Ноября. Между двух битв

Большое сражение, которое дал пролетариат царизму, окончилось. Всероссийская политическая стачка, по-видимому, прекратилась почти везде. Неприятель отступил всего более на одном из флангов (Финляндия), но зато он укрепился на другом (воен­ное положение в Польше). В центре неприятель отступил очень немного, заняв, однако, сильную новую позицию и готовясь к еще более кровавому и более решительному бою. Военные стычки происходят непрерывно по всей линии. Обе стороны спешат попол­нить свой урон, сплотить свои ряды, сорганизоваться и вооружиться как можно лучше для следующего сражения.

Таково, приблизительно, положение дел в настоящий момент на театре борьбы за свободу.

Гражданская война отличается от других войн тем, что формы сражений гораздо разнообразнее, число и состав сражающихся на обеих сторонах наименее поддается учету и наиболее колеблется, попытки заключить мир или хотя бы перемирие исходят не от сражающихся и переплетаются самым причудливым образом с военными действиями.

Временные приостановки военных действий особенно поощряют предприимчивость «примирителей». Витте лезет из кожи вон, в лакейской печати выдавая себя за такого «примирителя», прикрывая, как только можно, свою роль дипломатического слуги царизма.

Правительственное сообщение признает (к удовольствию наивных либералов) участие полиции в черносотенских подвигах. Подслуживающаяся к правительству печать («Новое Время») делает вид, что осуждает крайности реакционеров и «крайности» революционеров конечно.

Крайние представители реакции уходят (Победоносцев, Владимир, Трепов), недовольные мелкой игрой.

Отчасти по своей тупости – они не понимают того, как выгодна эта игра для сохранения наибольшей власти за царизмом.

Отчасти они рассчитывают (и рассчитывают правильно) что им удобнее вполне развязать себе руки и принять участие в той же самой игре, но в иной роли – в роли «независимых» борцов за могущество монарха, в роли «свободных» мстителей за «поруганные (революционе­рами) национальные чувства русского народа», – говоря попросту, в роли черносотен­ных вождей.

Витте потирает от удовольствия руки, видя «великие» успехи своей удивительно хитрой игры. Он сохраняет невинность либерализма, усиленно предлагает министер­ские портфели вожакам партии кадетов, адресуя собственноручное письмо г. Струве с приглашением вернуться на родину, стараясь изобразить из себя «белого», который одинаково далек и от «крас­ных» и от «черных». А в то же время он приобретает вместе с невинностью и капита­лец, ибо он остается главой царского правительства, сохраняющего в своих руках всю власть и выжидающего лишь наиболее удобного момента для перехода в решительное наступление против революции.

Характеристика, которую мы дали Витте в «Пролетарии», подтверждается вполне. Это – министр-клоун по своим приемам, «талантам» и по своему назначению. Это – министр либеральной бюрократии по тем реальным силам, которыми он до сих пор располагает, ибо с либеральной буржуазией ему еще не удалось сторговаться.

Правда, этот торг все же мало-помалу подвигается вперед. Торгующиеся выкрикивают свою последнюю цену, ударяют друг друга по рукам, откладывают сделку до решений предстоящего на днях земского съез­да. Витте старается подкупить буржуазную интеллигенцию, расширяя избирательные права по выборам в Думу, давая ценз по образованию, бросая даже жалкий кусочек рабочим (которые должны насытиться 21-м местом при системе непрямых выборов «от рабочих»!!).

Но торг все-таки не приводит еще пока ни к чему. Торгующиеся ведут свои переговоры помимо тех, кто действительно сражается, и это не может не парализовать усилий наших «честных маклеров». Либеральная буржуазия сама по себе охотно приняла бы Государственную думу, – ведь она принимала ее даже в «совещательном виде», ведь она отвергла активный бойкот уже в сентябре. Но в том-то и суть, что за эти два меся­ца, прошедшие с тех пор, революция сделала гигантский шаг вперед, пролетариат дал серьезное сражение и впервые одержал сразу крупную победу. Государственная дума, эта презренная и гнусная комедия народного представительства, оказалась похоронен­ной – ее разбил вдребезги первый удар могучего пролетарского натиска. Революция в несколько недель разоблачила близорукость тех, кто собирался идти в булыгинскую Думу или поддерживать идущих в Думу. Тактика активного бойкота получила самое блестящее подтверждение, которое только может получить тактика политических пар­тий в боевые моменты – подтверждение делом, проверку ходом событий, признание бес­спорным и неоспоримым фактом того, что вчера казалось недальновидным людям и трусливым торгашам слишком смелым «прыжком в неизвестное».

Переговоры Витте с вождями либеральной буржуазии имеют, несомненно, серьезнейшее политическое значение – они подтверждают лишний раз внутреннее родство либеральничающей бюрократии с защитниками интересов капитала; они показывают лишний раз, как именно и кто именно собирается хоронить русскую революцию.

Но эти переговоры и сговоры не удаются именно потому, что ре­волюция еще жива. Революция не только жива, – она сильнее, чем когда-либо, она еще далеко, далеко не сказала своего последнего слова, она только начала развертываться во всю ширь сил пролетариата и революционного крестьянства.

Вот почему сговоры министра-клоуна с буржуазией носят такой мертвенный характер – они не могут получить серьезного значения во время горячей борьбы, когда враждеб­ные силы стоят друг против друга между двух решительных битв.

В такое время политика революционного пролетариата, сознающего свои всемирно-исторические цели, стремящегося не только к политическому, но и к экономическому освобождению трудящихся, не забывающего ни на минуту о своих социалистических задачах, – его политика должна быть особенно тверда, ясна и определенна.

Гнусной лжи министра-клоуна, тупоумным конституционным иллюзиям либералов и буржуаз­ных демократов он должен решительнее, чем когда-либо, противопоставить свой ло­зунг свержения царской власти путем всенародного вооруженного восстания.

Револю­ционный пролетариат гнушается всякого лицемерия и беспощадно борется со всеми попытками затушевать действительное положение вещей. А в современных речах о конституционном режиме в России что ни слово, то лицемерие, что ни фраза, то старая, казенная ложь, служащая цели спасения тех или иных остатков самодержавно-крепостной России.

Толкуют о свободе, говорят о народном представительстве, ораторствуют об учредительном собрании и забывают постоянно, ежечасно и ежеминутно, что все эти хоро­шие вещи – пустые фразы без серьезных гарантий. А серьезной гарантией может быть только победоносное народное восстание, только полное господство вооруженного пролетариата и крестьянства над всеми представителями царской власти, которые отступили шаг назад перед народом, но далеко не подчинены еще народу, далеко не низложены народом.

И пока эта цель не достигнута, до тех пор не может быть настоящей свободы, настоящего представительства народа, действительно учредительного собрания, которое бы имело силу учредить новые порядки в России.

Что такое конституция? Бумажка, на которой записаны права народа. В чем гарантия действительного признания этих прав? В силе тех классов народа, которые осознали эти права и сумели добиться их.

Не будем же обольщаться словами, – это приличест­вует только краснобаям буржуазной демократии, – не будем ни на минуту забывать того, что сила доказывает себя только победой в борьбе, и что мы далеко еще не одер­жали полной победы.

Не будем же верить красивым фразам, – мы переживаем как раз такое время, когда идет открытая борьба, когда все фразы и все обещания проверяются немедленно на деле, когда словами, манифестами, посулами конституции одурачивают народ, стараются ослабить его силы, разрознить его ряды, побудить его к разоружению.

Нет ничего лживее подобных обещаний и фраз, и мы с гордостью можем сказать, что пролетариат России уже созрел для борьбы как с грубым насилием, так и либерально-конституционной фальшью. Доказательство – воззвание жел.-дорожных рабочих:

«Собирайте оружие, товарищи, организуйтесь для борьбы неустанно, с удесятеренной энергией. Только вооружившись и сплотив свои ряды, сможем мы отстоять завоеванное и добиться полного выполнения своих требова­ний. Придет пора – мы поднимемся опять все, как один человек, для новой, еще более упорной борьбы за полную свободу».

Вот – единственные наши гарантии! Вот единственная не призрачная конституция свободной России!

Посмотрите на манифест 17 октября и на русскую действительность: может ли быть что-нибудь поучительнее этого признания конституции царем на бумаге и действительной «конституцией», действительным, примене­нием царской власти?

Царский манифест содержит конституционные обещания:

Личность объявлена неприкосно­венной. Но те, кто самодержавию не угоден, остаются в тюрьмах, в ссылке, в изгнании.

Собрания объявлены свободными. Но университеты, впервые создавшие на Руси сво­боду собраний на деле, закрыты, и вход в них охраняется полицией и войском.

Печать свободна, – и поэтому орган рабочих, газета «Новая Жизнь», конфискует­ся за напечатание социал-демократической программы.

Место черносотенских минист­ров заняли министры, провозгласившие правовой порядок. Но черносотенцы «работа­ют» еще сильнее при помощи полиции и войска на улице, и неугодных царизму граж­дан свободной России свободно и безнаказанно расстреливают, избивают, калечат.

Надо быть слепым или ослепленным классовой корыстью, чтобы при таких назидательнейших уроках жизни придавать действительно серьезное зна­чение тому, обещает ли Витте всеобщее избирательное право, подпишет ли царь манифест о созыве «учредительного» собрания. Если бы даже эти «акты» и состоялись, они все-таки не решали бы исхода борьбы, они все-таки не создавали бы действительной свободы выборной агитации, все-таки не обеспечивали бы за всенародным собранием представителей действительно учредительного характера.

Учредительное собрание должно юридически закрепить, парламентски оформить строй жизни в новой России, но прежде чем закреплять победу нового над старым, надо действительно победить, надо сломить силу старых учреждений, сме­сти их прочь, сравнять старое здание с землей, уничтожить возможность сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны полиции и ее шаек.

Полную свободу выборов, полную власть учредительного собрания может обеспечить только полная победа восстания, свержение царской власти и замена ее времен­ным революционным правительством.

К этому должны быть направлены все наши усилия, организация и подготовка восстания должны стоять безусловно на первом плане. Лишь в той мере, в какой восстание будет победоносно и его победа будет решительным уничтожением врага, – лишь в той мере и собрание народных представителей будет не на бумаге только всенародным и не на словах только учредительным.

Долой же всякое лицемерие, всякую фальшь и всякие недомолвки! Война объявлена, война кипит, мы переживаем маленький перерыв между двумя битвами.

Середины не может быть. Кто не за революцию, – тот черносоте­нец.

Это не нами придуманная формулировка. Это гово­рят всем и каждому залитые кровью камни мостовых в Москве и Одессе, в Кронштадте и на Кавказе, в Польше и в Томске.

Кто не хочет потерпеть того, чтобы русская свобода была свободой полицейского разгула, подкупа, спаивания, нападения из-за угла на безоружных, тот должен вооружаться сам и готовиться немедленно к битве.

Нам надо завоевать не обещание свободы, не бумажку о свободе, а настоящую свободу.

Нам надо добиться не унижения царской власти, не признания ею прав народа, а уничтожения этой власти, ибо царская власть есть власть черносотенцев над Россией.

И это тоже не наш вовсе вывод. Это вывод жизни. Это урок событий. Это – голос тех, кто чужд был доселе всякому революционному учению и кто не смеет сделать ни одного свободного шага, сказать ни одного свободного слова на улице, в собрании, у себя до­ма, не подвергаясь самой непосредственной и грозной опасности быть растоптанным, растерзанным, разорванным шайкой царских сторонников.

Революция заставила, наконец, выйти наружу эту «народную силу», силу царских сторонников. Она заставила показать всем воочию, на кого действительно опирается царская власть, кто действительно поддерживает эту власть.

Вот они, вот эта армия озверелых полицейских, забитых до полоумия военных, одичалых попов, диких лавочников, подпоенных отбросов капиталистического общества.

Вот кто царствует теперь в России, при прямом и косвенном содействии всех наших правитель­ственных учреждений.

Пролетариат, руководимый социал-демократией, повсюду уже приступил к образованию революционной армии. В ее ряды должен идти всякий, кто не хочет быть в армии черносотенцев. Гражданская война не знает нейтральных. Кто сторонится от нее, тот поддерживает своей пассивностью ликующих черносотенцев.

На красную и черную армию распадается и войско.

Всего две недели тому назад указывали мы, как быстро втягивается армия в борьбу за свободу. Пример Кронштадта[77] показал это наглядно.

Пусть правительство негодяя Витте победило восстание в Кронштадте, пусть расстреливает оно теперь сотни матросов, еще раз поднявших красный флаг,

– этот флаг взовьется еще выше, ибо это знамя всех трудя­щихся и эксплуатируемых во всем мире.

Пусть лакейская печать, вроде «Нового Вре­мени», кричит о нейтралитете войска,

– эта гнусная и лицемерная ложь разлетается как дым перед каждым новым подвигом черносотенцев. Войско не может быть, нико­гда не было и никогда не будет нейтральным. Оно распадается с громадной быстротой на войско свободы и войско черной сотни.

Мы ускорим это распадение. Мы предадим позору всех нерешительных и колеблющихся, всех чурающихся идеи немедленного образования народной милиции. Мы удеся­терим нашу агитацию в массах, нашу организационную деятельность по образованию революционных отрядов.

Армия сознательного пролетариата сольется тогда с красны­ми отрядами российского войска, – и посмотрим, осилят ли полицейские черные сот­ни всю новую, всю молодую, всю свободную Россию!