Учитель-гуру

Гуру и его ученик

У этих великих народов образование издавна считалось сродни мудрости. Просвещенные люди, как считалось, обязаны обладать и многими другими добродетелями. «В Индии, как и в Китае, ученость и эрудиция всегда были в большом почете, так как ученость предполагала и высшие знания, и добродетель. Правитель и воин всегда склонялись перед ученым», – писал Неру. В Индии вера в духовного учителя (гуру) считалась непременным условием для посвящения в ученики. Слово «гуру» состоит из двух слогов: «гу» означает «тьма», а «ру» – «свет». Соответственно, «гуру» – это тот, кто рассеивает духовную тьму, просветляя ум ученика («чела» или «шишья»). В задачи учителя-гуру входит также рассеивать бремя сомнений и невежества, в котором пребывал ученик перед обучением. Таким образом, гуру может полностью изменить вашу карму. Представители трех высших сословий (варн) обязаны были пройти ученичество под руководством наставника-брахмана. Церемония посвящения в ученики рассматривалась как «второе рождение». Этому предшествовала и значительная самостоятельная работа личности по самоочищению. Один из памятников («Шветашватара Упанишады») говорит о ведах: «Только великим душам, которые безоговорочно верят во Всевышнего и в духовного учителя, незамедлительно открывается весь смысл ведического знания». Прошедших школу брахманов в Индии еще называли «дваждырожденными». Те же установки в обычаях древних кхмеров, чья письменная культура – одна из древнейших в Юго-Восточной Азии. Буддизм воспитал в них почтение к ученым и учителям. В легенде о создании храма Ангкор, святыни кхмеров, говорится, как мать попросила бога Индру обучить ее сына, который весьма талантлив и умен, умеет рисовать, лепить фигурки зверей и людей, строить дворцы и храмы (но, к несчастью, не учен и все делает наудачу). Бог Индра отправляет юношу в высшую школу (в прямом и почти что в фигуральном смысле – к «Небесному принцу»), высказав ему в назидание здравое напутствие: «Посвятивший себя искусствам и ремеслам должен иметь учителя, иначе его таланты пропадут втуне».

Рельеф одного из индийских храмов

Пещерный храм, в котором жили иные святые

Вот как характеризовал миссию учителя гуру Чайтанья (1486–1533): «Гуру – это умелый рулевой, божественная милость, благоприятный ветер; если с такими средствами человек не стремится пересечь океан жизни и смерти, значит, он и в самом деле заблудился». Так как же шло обучение? Ученик поселялся в доме учителя-гуру, где и проходил весь курс тогдашних наук (священные тексты, обряды и т. п.). Ученичество обычно длилось с 7–8 до 16–18 лет, иногда дольше. Образ жизни учеников был скромен. Они прислуживали своему наставнику, пасли коров, собирали милостыню. Это вовсе не считалось зазорным. Труд гуру по традиции не оплачивался. Впрочем, в Индии существовали и платные учителя, обучавшие профессиональным навыкам, мастерству или каким-то специальным дисциплинам. Их можно назвать индусскими прагматиками. Странно, но эта группа учителей пользовалась в обществе меньшим авторитетом, чем гуру, считавшиеся носителями священного знания. Женщин обычо исключали из числа обучаемых, полагая, что с них довольно быть верной женой и в нужный день и час взойти на костер после смерти мужа, где «все и вся познаша».

Основной дисциплиной у индийцев считалось изучение сутр, шастр и веданг. В качестве вспомогательных предметов выступали грамматика, фонетика, этимология и т. д. В более поздний период стали преподавать философские доктрины, логику и поэтику. Наиболее известными центрами образования считались города Таксила, Варанаси и Наланда. Так, из раннего Средневековья дошли записки китайского пилигрима Сюань-цзана. Он говорил об огромном буддийском университете в г. Наланда. Как и в Европе, крупными обучающими центрами в Индии были монастыри. Монахи совместно с учителем заучивали священные тексты, слушали рассказы о жизни Будды, пели веддические гимны. К процессу обучения на Востоке относились с почтением, но не всегда с надлежащим рвением. Считалось, что, обучаясь, ты тем самым выполняешь предназначение Неба. Конфуций, один из самых почитаемых мыслителей Востока, призывал «учиться без пресыщения, просвещать без устали». Он говорил: «Если я иду с двумя людьми, то у них обязательно есть чему поучиться. Надо взять то хорошее, что есть у них, и следовать тому. От нехорошего же надо избавиться». В своих стихах поэты Индии воспевали учителей и ученых-гуру, доносящих до людей истину мира. Одной из важнейших заповедей карма-йоги является прилежание. Там говорится: «Трудись постоянно, но не давай труду поработить себя». Можно трансформировать девиз в карму III тысячелетия н. э.: «Учись постоянно, но все ж не позволяй ни женщине, ни науке поработить себя».

Бенарес на Ганге

Что же касается прогресса наук и культуры в Индии, то, как нам представляется, отрицательную роль сыграли завоевательные походы Махмуда Газнави (между 1001 и 1027 гг.) в Северную Индию, с целью распространения там ислама. Обширные районы севера страны в ходе 17 походов подверглись тогда невиданному опустошению: были захвачены Матхура, Сомнатх, многие другие индийские города, разграблены дворцы и храмы. Ислам нес на своих знаменах кровь и рабство (хотя и не только). Огромные сокровища были вывезены из Индии в Газну. Тогда-то и возникло трагическое деление Индии на два смертельно ненавидящих друг друга стана – мусульман и индуистов. Между двумя верами и культурами пролегла если и не пропасть, то большая трещина. С другой стороны, налицо был упадок индийского государства, и начался он задолго до XI века, до нашествия мусульман-иноземцев, чему были внутренние причины. В своем трактате «Индия», который создавался им 13 лет, ал-Бируни отмечал: «Я не скупясь тратил по возможности все свои силы и средства на собирание индийских книг повсюду, где можно было предположить их нахождение, и на разыскание тех лиц, которые знали места, где они были укрыты. Кто еще, кроме меня, имел то, что досталось в удел мне?»

Верующий

К чему же пришел Бируни в результате усердного изучения индийской культуры, литературы, философии? Он трезво смотрит на вещи, подчеркивая, что для индусов, наряду с достоинствами, характерна отчужденность, усилившаяся в результате завоевательных походов мусульман в их страну. Именно Махмуд «уничтожил процветание индийцев и совершил в их стране такие чудеса, из-за которых они (словно) превратились в развеянный прах и разнесшуюся молву». По этой же причине их науки «прекратили свое существование в завоеванной части страны и удалились туда, где их еще не может настигнуть чужая рука, – в Кашмир, Бенарес и другие подобные места». Все это привело к еще большей изоляции – упрочился разрыв между индийцами и всеми иноземцами. Не способствуют развитию наук и их нравы: «Они кичливы, тщеславны и самодовольны, но невежественны». Они часто скупятся знаниями, ревниво оберегая их от других. Это касается даже индуистской «научной интеллигенции», не говоря об остальных. Прочие же порой «не допускают существования других стран на земле, кроме их страны, других людей, кроме ее жителей, какого-либо знания или науки у какого-либо другого народа». Бируни высказывает мысль, что если бы они чаще путешествовали и общались с другими народами, они не пребывали бы в такой непозволительной косности.

В. Верещагин. Всадник-воин в Джайпуре

Сравнивая ситуацию с развитием наук (и в частности философии) у греков и индусов, хорезмиец Бируни отдает предпочтение грекам, делая это весьма образно: «Я добавлю еще, что греки в эпоху язычества, до появления христианства, придерживались верований, подобных которым придерживаются индийцы: мировоззрение греческой знати было близко к мировоззрению индийской знати, а идолопоклонство простонародья в Греции схоже с идолопоклонством простонародья в Индии. Я сопоставляю воззрения обоих народов по причине их совпадения и взаимной близости, а не ради исправления (их), ибо все, что не является истиной, есть отступление от нее, и неверие (в любой форме) составляет одну религию, так как оно есть отклонение от истины. Однако у греков были в их стране философы, которые выработали для них высшие особые принципы, а не низкие и обыденные, так как знать способна следовать по пути исследования и умозрения, а чернь способна лишь на безрассудство и упорство, если ее избавить от страха и боязни. Это доказывает пример Сократа, который в противоположность черни своего народа не поклонялся идолам и отказался своими устами называть звезды божествами, и то, как одиннадцать из двенадцати судей Афин вынесли ему смертный приговор, и он умер, не отказавшись от истины. У индийцев не было подобных ему людей, которые смогли бы придать наукам совершенный порядок. У них едва ли найдется для этого специальная (философская) спекуляция, разве что чрезвычайно неустойчивая и нестройная и в конечном виде перемешанная с выдумками толпы, то есть с преувеличениями в цифрах, с невероятно растянутыми периодами времени и разнообразными религиозными верованиями, находить противоречия в которых чернь считает кощунством. Поэтому среди индийцев безраздельно господствует традиция. По этой причине я скажу, насколько я знаю индийцев: я могу сравнить то, что содержится в их книгах по арифметике и другим математическим наукам, только с перламутром, смешанным с битыми черепками, или с жемчужинами вперемешку с навозом, или с кристаллами, перемешанными с камушками. Обе части для них имеют равную ценность, поскольку у них нет примера восхождения к вершинам логического познания». И все же у индусов была своя собственная, пусть житейская философия.

Индийская статуэтка, найденная при раскопках в Помпеях

Мы имеем в виду ее сборники мудрых мыслей, ее литературу и поэзию. Гёте сказал: «Мы были бы в высшей степени неблагодарными, если бы не отдали должного творениям индийской поэзии, и именно тем из них, которые потому уже удивления достойны, что, поднявшись в своей счастливейшей естественности над конфликтом самой запутанной философии, с одной стороны, и самой чудовищной религии, с другой, берут из обеих лишь то, что способствует внутренней углубленности и совершенству формы». Гёте имел в виду «Шакунталу», легенду о Шакунтале, дочери риши Вишвамитры и апсары Менаки, матери царя Бхараты. Легенда была изложена в Махабхарате, а затем обработана Калидасой (предположительно в V в. н. э.). Драма «Признанная Шакунтала» считалась величайшим шедевром индийской литературы. И в отношении ее, как признается Гёте, он, да и многие другие испытывали «чувство восхищения».

Птица на ветке

Обучение письму брахми. Терракота

Но это же еще в большей мере можно сказать и в отношении известнейших творений индийского народного эпоса, имя которым Махабхарата и Рамаяна. Это великие две поэмы – Ветхий и Новый заветы индийцев. В Махабхарате, по словам индолога Г. Ольденбурга, «дышит единая душа Индии и душа каждого индийца в отдельности». В этом эпосе повествуется о великой битве потомков Бхараты (некогда так называлась вся Индия, «землей Бхараты», по имени легендарного прародителя индийского народа). К слову сказать, слово «бхарата» соткано из речевых слогов: «бхава» (чувство), «рага» (мелодия) и «тала» (ритм). Может быть, поэтому поэма столь близка сердцу каждого индуса, вне зависимости от образования, вероисповедания или его социально-экономического положения. Она стала для многих из них источником мудрости, высокого эстетического наслаждения, поэтического вдохновения и нравственного руководства (Р. Дандекар). Махабхарата создавалась на протяжении целого ряда столетий – примерно с начала или середины I тысячелетия до нашей эры и до IV–V вв. нашей эры. За это время она выросла «как снежный ком». Хотя традиция приписывает авторство ее легендарному мудрецу Вьясе, который рассказывает ее своему ученику Вайшампаяне, но, по верному замечанию М. Альбедиль, столь грандиозный эпос никак не мог быть создан одним человеком и даже одним поколением авторов. Поэмы Махабхарата и Рамаяна почитаются индийцами как священные наряду с ведийским каноном, а возможно, еще и в большей степени. Подобным же образом древние греки учились на Гомере, находя в его стихах образцы для подражания. Можно сказать, пожалуй, что индийский народ как народ высокой духовной культуры и склонности к мифологическому мышлению привык мыслить и действовать в духе Махабхараты или той же Рамаяны. Что же, собственно, сделало поэмы столь дорогими и бесконечно ценными для индуса? Почему именно в них он находит образцы поведения, важные жизненные примеры, слова утешения, любви и надежды?

Эпизод из индийского эпоса Рамаяна

Ведь речь в Махабхарате идет о долгом и тяжком противоборстве двух кланов и родов, противоборстве, которое вылилось в великую междоусобную войну потомков Бхараты в царстве Куру. В основе жестокого конфликта – естественное соперничество близких по крови наследников, которые должны были поделить власть в одном царстве. Такое соперничество, как мы знаем, возникало не только в одной Индии. Свои Пандавы и Кауравы были и есть почти в каждой стране. Родственные кланы больше всего и ненавидят друг друга. Примеры смертельной вражды вы видели в Египте, Месопотамии, Вавилоне, Иудее, Греции и Риме, не говоря уж о Китае, Японии или Турции, где Мехмет II Завоеватель, не колеблясь, пошел на убийство братьев, «чтобы сохранить в мире мир». Такие случаи имели место и в истории России: вспомните хотя бы князей-мучеников Бориса и Глеба.

Сцены из Рамаяны и Махабхараты

Описанное в индийском эпосе, как и эпос Гомера, как и народные эпосы других стран, имели источником вполне реальные исторические события. Поэтому сами же индийцы говорят, «что есть в Индии, то есть в Махабхарате. В ведах также рассказывается о противостоянии сил добра и зла, о борьбе Индры с Вритрой, а в более широком плане – неких космических и небесных сил (богов и асуров). В Индии Махабхарату называют итихаса, что значит «история», «быль», или пурана – «повествование о древности». Историки подчеркивают, что в жизни индийского общества эти эпосы выполняют роль своего рода учебника или учебного пособия. Махабхарата сопровождает индийца в жизни точно так же, как нас, русских, – былины и сказки или китайца – Канон песнопений. В отношении Махабхараты, представляющей исключительное явление в литературе, А. Гхош говорил как о важнейшем акте национального сознания, видя в ней «поэму о себе, написанную всем народом». Он уподоблял ее громадному национальному храму, грандиозный замысел которого раскрывается постепенно, при переходе из зала в зал.

Отважный царь обезьян – Хануман, освободитель Шри-Ланки

Еще одной сокровищницей ярких назидательных примеров стала Рамаяна, созданная неким легендарным мудрецом Вальмики, святым подвижником, который был красноречивейшим из людей. Поэма, как и Махабхарата, появилась в долине Ганга, только не в северной, а в южной ее части, в V–VI вв. до н. э. Сюжет ее прост – похищение Ситы, любимой супруги царевича Рамы, царем демонов-ракшасов Раваной. Рама ищет Ситу, находит ее и освобождает из плена с помощью войска обезьян во главе с хитроумным и отважным советником царя обезьян Хануманом. Возможно, тут (в преломленном виде) был отражен поход Рамы на остров Ланку (Шри Ланка) и борьба индоевропейских племен ариев с аборигенами индийского юга. События, составившие исторический фон поэмы, могли иметь место в XVI–XII вв. до н. э. Если подыскивать сравнения поэме, то ее можно уподобить гомеровской «Илиаде» или храму Тадж-Махал, созданному во имя любви к прекрасной супруге.

Боевая колесница Арджуны

Известный индийский историк Ауробиндо Гхош, говоря об эпосах Махабхарата и Рамаяна, писал: «Мощь структуры, надежность конструкции и метод построения в Махабхарате напоминает искусство индийских зодчих; величие и четкость контуров, богатство красок и декоративность Рамаяны соотносимы скорее с духом и стилем индийской живописи. Изображается здесь то же, что и в Махабхарате, – столкновение божественных и титанических сил в земной жизни, – но в формах чисто идеальных, в откровенно сверхъестественных измерениях, когда и доброе, и злое в человеческих характерах преувеличивается до фантастических размеров». Индийцы органично восприняли сам дух и образы эпосов. Те настолько мощно, позитивно влияют на их психику и организм, что порой в состоянии оказать терапевтическое воздействие, действуя наподобие психотропного лекарства. Махатма Ганди, который в детстве очень боялся духов и привидений, по его словам, сумел избавиться от страхов, часто повторяя Рамаяну по совету няни.

В первой поэме среди изумительных по глубине и красоте отрывков особенно впечатляет озарение, посетившее Арджуну. В минуты высшего напряжения, когда огромные армии, охваченные злобой и ненавистью, несущие груз накопленных за годы противостояния оскорблений и обид, выстроились друг против друга и готовы начать сражение не на жизнь, а на смерть, он вдруг задумался над тем, а ради чего, собственно, ведется эта гражданская война. Как можно убивать родственников и своих учителей? Заметьте, такого вы не встретите ни у греков, ни у римлян, ни у германцев, ни у англо-саксов, ни у кельтов, ни у русских, ни тем более у янки. Везде и всюду голоса ненависти, зависти и обиды оказывались сильнее голоса всепрощения. Конечно, никто не хотел безграничного насилия. Но никто еще не сумел точно определить его границы, и тем более удержаться в их пределах. И вот мы слышим голос мальчика, в чье сердце впилось «страдания жало», когда он увидел, как в огне гибнут змеи, миллионы змей. Потрясенный, он обращается к правителю и жрецам:

«О царь, чья прославлена всюду

отвага,

Жрецы, что живут для всемирного

блага,

Огонь, что блестит, как луна

и созвездья, —

Творите вы славное дело возмездья.

Но знайте, существ совершая

сожженье,

Что жизнь есть несчастье, что жизнь

есть мученье.

Возможно ль злодейство убить

самовластьем?

Возможно ли горем бороться

с несчастьем?»

Однако и в этом эпосе любовь к жене стала предлогом для ожесточенных битв, как у Гомера похищение прекрасной Елены лишь удобное оправдание (романтическое) для кровавой и безжалостной битвы за Трою. Все это заставляет нас задуматься над общностью судеб человеческих, раз психология и мотивы поведения народов одни и те же в разных частях мира.

Фигура индийской девушки

Эти и другие произведения наполняют культуру Индии удивительной жизненной силой и мыслью, несмотря на фантастичность сюжетов. Шедевры в равной мере близки сердцу простого человека и ученого, политика и воина, торговца и крестьянина. В массе своей через них индиец получает основы образования и воспитания. Поэтому очевидна их этико-воспитательная направленность. Действия и поступки героев указывают индийцам верный путь. Конечно, овладеть этим нелегко, литература дхармашастр включает сотни наименований, иные из которых состоят из многих томов. Она довольно трудна для запоминания. Хотя те же дхармасутры состоят из очень лаконичных фраз-сутр, предназначенных для заучивания наизусть, а шастры – из двустиший-шлок, облегчающих их усвоение. Они способствуют развитию в людях понимания индийских реалий, философских, исторических, социально-политических представлений и знаний. Даже та социальная модель, которая задана ими так давно, как это ни покажется странным, две-три тысячи лет спустя воспроизводится в социальном организме общества. Неру говорит о вневременном значении Махабхараты и Рамаяны: «Я не знаю в какой-либо стране книг, оказавших столь длительное и глубокое влияние на умы масс, как эти два произведения. Созданные в глубокой древности, они все еще являются живой силой в жизни индийского народа. Они представляют типично индийский метод удовлетворения всех людей различного культурного уровня». Схожую картину мы увидим и при изучении классики в Китае.