Стратегия локального обустройства

В Институте философии РАН разрабатывается подход, согласно которому в современных условиях ключевая роль должна принадлежать идеям, ориентирующим людей не на мобилизационные рывки, а на стратегию каждодневного и устойчивого обустройства окружающего мира. Сходную мысль высказывал Н.П.Шмелев, подчеркивая, что сегодня путь к спасению страны лежит в отказе от традиционной ориентации на миссионерские идеи и экспансию во вне, расширяющую зоны влияния, а в сосредоточении на внутренних делах и реальном освоении огромных, еще не обустроенных пространств страны.

Выражением такой ориентации могли бы стать лозунги типа «мой дом - самый лучший», «моя улица и мой город - самые лучшие» и тогда «моя страна - лучшая».

Идеи «локального обустройства» и «стратегии малых дел», которые независимо друг от друга высказывают разные авторы, имеют определенную опору в умонастроениях большинства россиян. Идеал стабильной и достойной жизни без потрясений и неоправданных жертв занимает приоритетное место в современном массовом сознании. Как свидетельствуют данные Института социологического анализа, в распределении ценностных ориентации наиболее притягательными являются представления о России как государстве, где каждый человек, приумножающий собственным трудом свой достаток, способствует тем самым процветанию страны. Мониторинг Института социологии РАН, проводимый четыре последних года, показал, что социальные идентификации личности в современной России в отличие от прежних эпох реализуются в большинстве случаев не через «масштабные» общности (класс, партия), а через локальные (семья, друзья, товарищи по работе), часто характеризуются уходом в частную жизнь и политической отчужденностью.

Но в стратегии «локального обустройства» и «малых дел» есть и проблемные стороны. Недостаточно только определить эту стратегию как некий идеал и ценность. Важно еще, во-первых, выяснить ее отношение к перспективам постиндустриального развития страны, а во-вторых, установить, каковы предпосылки ее реализации.

В первом аспекте идея выглядит достаточно перспективной, если учесть, что движение к постиндустриальной цивилизации предполагает особое внимание к системному технологическому и социальному обустройству, когда совершенствование в малом и локальном становится условием здорового развития общества как целостного организма. Эта стратегия альтернативна привычной для нашей страны практике мобилизации и прорыва, когда в отдельных областях создавались новые, передовые для соответствующего времени технологии, но они соседствовали с, сохраняющимся длительное время в различных сферах производства, устаревшим техническим оборудованием, отсталыми технологиями, широко используемым неквалифицированным ручным трудом. Такой путь был характерен и для эпохи индустриализации, и для послевоенного развития страны.

Эпоха 70 – 90-х гг., к сожалению, мало изменила эту картину. Экономика напоминала многие сюжеты нашей обыденной жизни, когда парадный фасад здания и отдельные обустроенные квартиры скрывали разруху и неустроенность других квартир, подвалов и лестниц.

Между тем существо технологического развития, обеспечивающее вхождение в постиндустриальную цивилизацию, требует не просто отдельных прорывов к передовым технологиям, а высокого общего уровня технологического развития, когда информационные, материало- и энергосберегающие технологии, применяемые в самых разных областях деятельности, обеспечивают новое системное качество экономики и социального управления. Акцент от чисто количественных показателей роста смещается к качественным показателям как главному индикатору устойчивого развития, создающего предпосылки для решения экологических и других глобальных проблем. Условием достижений, обеспечивающих высокий статус страны, ее достоинство и величие, становится здоровье каждой клеточки общества, системное обустройство на микроуровне, ориентированное на развитие и эффективное использование человеческого потенциала.

Таким образом, можно заключить, что идея «локального обустройства» соответствует общим тенденциям постиндустриального развития. Остается прояснить, каковы предпосылки ее реализации в современных российских условиях.

Эта задача, пожалуй, самая трудная, требующая внимательного и глубокого анализа состояний общественного сознания, стереотипов и архетипов нашей культурной традиции. Не претендуя, разумеется, на ее исчерпывающее решение, намечу лишь некоторые подходы и контуры ее обсуждения.

Прежде всего, следует уточнить возможные интерпретации идеи «локального обустройства». Вряд ли ее следует сводить только к представлениям об обустройстве дома, садика, улицы, о наведении чистоты и порядка, хотя это – бесспорно важные составляющие культуры быта, которой всегда недоставало в российской жизни. Идею повсеместного обустройства нужно истолковывать шире, как идеал профессионализма, качественного труда и самоутверждения человека в своей профессиональной деятельности. Но тогда она переходит в проблему отношения к труду и стимулов качественного труда.

К сожалению, реформы последних лет создали у нас экономику не цивилизованного, а дикого рынка, в котором доминирует спекулятивный капитал, а прибыль в посреднической деятельности намного превышает прибыль в сфере производства. Преобладание распределительных и перераспределительных тенденций над производительными не создает необходимых условий для укоренения качественного труда в различных сферах деятельности, без чего невозможно продвижение страны к постиндустриальному развитию.

Затянувшийся переход к цивилизованному рынку во многом связан с явно недостаточным профессионализмом управления сложными процессами экономических реформ. Честный, ответственный и профессиональный труд как условие реализации стратегии «локального обустройства» должен распространяться, прежде всего, на сами властные структуры. У некомпетентной власти всегда есть соблазн трактовать идею локального обустройства как призыв к народу наводить чистоту и порядок в доме и во дворе, заниматься своими будничными житейскими делами и не предъявлять особых претензий к власти. А она, власть, будет жить сама по себе, и управлять, как придется. Но в таком случае никакого обустройства жизни не предвидится, а будет получаться «как всегда».

Компетентная и сильная власть выступает условием реализации «локального обустройства» еще и потому, что она должна обеспечить порядок и закон, вне которого не имеют никакого смысла усилия по обустройству общества (какой смысл выращивать и строить, если выращенное и построенное могут безнаказанно отнять, сломать и разрушить?). В обстановке нарастающей криминализации общества идея «локального обустройства» будет не более чем благим пожеланием, если не произойдет поворот к созданию сильного государства, обеспечивающего власть закона.

Идеал сильной государственной власти традиционно занимал у нас престижное место в системе ценностных установок. Он воплощался в идеале державности, который многие сегодня полагают необходимым компонентом общенациональной идеи. Этот идеал, занимавший приоритетное место в системе ценностей и архетипов российского сознания, включает два главных смысловых аспекта. Во-первых, представление о государстве как великой державе, которая благодаря своей военной мощи определяет судьбы других стран и народов. Во-вторых, представление о сильной централизованной авторитарной власти, которая держит в узде своих подданных и наводит порядок в стране.

Но соответствуют ли эти понимания современному историческому вызову? Сегодня, в отличие даже от недавнего прошлого, сформировались новые критерии сильного государства: здоровая экономика, включенная в мировое разделение труда и обеспечивающая высокий уровень жизни и высокую обороноспособность страны, развитие науки и образования, защита окружающей среды, обеспечение свобод и прав граждан.

Военная мощь в сочетании с необустроенностью жизни и однобоким экономическим развитием уже не могут обеспечить включение страны в ранг великих держав. Да и сама эта мощь в эпоху информационных технологий напрямую определяется здоровьем экономики и перспективами ее устойчивого развития. С другой стороны, идеал сильного государства, как он сложился по российской традиции, требует переосмысления и трансформации с точки зрения эффективности внутреннего управления страной. В демократической системе глава государства не может восприниматься как нечто святое, олицетворяющее целостность страны и стоящее над законом. К нему и к его власти складывается не сакральное, а своего рода инструментальное отношение. Он избран для выполнения определенных обязанностей, и от качества их исполнения зависит уважение к нему сограждан.

В последние годы демократические процессы в России привели к десакрализации власти. Одновременно происходили процессы ее децентрализации, необходимые для демократического управления страной. Однако все эти процессы не были подкреплены должным правовым контролем за властью как в центре, так и на местах. В результате демократизация обернулась ослаблением государства, что привело к усилению местного сепаратизма и общей коррумпированности власти, создавая угрозу распада страны. В этой ситуации идеал державности, в его традиционном понимании, может оказаться привлекательным как антипод отсутствию порядка и слабости государства.

Но антиподом слабой власти может быть не обязательно авторитарное, но и сильное демократическое государство, утверждающее закон и карающее любые его нарушения. Что же касается державной авторитарности, стоящей над законом, то (как показывает наш исторический опыт) она, подавляя инициативу граждан, не создает стимулов для практики «локального обустройств». В этом отношении идеал сильного демократического государства является предпочтительным для утверждения этой практики.

Порядок и сильное государство не сводятся к традиционным пониманиям державности. Если же применять идеал державности в новом смысле, то нужно четко осознавать, что здесь происходит переоценка ценностей и формирование новых жизненных стратегий отношения личности и государства.

Несмотря на свою кажущуюся заземленность, стратегия «локального обустройства» предполагает довольно радикальную реформацию традиционных для российской жизни ценностей и архетипов сознания.

В нашей культурной традиции идеал локального обустройства не был укоренен. Тому были исторические причины. Пространство России часто становилось зоной нестабильности вследствие войн, переселения народов, неурожаев в суровом, по преимуществу северном климате (на что обращал внимание еще Ключевский). Традиционно низкая цена труда, произвол чиновничьего аппарата, отсутствие единых и строго выполняемых правовых норм, постоянное изъятие в разных формах у населения накопленного имущества и денежных средств (непомерные налоги, обесценивание денег вследствие инфляции, принудительные займы и реквизиции в советскую эпоху и т.п.) – все это усиливало неустойчивость и неопределенность повседневного бытия. В российском сознании ценность настоящего, «бытия здесь и теперь» традиционно не занимала сколь-нибудь высокого места в системе ценностных приоритетов. Как компенсация всегда существовала мечта о «светлом будущем», которая часто полагалась высшей ценностью и целью. Она служила основанием для различных мессианских идей, в том числе и утопических: от идеи коллективного спасения богоизбранного народа святой Руси, до идей построения коммунизма как своеобразного варианта царства божьего на земле, где каждый будет трудиться по способностям (т.е. как сможет и пожелает), а получать по потребностям. Кстати, мечта о «распределительном обществе» и возрастающем потреблении в эпоху кризиса и разрушения советских ценностей обрела форму альтернативной коммунизму, но в чем-то и близкой ему идеи о западном супермаркете и представлении о капитализме как обществе массового потребления – образ, который противопоставлялся социализму как обществу постоянного дефицита. Народу в то время внушалась мысль, что переход к демократии и рынку позволит быстро построить народный капитализм, где все смогут получать как на Западе и покупать качественные товары.

Характерно, что в российском сознании «светлое будущее» воспринималось часто как то, что обязательно должно наступить, что неизбежно, тогда как наличное бытие полагалось чем-то нестабильным, вероятностным и зыбким и понималось как жизнь по принципу «авось повезет». Кстати, если категории Dasein (бытие здесь и теперь), которая имеет, например, приоритетное место в немецкой культурной традиции (да и в целом в новоевропейской культуре), попытаться отыскать, пользуясь древнерусским языком, речевой эквивалент, то получится сочетание «а во есьм», где «авось» звучит довольно отчетливо.

Ценность будущего как надежды и мечты преодолеть неустроенную жизнь настоящего служила в эпохи мобилизационных прорывов стимулом жертвенности, когда люди переживали многочисленные трудности и лишения во имя светлого будущего. Сегодняшние поиски новой русской идеи, которая могла бы мобилизовать народ, иногда (а может быть и зачастую) понимается как поиски образа «светлого будущего», во имя которого народ будет переживать неустройство и трудности современных реформ.

Но стратегия повсеместного локального обустройства предполагает нечто иное. Ориентируя на обустройство жизни в малом и локальном, на оздоровление каждой клеточки общества, она предполагает ценность настоящего, ценность «бытия здесь и теперь», и именно это становится условием и предпосылкой для реализации благоприятного для страны сценария будущего.