Город пробудился

Ночь убегает от светлого дня;

Добрые люди, восстаньте от сна,

Господу Богу воздайте хвалу:

Слава и честь подобает Ему!

Такую песню поют ночные стражи на восходе солнца, оповещая горожан о наступлении нового дня. С каждой минутой поле, лес, река, городские стены, постройки все зримее возвращают свои обычные цвета. Звучат рога со стенных башен и с колоколен колокола, которым горожане были склонны приписывать особую таинственную жизнь и поэтому, вероятно, часто давали имена.

Город пробуждается. Утренний воздух оглашается звуками пастушьих рожков. С шумом выбегают на улицы домашние животные – больше всего свиней. Визжащее, мычащее, блеющее стадо направляется пастухами к городским воротам, чтобы провести целый день в окрестностях города.

А перед воротами уже стоят длинные вереницы телег деревенских жителей – они и в те времена просыпались раньше горожан. Хотя горожане еще не бросили совершенно занятий сельским хозяйством, но сами они себя уже прокормить не могут. И вот крестьяне везут им произведения своего труда. Чего тут только нет! У девушек на головах и в руках кувшины с молоком, корзины с яйцами и маслом, с курами и голубями. Несколько крестьян пригнали на продажу свой скот. Громко кричит нагруженный чем‑то осел. На передних повозках зелень, зерно, рыба, дичь. За ними целая вереница возов с дровами.

Городские чиновники уже здесь: они следят за тем, чтобы товар, привезенный селянами, не скупался перекупщиками; вместе с тем они тщательно осматривают все привезенное. Если обнаруживался какой‑либо обман, наказание следовало незамедлительно. Оно состояло главным образом в уничтожении товара, найденного недоброкачественным. Например, худое вино и пиво выливалось на дорогу. Но в некоторых случаях подвергался наказанию и сам обманщик. Дурной хлеб уничтожали, а с пекарем поступали весьма сурово – его кидали в реку.

На стуле, под навесом, сидит сборщик пошлин. Около него – стол. Левой рукой сборщик держит кожаный мешок, а правой складывает в него поступающее сборы: плату за проезд в ворота и пошлину с товара. Один из возов, покрытый полотном и запряженный несколькими лошадьми, подъехал к городу в сопровождении вооруженных всадников, нанятых для защиты товара от разбойников. Из городских ворот выехал богатый горожанин. Вот он направляется к возу, расплачивается с его хозяином, и воз медленно вкатывается в городские ворота. Сколько суматохи, сколько шуму! Навстречу въезжающим в город едут телеги с ремесленными товарами; выезжают из ворот и горожане, еще не бросившие сельского труда: с лошадью и плугом отправляются они на пашню.

Город окончательно проснулся. Со всех сторон спешат к колодцам девушки с кувшинами и ведрами. Другие девушки выносят из домов корыта, лохани и принимаются за стирку перед домами, на открытом воздухе; некоторые прачки усердно работают колотушками. Выстиранное белье они набрасывают на жерди; озаренное яркими солнечными лучами, оно сверкает ослепительной белизной и колеблется под дуновением ветра. Тот же ветер подхватывает и уносит дальше простые мелодии их песен.

Вот мимо прачек проходит толпа рабочих с лопатами, топорами, молотами и другими инструментами. Из соседнего дома вышел сапожник и поместился со своей дратвой тут же на улице; на противоположной стороне старательно работает своим молотом кузнец; дальше оружейник возится с рыцарскими доспехами, сверкающими под лучами солнца. Снаружи к открытому окну его рабочего помещения примыкает широкий подоконник, на нем возвышается фигура вооруженного рыцаря и разложены детали рыцарского вооружения. Еще дальше булочник вынес из магазина свежий хлеб и разложил его на столе, поставленном у самых дверей, над которыми красуется увенчанный короной крендель – его поддерживают два льва, у каждого из них по мечу в лапе. Булочник, впрочем, не представляет исключения. Обычай выставлять свои товары за дверьми лавок, на самой улице, был распространен среди торговцев средневекового города. Для этого над прилегающей к лавке частью улицы устраивались навесы.

^{Мастерская портного. Со старинной миниатюры}

Если рабочие не могут вынести на улицу свои изделия, шум от их работы все равно разносится по улице, так как они, дабы привлечь заказчиков, работают при открытых дверях. Вот распахнуты настежь двери и окна в мастерской портного, и все перед вами, как на ладони. На широком подоконнике поместились два ученика, у стола закройщик сосредоточенно работает ножницами. На полу валяются лоскутки и обрезки, у стен висят уже готовые веши и стоит манекен.

Всмотревшись в толпу, мы сейчас же заметим, что основной поток движется в направлении городской площади. Пойдем туда и мы. На ратуше вывешен красный флаг; это означает, что торг открыт. Сюда приезжают в повозках, верхами, но пешеходы решительно преобладают. Кроме городского населения среди посетителей торга – немало пришлого люда: заезжие рыцари, монахи, прибывшие за покупками из окрестных монастырей, иногородние купцы, приехавших сюда за крупными партиями товара.

По рядам, торгующим мясом, рыбой, зеленью, хлебом и пряностями, ходят в сопровождении своих прислуг городские хозяйки. Их цветные платья сразу бросаются в глаза. Они довольно плотно облегают тело, снабжены длиннейшими рукавами и большими шлейфами. Пояс располагается совершенно свободно и служит скорее украшением, чем необходимостью. У каждой из дам висит сбоку кожаная сумочка. Головы их покрыты разнообразными уборами: тут встречаются и чепцы разных фасонов, и некоторое подобие восточной чалмы, и – русского кокошника. У девушек головы непокрыты, переплетенные лентами косы или пущены вдоль спины, или свернуты на голове. Здесь, к слову сказать, за дамскими костюмами и уборами зорко наблюдает городской совет. Не удивляйтесь поэтому, если какая‑либо издам будет подхвачена особыми наблюдателями, играющими роль полиции, и отведена в ратушу.

При таком отношении городского совета, при упорстве многих дам, наконец, при грубости тогдашних нравов это явление не представляло собой чего‑нибудь необыкновенного. Даму, обратившую на себя внимание, положим, особенно длинным шлейфом, буквально волокли в ратушу, чтобы сравнить ее шлейф со шлейфом выставленной там модели. Виновные в нарушении установленного правила подвергались штрафу. Но против излишеств дамского наряда восставали не одни городские советники. Нередко появлялся какой‑либо монах‑проповедник и в резких выражениях нападал на эти излишества.

Наличие таких проповедников можно смело отнести к тем особенностям, которые характеризуют средневековый город. Вот почему я остановлю на некоторое время ваше внимание на рассказе современника о монахе‑проповеднике:

«В 1428 году во Фландрии и ближайших к ней областях пользовался громадным успехом кармелит‑проповедник, родом из Бретани, именем Фома Куэтт. Во всех хороших городах и других местах, где он желал проповедовать, дворяне, бюргеры и другие достойные уважения особы устраивали для него на красивейших площадях возвышения и покрывали их богатейшими коврами, какие только могли отыскать. На возвышении устанавливали алтарь. Здесь он служил мессу со своими учениками, которые следовали за ним всюду, куда бы он ни отправлялся. Он ездил верхом на небольшом муле. По окончании мессы он говорил свои длинные проповеди и порицал пороки и грехи каждого. Особенно сильно порицал он и бранил дам знатного и незнатного происхождения, которые носили на своих головах высокие уборы и другие украшения, как делают обыкновенно благородные дамы в названных местностях. Ни одна из этих дам не осмеливалась появиться в его присутствии в своем головном уборе. Когда же он замечал таковую, то напускал на нее ребятишек, заставляя их кричать: “Долой колпак!” Дети бежали за дамой и старались сорвать с нее шляпу. В очень многих местах из‑за этого происходили беспорядки и столкновения между теми. Несмотря на это, брат Фома продолжал свое дело и до тех пор проклинал дам, носивших высокие шляпы, пока они не стали приходить на его проповеди в простых головных уборах и чепцах, каковые носят женщины из рабочего класса и вообще бедные женщины из простонародья. Большинство, стыдясь оскорблений, которые им приходилось слышать, совсем оставили свои высокие головные уборы и надели другие, похожие на уборы бегинок. Некоторое время благопристойность не нарушалась. Впрочем, дамы поступили так, как поступают улитки, которые, заслышав прохожего, прячут свои рожки, но, когда опасность минует, снова выставляют их наружу. Как только проповедник удалился из страны, они позабыли его учение и снова принялись за свои старые уборы и даже стали носить уборы больших размеров, чем носили раньше».

Явившись в город, странствующий монах взбирался на камень или первое попавшееся возвышение в таком месте, где собиралось особенно много народа (например, на ярмарочной площади), и начинал речь. Слова свои он направлял против евреев и против роскоши, против излишеств дамского костюма и против снисходительности судей, порицал прегрешения ратманов. Подвернись во время такой проповеди разгоряченной толпе какой‑нибудь еврей, она вряд ли стала бы церемониться с ним. Да еврей часто и бывал под рукой. Физиономия, сама фигура, желтая полоса на костюме, которую он обязан был носить, и остроконечная рогатая шляпа – все это выдавало его. Но, свыкнувшись с обычаями горожан, научившись по самым незначительным для постороннего глаза приметам узнавать настроение толпы, злополучный сын Израиля обычно успевал заблаговременно скрыться. Но толпа способна на самые дикие движения, и бывало, что проповедь бродячего монаха приводила к страшному погрому, жертвами которого, конечно, становились не одни только евреи. Вот почему городские советы в известных случаях неблагосклонно смотрели на пришлых проповедников и, не церемонясь, выгоняли их из города. Но конечно, если проповедник не затрагивал никаких серьезных вопросов, не касался самого строя жизни, то те же ратманы приходили послушать его. Во всяком случае, такая проповедь была одним из развлечений для средневекового горожанина.

Но посмотрите, что это за процессия проходит в стороне через площадь? Похоже, кого‑то изгоняют из города? Да, это гонят прокаженных. Их несколько человек. Они только что отстояли мессу в соборе. С ними идет священник в облачении, с крестом в руке. Он роздал им освященное платье, обувь, сосуд для питья, корзину для пищи и трещотки, звуком которых они должны будут отгонять всех, приближающихся к ним. Больница для прокаженных, устроенная за городской чертой, не примет этих несчастных: она полна. Им придется поселиться за городом в поле, в одинокой хижине. Здесь пропоют заупокойные молитвы, на покрытые головы несчастных посыплют земли, а перед расставаньем священник скажет им слово утешения: «Наши молитвы и милостыня будут с вами». И дверь их хижины закроется, как крышка гроба. Временами, конечно, они будут выходить из своей могилы, но непосредственное общение их с остальным человечеством порвано окончательно: они умерли для него. В знак этого перед их одинокой хижиной поставят деревянный крест…[44]

Среди лиц, сопутствующих изгоняемым из городских пределов прокаженным, обращают на себя наше внимание несколько женщин. Это – бегинки. Он одеты в ниспадающие до самой земли темно‑серые платья, на головах их белые покрывала, в их руках четки бесконечной длины. Вы приняли бы их за монахинь, но они не составляют монашеского ордена и не живут в монастырях. Правда, они отреклись от мира и живут подаянием, но главная цель их жизни не молитва; они отреклись только от мирских удовольствий, от светской жизни, от жизни среди себе подобных, но не порвали совершенно связей с ними. Они служат великой цели – помогать страждущему человечеству, облегчать людские немощи. Селятся они обыкновенно вдвоем‑втроем в небольших домиках с крестами над дверьми. Эти домики так и называются «Божьими домами». В нашем городе бегинок около сорока. Без них трудно представить себе средневековую улицу или площадь.

Кого, впрочем, только нет на этой площади! Вот прогуливаются дворяне‑щеголи. Движенья их, несомненно, стесняются необыкновенно узким платьем. На них – все в обтяжку. Полукафтанье надевается чрез голову, да и то с трудом. На ногах сапоги ярких цветов с длиннейшими и узенькими носками. Но всего более удивляет нас чрезвычайная пестрота костюмов. Она доходит до безобразия: одна половина платья делается из материи одного цвета, другая – из другого. Вырезные зубчики по краю полукафтанья, навешенные бубенчики, золотые, на шеях серебряные и медные цепи, украшенные алмазами, яхонтами, фанатами, бирюзой. У каждого с боку свешивается меч, на голове или небольшая шляпа с пером, или что‑то вроде капюшона. На некоторых короткие плащи. Взгляните, например, на этого субъекта! Одна нога у него голубая, другая красная, довольно низко расположился толстый, обитый металлическими пластинками пояс, а красное полукафтанье снабжено необыкновенно широкими рукавами, которые резко суживаются у кисти руки, так что совершенно обхватывают ее.

Полную противоположность этому господину представляет прогуливающийся по площади ученый: его длинное, широкое, ниспадающее до полу и даже волочащееся сзади платье голубого цвета, с длиннейшими, подбитыми мехом рукавами, напоминает рясу священника. На плечах его – металлическая цепь, к которой привешены бубенчики. А вот и почтенные бюргеры в своих широких, ниспадающих до колен кафтанах коричневого, черного, темно‑красного цветов…

Резко выделяется из уличной толпы паломник, идущий в святые места. На нем – полотняные шаровары, широкий опоясанный кафтан, спереди которого, как и на широкополой шляпе, нанизаны раковинки, в руке – длинный посох, сбоку – сума и переплетенная ремнями фляжка. От всей фигуры его веет спокойствием и смирением: так и ждешь, что он присядет на какой‑либо лавочке, прислонит к стене свой посох и начнет рассказ о виденном и слышанном.

Гремя колокольчиками, которыми обвешаны их пестрые узкие костюмы, проходят фокусники и акробаты. Следом за ними идет монах в сильно поношенной темной рясе, опоясанной веревкой. От монахов‑проповедников он отличается тем, что порой не хуже фокусников потешает публику: то продаст реликвию – разумеется, не настоящую, то объявит, что знает, где зарыт богатый клад. Недавно он показывал на этой же площади ящик со змеями, теперь с самым серьезным видом прописывает своему собеседнику, конечно за плату, сомнительный рецепт от зубной боли. Иногда ему сопутствует помощник и выкрикивает во всеуслышание его достоинства и знания…

Но посмотрите на молодых людей, которые, очевидно, только что вошли в город и никогда в нем раньше не бывали! Они выдают себя любопытством. Это странствующие школяры. Кто же они такие и откуда они взялись? Между школами, основанными почти во всех городах, в ту пору, к которой относится наш очерк, некоторые приобрели особенную славу. Бывало и так, что в одной школе, в одном городе особенно хорошо преподавался один предмет, в другом – другой. Отсюда и возникли школяры, которые блуждали из города в город в поисках знаний. Послушают, поучатся здесь, пойдут в другое место. Кое‑кто из таких школяров находил наконец искомое, избирал себе предмет, где‑то оседал и серьезно отдавался науке, чтобы потом возвратиться домой уже в качестве ученого. Но так благополучно кончали далеко не все.

Школяры жили подаянием от знатных людей, получали от них одежду и деньги. «Пусть знатные люди, – говорится в одной из песенок, распевавшихся ими, – дают и подарки знатные: золото, одежды и тому подобное…» Но, получив деньги, они живо проматывали их и начинали терпеть нужду в самом необходимом. Многих бродяжничество развращало, и они прекращали свою погоню за знаниями, но не прекращали свои странствия. Они старели в постоянных переходах с места на место, пополняя собою толпы нищих, готовых на всякое бесчинство, на всякое дурное дело. Нищие составляли целые отряды; чтобы разжалобить народ, они притворялись больными, калеками, рисовали себе сыпь на теле и т.п. Разумеется, среди нищей братии находилось немало и настоящих калек, действительно больных, несчастных людей, имевших законное, но тяжелое право рассчитывать на милосердие людей имущих и здоровых…

Скоро снимут с башни красный флаг, и торговля на площади прекратится. Телеги, привезшие товары в город, покатят из него пустые. За ними потянутся возы, нагруженные городскими товарами. Площадь опустеет. Сегодня ратманы будут довольны. Торг прошел сравнительно спокойно: только один человек ранен да поймано несколько воришек. Обычно бывает намного хуже.

^{Средневековая аптека. Со старинного рисунка}

Прежде чем покинуть площадь, заглянем в аптеку, откуда только что вынесли раненого. Это комната со столом посередине и полками вдоль стен. На полках – банки с снадобьями. Если бы нам удалось заглянуть в опись предметов, находящихся в аптеке, мы нашли бы там удивительные вещи – например, драгоценные металлы и жемчуг, истолченные в порошок, засушенных жаб, волчье сердце, волчью печень, человеческие черепа, кости. В XIV–XV веках аптеки находились под наблюдением назначенных для этой цели врачей. Однако это нисколько не мешало аптекарям приготовлять, кроме лекарств, и различные кондитерские изделия.

Но оставим аптеку и площадь и снова пойдем по городским улицам. Вот служитель, состоящий при бане, во весь голос кричит, что вода нагрелась, и приглашает желающих помыться. В другом месте нам попадается мальчик, который столь же громко восхваляет вина своего хозяина. Да и сам хозяин, стоя в дверях лавки, зазывает прохожих и дает самую лестную аттестацию своему товару. Другой виноторговец пошел еще дальше: он выкатил на улицу винную бочку, расставил вокруг нее табуреты, принес кружки, открыл втулку… и что же вы думаете? Прохожие облепили бочку, как мухи кусок сахару. Тут и мужчины, и женщины, и родители, и дети; одним словом, на улице идет попойка. Таков городской обычай, и даже запреты раты не могут его искоренить. В некоторых немецких городах, видя полную невозможность бороться с ним, разрешили городским обывателям следовать ему не более трех раз в году, в установленные для этого сроки – в дни святых Михаила, Мартина и Галла.

Представьте себе, что происходит на улицах в эти дни! Люди пьют вино стоя, сидя, лежа на улицах. И нечего удивляться тому, что простой обыватель так падок до выпивки, посмотрите на графов, епископов, аббатов, ратманов. Пристрастие к вину – это общий порок.

Но кроме вина в средневековом городе пьют еще и пиво! И вот весьма кстати мы слышим звонкий голос. Это пивной глашатай, он шествует посреди улицы и торжественно провозглашает… что в доме такого‑то бюргера «сварено пиво».

Шумно протекает день в средневековом городе. Но с заходом солнца наступает тишина. Вновь звучат трубы со сторожевых башен, гремят цепями тяжелые подъемные мосты, трижды звонит вечерний колокол. Последние горожане возвращаются в свои жилища. И вот совсем темнеет. Запоздалый путник пробирается по улице с фонарем в руке…