Успехи нашей продовольственной политики

Продовольственная политика Советской России в 1917-1921 годах, несомненно, была очень груба, несовершенна, порождала много злоупотреблений. Был ряд ошибок при ее осуществлении. Но она была единственно возможной при тех условиях, в общем и целом. И она выполнила свое историческое задание – спасла пролетарскую диктатуру в разоренной и отсталой стране.

Уже в 1918 году мы рассматривали государствен­ный капитализм как возможную линию отступления, тогда это была еще очень смутная идея, но в 1921 году, после того как мы победоносно преодолели важнейший этап гражданской войны, – мы наткнулись на большой внутренний политический кризис Советской России. Этот внутренний кризис обна­ружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих.

Это бы­ло в первый и, надеюсь, в последний раз в истории Советской России, когда большие массы крестьянства, не сознательно, а инстинктивно, по настроению были против нас.

Чем было вызвано это своеобразное, и для нас, разумеется, очень неприятное, положе­ние?

Причина была та, что мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед, что мы не обеспечили себе достаточной базы, что массы почувствовали то, чего мы тогда еще не умели сознательно формулировать, но что и мы вскоре, через несколько недель, признали – непосредственный переход к чисто социалистическому распределению превышает наши наличные силы и что если мы окажемся не в состоянии произвести отступ­ление так, чтобы ограничиться более легкими задачами, то нам угрожает гибель.

Кри­зис начался в феврале 1921 года. Уже весной того же года мы единоглас­но решили перейти к но­вой экономической политике. Теперь, по истечении полутора лет, в конце 1922 года, мы уже в состоянии сделать некоторые сравнения.

Что же произошло? Как мы пережили эти более чем полтора года? Каков результат? Принесло ли нам поль­зу это отступление, действительно ли оно спасло нас, или результат еще неопреде­ленный?

Это – главный вопрос для всех коммунистических партий, ибо, если ответ –отрицательный – мы все обречены на гибель.

Я полагаю, что все мы со спокойной совестью можем утверждать, что прошедшие полтора года положительно и абсолютно дока­зывают, что мы этот экзамен выдержали.

Я попытаюсь теперь доказать это. Я должен для этого кратко перечислить все составные части нашего хозяйства.

Прежде всего остановлюсь на нашей финансовой системе и знаменитом русском рубле. Я думаю, что можно русский рубль считать знаменитым хотя бы уже потому, что количество этих рублей превышает теперь квадриллион. (Смех.)

Это уже кое-что. Это – астрономическая цифра. Но мы не считаем, и притом с точки зрения экономиче­ской науки, эти числа чересчур важными, ибо нули можно ведь зачеркнуть. Мы уже в этом искусстве, которое с экономической точки зрения тоже совершенно не­важно, кое-чего достигли, и я уверен, что в дальнейшем мы достигнем в этом искусстве еще гораздо большего^{[yyyyyyyyyyyyyyyyyyyy]}.

Что действительно важно, это – вопрос о ста­билизации рубля.

Над этим вопросом мы работаем, работают лучшие наши силы, и этой задаче мы придаем решающее значение.

Удастся нам на продолжительный срок, а впоследствии навсегда стабилизировать рубль – значит, мы выиграли.

Тогда все эти астрономические цифры – все эти триллионы и квадриллионы – ничто.

Тогда мы сможем наше хозяйство поставить на твердую почву и на твердой почве дальше разви­вать.

По этому вопросу я приведу вам довольно важные и решаю­щие факты. В 1921 году период устойчивости курса бумажного рубля продолжался ме­нее трех месяцев. В текущем 1922 году, хотя он еще и не закончился, этот период продолжался свыше пяти месяцев. Я полагаю, что этого уже достаточно.

Сообщенные данные доказывают, что с прошлого года, когда мы начали нашу новую экономическую политику, до сегодняшнего дня мы уже научились идти вперед.

Если мы этому научились, то я уверен, что мы научимся и впредь доби­ваться на этом пути дальнейших успехов, если только не сделаем какой-нибудь осо­бенной глупости.

Самое важное, однако, это – торговля, именно товарный оборот, ко­торый нам необходим[zzzzzzzzzzzzzzzzzzzz].

И если мы справились в течение двух лет, несмотря на то, что находились в состоянии войны (ибо, как вам известно, Владивосток занят всего несколько недель тому назад), несмотря на то, что мы только теперь можем начать вести вполне систематически нашу хозяйственную деятельность, – если мы все же добились того, что период устойчивости бумажного рубля поднялся с трех месяцев до пяти, то я полагаю, что смею сказать, что мы этим можем быть довольны. Ведь мы стоим одино­ко. Мы не получили и не получаем никаких займов, до сих пор, мы фактически не имеем ни одной серь­езной концессии.

Теперь я перехожу к нашим социальным целям. Самое главное – это, конечно, кре­стьянство. В 1921 году мы безусловно имели налицо недовольство громадной части крестьянства. Затем мы имели голод. И это означало для крестьянства самое тяжелое испытание.

И вполне естественно, что вся заграница закричала тогда: «Вот, смотрите, вот результаты социалистической экономики».

Вполне естественно, конечно, они про­молчали о том, что на самом деле голод явился чудовищным результатом гражданской войны. Все помещики и капиталисты, начавшие наступление на нас в 1918 году, пред­ставляли дело так, будто голод является результатом социалистической экономики. Го­лод был действительно большим и серьезным несчастьем, таким несчастьем, которое грозило уничтожить всю нашу организационную и революционную работу.

Итак, я спрашиваю теперь: после этого небывалого и неожиданного бедствия, как обстоит дело сейчас, после того, как мы ввели новую экономическую политику, после того, как мы предоставили крестьянам свободу торговли?

Ответ ясен и для всех очеви­ден, а именно: крестьянство за один год не только справилось с голодом, но и сдало продналог в таком объеме, что мы уже теперь получили сотни миллионов пудов, и при­том почти без применения каких-либо мер принуждения[aaaaaaaaaaaaaaaaaaaaa].

Крестьянские восстания, ко­торые до 1921 года, представляли общее явление в России, почти совершенно исчезли. Крестьянство довольно своим настоящим положением и нам не приходится опасаться с его стороны какого-нибудь дви­жения против нас. Это мы спокойно можем утверждать. Мы говорим это с полным сознанием, без преувеличения. Это уже достигнуто.

Крестьянство может быть недовольно той или другой стороной работы нашей власти, и оно может жаловаться на это. Это, конечно, возмож­но и неизбежно, так как наш аппарат и наше государственное хозяйство еще слишком плохи, чтобы это предотвратить, но какое бы то ни было серьезное недовольство нами со стороны всего крестьянства, во всяком случае, совершенно исключено. Это достиг­нуто в течение одного года. Я полагаю, что это уже очень много.

Перехожу к легкой индустрии, я могу спокойно сказать: здесь наблюдается общий подъем.

Мы имеем общий подъем легкой промышленности и в связи с этим определенное улучшение положения рабочих как Петрограда, так и Москвы.

В других районах это наблюдается в меньшей степени, потому что там преобладает тяжелая промышленность, так что этого не надо обобщать. Все-таки, я повторяю, легкая промышленность находится в безусловном подъеме, и улучшение положения рабочих Петрограда и Москвы – несомненно.

В обоих этих го­родах весной 1921 года существовало недовольство среди рабочих. Теперь этого нет совершенно. Мы, изо дня в день следим за положением и настроением рабо­чих, не ошибаемся в этом вопросе.

Что касается тяжелой промышленности. Здесь я должен сказать, что положение все еще остается тяжелым. Известный поворот в этом положении наступил в 1921-1922 году и мы можем надеяться, что положение в ближайшем будущем улучшится. Мы отчасти уже собрали необходимые для этого средства.

Экономическая история капиталистических стран доказывает, что в отсталых странах только долгосрочные стомиллионные займы в долларах или в золотых рублях могли бы быть средством для поднятия тяжелой промышленности. У нас этих займов не было.

Несмотря на это, мы наблюда­ем уже заметное улучшение и мы видим, что наша торговая деятельность при­несла нам уже некоторый капитал. Правда, пока очень скромный, немногим превы­шающий двадцать миллионов золотых рублей и она предназначается только для того, чтобы поднять нашу тяжелую индустрию.

Начало положено – наша торговля дает нам средства, которые мы можем использовать для поднятия тяже­лой промышленности.

В настоящее время наша тяжелая промышленность находится еще в очень трудном положении. Но я полагаю, что решающим явля­ется то обстоятельство, что мы уже в состоянии кое-что сберечь. Это мы будем делать и впредь. Хотя это часто делается за счет населения, мы должны теперь эконо­мить. Мы работаем над тем, чтобы сократить наш государственный бюджет, со­кратить наш государственный аппарат. Мы экономим на всем, даже на школах.

Это должно быть, потому что мы знаем, что без спасения тя­желой промышленности, без ее восстановления мы не сможем построить никакой промышленности, а без нее мы вообще погибнем как самостоятельная страна. Это мы хо­рошо знаем.

Спасением для России является не только хороший урожай в крестьянском хозяйст­ве – этого еще мало – и не только хорошее состояние легкой промышленности, по­ставляющей крестьянству предметы потребления, – этого тоже еще мало, – нам необходима также тяжелая индустрия. А для того, чтобы привести ее в хорошее состояние, потребуется несколько лет работы.

Тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если мы их не найдем, то мы, как цивилизованное государство, (я уже не говорю, как социалистическое) – погибли.

У меня сегодня был тов. Королев из Иваново-Вознесенска, из нашей наиболее промышленной, пролетарской, красной губернии. Он привел цифры и факты. В первый год работало не более шести фабрик и ни одна не работала сплошь даже месяц. Это была полная остановка промышленности. За этот же минувший год первый раз пущены два­дцать две фабрики, которые работали без перерыва по нескольку месяцев, некоторые по полгода. Задание-план был определен в 150 миллионов аршин, они произвели 117 миллионов, топлива же они получили лишь половину необходимого.

Вот как сорвались, и не только в иваново-вознесенском масштабе, но в масштабе всероссийском. Это было связано в значительной степени с подрывом крестьянского хозяйства, с падежом скота, с невоз­можностью подвезти достаточное количество дров к станциям и пристаням. Иваново-вознесенцы получили из-за этого меньше дров, меньше торфа, меньше нефти. И явля­ется чудом, что они топлива получили только половину, а программу выполнили на 117 миллионов из 150 миллионов. Они увеличили производительность труда и произвели передвижение рабочих на лучшие фабрики, отчего и получили большой процент выхо­да. Вот вам пример, близкий и точный, который показывает, в какое положение мы по­пали.

Вся программа на мануфактуру на IX съезде партии определялась в 600 с лишком миллионов, мы теперь и трети не выполнили, Иваново-Вознесенская губер­ния оказалась лучшей, но и она дает только 117 миллионов. Вы можете себе предста­вить многомиллионную Россию и эти 117 миллионов аршин мануфактуры. Это – нищета.

Восстановление промышленности задержалось в таких громадных размерах, что к весне 1921 года восстановление ее казалось совершенно не­мыслимым. Нам нужна была громадная армия, и она была доведена до многомиллион­ного состава; демобилизовать ее быстро зимой, вследствие разрухи транспорта, было чрезвычайно трудно. Нам удалось все это ценой неслыханного напряжения[bbbbbbbbbbbbbbbbbbbbb].

Я хотел бы коснуться еще некоторых пунктов.

Каковы были главнейшие проявления, пережитки, остатки крепостничества в России к 1917 году?

Монархия, сословность, землевладение положение женщины, религия, угнетение национальностей.

Возьмите любую из этих «авгиевых конюшен», (оставленных, всеми передовыми госу­дарствами в недочищенном виде) – вы увидите, что мы их вычистили начисто. За какие-нибудь десять недель, начиная от 7 ноября 1917 г. до разгона учредилки (5 января 1918), мы сделали в этой области в тысячу раз больше, чем за восемь месяцев своей власти сделали буржуазные демократы и либералы (кадеты) и мелкобуржуазные демократы (меньшевики и эсеры).

Эти самовлюбленные трусы, болтуны махали картонным ме­чом – и даже монархии не уничтожили! Мы выкинули вон всю монархическую не­чисть. Мы не оставили камня на камне в вековом здании сословности (самые передовые страны, вроде Англии, Франции, Германии, до сих пор не отделались от следов сословности!).

«Можно спорить» о том, что выйдет «в конце концов» из земельных преобразований великой Октябрьской рево­люции.

Мы не охотники сейчас терять время на эти споры, ибо мы борьбой решаем этот спор.

Но нельзя спорить против факта, что мелкобуржуазные демократы восемь месяцев «соглашались» с помещиками, хранящи­ми традиции крепостничества, а мы в несколько недель и этих помещиков и все их тра­диции смели с лица земли русской до конца.

Возьмите религию или бесправие женщины или угнетение и неравноправие нерус­ских национальностей. Нет ни одной из самых передовых стран мира, где бы эти вопросы были решены в буржуазно-демократическом направлении до конца. У нас они решены законодательством Ок­тябрьской революции до конца.

Мы с религией боролись и боремся по-настоящему.

Мы дали всем нерусским национальностям их собственные республики или автоном­ные области.

У нас нет в России такой низости, гнусности и подлости, как бесправие или неполноправие женщины, этого возмутительного пережитка крепостничества и средневековья, подновляемого корыстной буржуазией и тупой, запуганной мелкой буржуазией во всех, без единого изъятия, странах земного шара.

Полтораста и две­сти пятьдесят лет тому назад обещали народам передовые вожди буржуазных революций, освобо­дить человечество от средневековых привилегий, от неравенства женщины, от государственных преимуществ той или иной религии, от неравноправия национальностей. Обещали – и не выполнили. Не могли выполнить, ибо помешало «уважение» к «священной частной собственности». В нашей пролетарской революции этого проклятого «уваже­ния» к этому трижды проклятому средневековью и к этой «священной частной собст­венности» не было.

Но чтобы закрепить за народами России завоевания буржуазно-демократической ре­волюции, мы должны были продвинуться дальше, и мы продвинулись дальше.

Мы ре­шали вопросы буржуазно-демократической революции мимоходом, как «по­бочный продукт» нашей главной и настоящей, пролетарски-революционной, социали­стической работы. Реформы, говорили мы всегда, есть побочный продукт революцион­ной классовой борьбы.

Советский строй – одно из наглядных подтверждений этого перерастания одной революции в другую. Советский строй есть максимум демократизма для рабочих и крестьян, и в то же время он означает разрыв с буржуазным демократизмом и возникновение нового, всемирно-исторического, типа демократии, именно: пролетарского демократизма или диктатуры пролетариата.

Несомненно, что мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я. (Смех.)

Почему же мы делаем глупости?

Это понятно:

во-первых, мы – отсталая страна,

во-вторых, образование в нашей стране минимальное,

в-третьих, мы не получаем помощи извне.

Ни одно цивилизованное го­сударство нам не помогает. Напротив, они все работают против нас.

В-четвертых, по вине нашего государственного аппарата.

Мы переняли старый государственный аппа­рат, и это было нашим несчастьем. Государственный аппарат очень часто работает про­тив нас.

В 1917 году, после того как мы захватили власть, государст­венный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: «Пожалуй­ста, вернитесь к нам назад». И вот они все вернулись, и это было нашим несчастьем. У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими. На деле очень часто случается, что здесь, наверху, где мы имеем государственную власть, аппарат кое-как функционирует, в то время как внизу они самовольно распоряжаются против наших мероприятий. Наверху мы имеем, только несколько тысяч своих. Но внизу – сотни тысяч старых чиновников, полученных от царя и от буржуаз­ного общества, работающих отчасти сознательно, отчасти бессознательно против нас.

Здесь в короткий срок ничего не поделаешь, это – несомненно. Здесь мы должны работать в течение многих лет, чтобы усовершенствовать аппарат, изменить его и привлечь новые силы. Мы это делаем довольно быстрым, может быть слишком быстрым, темпом. Основаны советские школы, рабочие факультеты, несколько сотен тысяч молодых людей учатся, учатся, может быть, слишком быстро, но, во всяком случае, ра­бота началась, и я думаю, что эта работа принесет свои плоды. Если мы будем работать не слишком торопливо, то через несколько лет у нас будет масса молодых людей, спо­собных в корне изменить наш аппарат.

Пусть псы и свиньи умирающей буржуазии и плетущейся за нею мелкобуржуазной демократии осыпают нас кучами проклятий, ругательств, насмешек за неудачи и ошибки в постройке нами нашего советского строя.

Мы ни на минуту не забываем того, что неудач и ошибок у нас действительно было много и делается много.

Еще бы обойтись без неудач и ошибок в таком новом, для всей мировой истории деле, как создание невиданного еще типа государственного устройства!

Мы будем неуклон­но бороться за исправление наших неудач и ошибок, за улучшение нашего, весьма и весьма далекого от совершенства, применения к жизни советских принципов.

Но мы вправе гордиться и мы гордимся тем, что на нашу долю выпало счастье начать по­стройку советского государства, начать этим новую эпоху всемирной истории, эпоху господства нового класса, угнетенного во всех капиталистических странах и идущего повсюду к новой жизни, к победе над буржуазией, к диктатуре пролетариата, к избав­лению человечества от ига капитала, от империалистских войн.

Пусть с бешенством ругают эту революцию буржуазия и пацифисты, генералы и мещане, капиталисты и филистеры, все верующие христиане и все рыцари 2 и 2,5 Интернационалов.

Никакими потоками злобы, клеветы и лжи не замутят они того всемир­но-исторического факта, что первый раз за сотни и за тысячи лет рабы ответили на войну между рабовладельцами открытым провозглашением лозунга – превратим войну между рабовладельцами из-за дележа их добычи в войну рабов всех наций про­тив рабовладельцев всех наций.

Первый раз за сотни и тысячи лет этот лозунг превратился из смутного и бессильно­го ожидания в ясную, четкую политическую программу, в действенную борьбу мил­лионов угнетенных под руководством пролетариата.

Превратился в первую победу про­летариата, в первую победу дела уничтожения войн, дела союза рабочих всех стран над союзом буржуазии разных наций, которая и мирится и воюет за счет рабов капитала, за счет наемных рабочих, за счет крестьян, за счет трудящихся.

Эта первая победа еще не окончательная победа, и она далась нашей Октябрьской революции с невиданными тяжестями, с неслыханными мучениями, с рядом громадных неудач и ошибок с нашей стороны.

Еще бы без неудач и без ошибок удалось одному отсталому народу победить империалистские войны самых могущественных и самых передовых стран земного шара!

Мы не боимся признать свои ошибки и трезво будем смотреть на них, чтобы научиться исправлять их.

Но факт остается фактом – первый раз за сотни и за тысячи лет обещание «ответить» на войну между рабовладельцами революцией рабов против всех и всяческих рабовладельцев выполнено до конца – и выполняется вопреки всем трудностям.

Мы это дело начали. Когда именно, в какой срок, пролетарии какой нации это дело доведут до конца, – вопрос несущественный. Существенно то, что лед сломан, что путь открыт, дорога показана.

Из империалистской войны, из империалистского мира вырвала первую сотню миллионов людей на земле первая большевистская революция. Следующие вырвут из таких войн и из такого мира все че­ловечество.