 30 показателей, но я знал, на что нужно обратить внимание: С А 19-9 — опухолевый маркер. Я нашел нужную строку и увидел в ней ужасающий показатель — 208. Норма — меньше 37. Я смотрел на экран всего секунду.
«Все кончено, — сказал я Джей. — Моя индейка испеклась».
«Что ты имеешь в виду?» — спросила она.
Я сказал ей про опухолевый маркер. За время моей болезни Джей уже достаточно много знала о лечении рака, чтобы понять: 208 означает наличие метастазов. Это был смертный приговор. «Это не смешно, — сказала она. — Перестань шутить».
Потом я просмотрел результаты томографии и начал считать: «Одна, две, три, четыре, пять, шесть...»
Я услышал панику в голосе Джей. «Не говори, что ты считаешь опухоли!» — воскликнула она. Но я не мог справиться с собой. Я продолжал считать вслух: «Семь, восемь, девять, десять...» Я увидел все. Рак дал метастазы в печень.
Джей подошла к компьютеру. Она все поняла по моим глазам. Мы обнялись и заплакали. Я вдруг понял, что в кабинете нет бумажных салфеток. Я только что узнал, что скоро умру, но почему-то думал только об одном: «Как могло так получиться, чтобы в таком месте и в такое время не было бумажных салфеток? Здесь, как в операционной».
Раздался стук в дверь. Вошел доктор Вулф с большой папкой в руках. Он посмотрел на Джей, на меня, на экран компьютера и понял, что случилось. Я решил опередить его. «Мы все знаем», — сказал я.
К этому моменту Джей находилась в шоке. У нее началась настоящая истерика. Мне тоже было нелегко, и все же я оценил, как доктор Вулф справился с тяжелой миссией, выпавшей на его долю. Он сел рядом с Джей и постарался ее успокоить. Очень спокойно он объяснил ей, что больше не может бороться за мою жизнь. «Единственное, что мы можем сделать, — сказал он, — это немного продлить жизнь Рэнди и улучшить ее качество. При современном развитии науки медицина не может больше ничего сделать для того, чтобы сохранить ему жизнь».
«Подождите, подождите, подождите! — воскликнула Джей. — Вы говорите мне, что все кончено? С этого момента мы должны перестать бороться, потому что борьба проиграна? А пересадка печени?»
Доктор сказал, что после появления метастазов эта операция невозможна. Он предложил паллиативную химиотерапию. Это лечение лишь облегчало симптомы, может быть, давало возможность выиграть несколько месяцев. Доктор Вулф рассказал и о том, как облегчить последние оставшиеся месяцы.
Этот ужасный разговор казался мне нереальным, было безумно жаль себя и особенно Джей, которая не переставала плакать. Я все же остался ученым, даже в такой ситуации. Я продолжал анализировать факты и расспрашивать доктора о возможных вариантах. Я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в каком-то театре. То, как доктор Вулф разговаривал с Джей, произвело на меня огромное впечатление. Я был просто поражен. Я подумал: «Посмотри-ка, как он это делает. Конечно, ему много раз приходилось делать нечто подобное, и он уже стал специалистом. Он все тщательно отрепетировал, и все же каждый раз это удается ему очень сердечно и искренне».
Я обратил внимание на то, как доктор, перед тем как ответить на вопрос, откидывается в кресле и прикрывает глаза — казалось, это помогает ему сосредоточиться. Я наблюдал за его осанкой, за тем, как он подсаживается к Джей. Мне почти удалось превратиться в стороннего наблюдателя. Я думал: «Он не кладет руку ей на плечо, и я понимаю, почему. Этот жест будет выглядеть слишком самоуверенным. Но он наклонился к ней, положил руку на колено. Да он отлично умеет это делать!»
Мне бы хотелось, чтобы все студенты-медики, изучающие онкологию, увидели то, что видел я. Я видел, как искусно доктор Вулф строит фразы, чтобы придать им позитивный оттенок. Когда мы спросили: «Сколько мне осталось до смерти?», он ответил: «Скорее всего три-шесть месяцев вы будете чувствовать себя вполне сносно». Его слова напомнили мне работу у Диснея. Спросите у работников Диснейленда, когда закрывается парк, и они ответят: «Парк открыт до восьми вечера».
В тот момент я испытывал странное чувство облегчения. Слишком много месяцев мы с Джей ждали результатов и не знали, вернется ли опухоль. Теперь опухоль вернулась, вернулся целый десяток. Ожидание закончилось. И нам предстояло справляться с тем, что ждало нас впереди.
В конце разговора врач обнял Джей, пожал мне руку. И мы с Джей вышли в нашу новую реальность.
Выходя из кабинета, я думал о том, что сказал Джей в аквапарке, спустившись с водяной горки: «Даже если завтрашние результаты будут плохими, я хочу, чтобы ты знала, как здорово быть живым, быть здесь, с тобой. Что бы нам завтра ни сказали, я не собираюсь умирать, узнав эти новости. Я не умру ни на следующий день, ни через день, ни еще через день. А сегодня мы провели прекрасный день. И я хочу, чтобы ты знала, насколько я рад».
Я думал о своих словах и об улыбке Джей.
И тогда я понял. Вот так мне и нужно провести остаток жизни.
Дата добавления: 2015-08-26; просмотров: 475;