Гуси-лебеди

Жили старичок со старушкою; у них была дочка да сынок маленький.

— Дочка, дочка! — говорила мать. — Мы пойдем на работу, принесем тебе булочку, сошьем платьице, купим платочек; будь умна, береги братца, не ходи со двора.

Старшие ушли, а дочка забыла, что ей приказывали; посадила братца на травке под окошком, а сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крылышках.

Пришла девочка, глядь, — братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда — нету! Кликала, заливалась слезами, причитывала, что худо будет от отца и матери, — братец не откликнулся! Выбежала в чистое поле; метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом.

Гуси-лебеди давно себе дурную славу нажили, много шкодили и маленьких детей кра-дывали; девочка угадала, что они унесли ее братца, бросилась их догонять. Бежала, бежала,

стоит печка.

— Печка, печка, скажи, куда гуси полетели?

— Съешь моего ржаного пирожка, — скажу.

— О, у моего батюшки и пшеничные не едятся! Печь не сказала.

Побежала дальше, стоит яблонь.

— Яблонь, яблонь, скажи, куда гуси полетели?

— Съешь моего лесного яблока, — скажу.

— О, у моего батюшки и садовые не едятся!

Побежала дальше, стоит молочная речка, кисельные берега.

— Молочная речка, кисельные берега, куда гуси полетели?

— Съешь моего простого киселика с молоком, — скажу.

— О, у моего батюшки и сливочки не едятся!

И долго бы ей бегать по полям, да бродить по лесу, да, к счастью, попался еж; хотела она его толкнуть, побоялась наколоться и спрашивает:

— Ежик, ежик, не видел ли, куда гуси полетели?

— Вон туда-то! — указал.

Побежала — стоит избушка на курьих ножках, стоит-поворачивается. В избушке сидит баба-яга, морда жилиная, нога глиняная; сидит и братец на лавочке, играет золотыми яблочками. Увидела его сестра, подкралась, схватила и унесла; а гуси за нею в погоню летят; нагоняют злодеи, куда деваться? Бежит молочная речка, кисельные берега.

— Речка-матушка. Спрячь меня!

— Съешь моего киселика!

Нечего делать, съела. Речка ее посадила под бережок, гуси пролетели. Вышла она, сказала: «Спасибо!» — и опять бежит с братцем; а гуси воротились, летят навстречу. Что делать? Беда! Стоит яблонь.

— Яблонь, яблонь-матушка, спрячь меня!

— Съешь мое лесное яблочко!

Поскорей съела. Яблонь ее заслонила веточками, прикрыла листиками: гуси пролетели. Вышла и опять бежит за братцем, а гуси увидели — да за ней; совсем налетают, уж крыльями бьют, того и гляди — из рук вырвут! К счастью, на дороге печка.

— Сударыня печка, спрячь меня!

— Съешь моего ржаного пирожка!

Девушка поскорей пирожок в рот, а сама в печь, села в устьецо. Гуси полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели.

А она побежала домой, да хорошо еще, что успела прибежать, а тут и отец и мать

пришли.

С высокой вероятностью можно утверждать, что большинство пациентов, обращающихся за помощью, имеют представление о сюжете этой сказки. В то же время при пересказе какие-то моменты упускаются, какие-то излагаются обстоятельно, обрастают подробностями, нередко отсутствующими в первоисточнике. В этом-то и проявляются особенности личности автора, его интересы, проблемы. Сказка «Гуси-лебеди» была выбрана для исследования семейных проблем в связи с тем, что ее пересказ, по нашему мнению, отражает тревогу родителей по поводу взросления детей, их возможного ухода из отчего дома, и проблемы молодого человека, покинувшего семью, его любовные переживания, и трудности, связанные с формированием новой семьи, адаптации в чужом доме или попытками создания своего. С целью их выявления нами используется толкование сюжета и образов пересказа подобно интерпретации сновидений в классическом психоанализе. Допустимость этого подтверждается мнением 3. Фрейда о том, что символика свойственна и характерна не только для сновидений. Он отмечал, что при столкновениИ/С^образами, распознавание смысла которых вызывало сомнения, подтверждение предположений можно было обнаружить в фольклоре, мифологии, ритуалах (Freud S., 1917).

При толковании пересказа (как и сновидения) необходимо учитывать особенности личности автора, «условия, в которых он живет, впечатления, полученные им до сновидения» (Freud S., 1917, р. 93).

Сказка «Гуси-лебеди» содержит много образов, которые могут быть подвергнуты трактовке с психоаналитических позиций в качестве символов, рассмотренных в десятой лекции 3. Фрейда «Символика сновидения» (Freud S., 1917), а также в работах других авторов.

Дом — «типичное, то есть постоянное изображение человека в целом» (Freud S., 1917, р. 95). Дом часто символизирует «семью». А. Менегетти считает, что само по себе появление этого образа не несет значительной символической нагрузки (Ме-neghetti A., 1991). Образ дома может отражать представления человека о том месте, где он живет или в котором ему предстоит жить.

Родители в пересказе представляют родителей автора.

Отъезд — в классическом психоанализе чаще всего трактуется как смерть. В контексте сказки отъезд родителей для многих может означать снижение контроля над поведением детей. А. Менегетти полагает, что отъезд — это начало сложного действия (Meneghetti А., 1991).

Девочка — основное действующее лицо повествования, любимая героя (реальная или воображаемая в мечтах), или дочь.

Мальчик — может быть основным действующим лицом повествования, возлюбленным или сыном.

В зависимости от актуальных проблем и переживаний, автор пересказа чаще всего идентифицирует себя с девочкой или мальчиком, реже с одним из родителей. Как правило, имеет место соответствие пола автора с полом выбранного им главного героя рассказа. М.-Л фон Франц, X. Дикманн отмечали, что обычно мужчины делают героем рассказа мужчину, а женщины — женщину, хотя встречаются и исключения. Иногда главных действующих лиц в сказке двое, например брат и сестра (Franc M.-L. von, 1970; Dieckmann H., 1991). Наши наблюдения также подтверждают это.

Лес — окружает отчий дом и в контексте сказки, как правило, означает жизнь, протекающую за его стенами, незнакомую, часто пугающую, но влекущую.

Как и в сновидениях, в пересказах чрезвычайно богато представлены символы, касающиеся сексуальной жизни.

Гуси-лебеди — двойной образ, вызывающий особый интерес. В зависимости от контекста он может употребляться как в диалектическом единстве, так и разбиваться на «гусей» и «лебедей».

Гуси — с нашей точки зрения, символизируют чувственное возбуждение, грубые желания, страсти. Такое толкование выявляет скрытый смысл русской пословицы «наша невеста не гусей пасла, а веретеном трясла» (Даль В. И., 1882). В Древнем Риме гуси считались атрибутом бога любви Эрота и бога плодородия Приапа (изначально приап — собственно фаллос) (Мифологический словарь, 1992; Словарь античности, 1993).

Лебедь — поэтический образ, с которым связаны скорее не чувственные, а романтические переживания, духовная близость, верность («лебединая верность»). Образ птицы вообще часто символизирует душу человека. М.-Л. фон Франц приводит поверие, согласно которому, если душа оставляет тело человека — из него вылетает птица. Покидают отчий дом, превратившись в лебедей под влиянием злых чар ведьмы, шестеро принцев из сказки «Шесть лебедей» (Franc M.-L. von, 1970). В греческом мифе влюбленный Зевс является к Леде, приняв образ лебедя (Мифологический словарь, 1992). Дж. Купер отмечает, что в христианстве белый лебедь — это чистота, милосердие и символ Девы Марии, а у китайцев лебедь — солнечная птица Ян (Cooper G., 1995). А. Менегетти полагает, что образ лебедя связан с надеждами, ожиданием чуда. С его точки зрения, для мужчины образ лебедя олицетворяет мать или любимую женщину (Meneghetti A., 1991).

Полеты могут быть истолкованы как проявления «общего сексуального возбуждения» (Federn Р., 1914; Freud S., 1917; Dieckmann H., 1991 и др.). Полет у А. Менегетти отражает движение и свободу, иногда желание уйти от проблем. Он считает, что обстоятельства, в которых совершается это действие, значительно важнее для толкования, чем сам факт полета (Meneghetti A., 1991). Рассуждая о символике полета, 3. Фрейд писал: «...полет или превращение в птицу только маскировка другого желания, к разгадке которого ведет не один словесный или вещественный мост. Если любопытным детям рассказывают, что большая птица вроде аиста приносит младенцев; если древние изображали фаллос крылатым; если в немецком языке слово «фегельн» (уподобиться птице) •"- самое употребительное обозначение мужской половой деятельности, а у итальянцев мужской орган называется «лючелло» (птица), — то это только маленькие звенья большой цепи, которые показывают, что умение летать означает во сне не что иное, как желание быть способным к половой деятельности» (Freud S., 1912, р. 40). В качестве особых символов для изображения полового акта 3. Фрейд выделял также танцы, верховую езду, лестницы и подъемы по ним, угрозу оружием, подчеркивая, что нельзя «представлять себе употребление и перевод этих символов чем-то очень простым» (Freud S., 1917, р. 98).

Печь — 3. Фрейд однозначно считает символом чрева матери. В. И. Даль приводит русскую пословицу: «Печь нам мать родная». Слова «печь» и «попеченье» (забота) являются однокоренными (Даль В. И., 1882). Также используется образ

земли (мать сыра земля). Образ ковра может символизировать связь с родной «материнской» землей (Franc M.-L. von, 1970).

Иногда печь означает гениталии невесты, супруги, других женщин. В качестве примера 3. Фрейд приводит рассказ Геродота о тиране Коринфа Периандре и его супруге Мелиссе, которая так говорила о своих интимных отношениях с мужем: «Он поставил свой хлеб в холодную печь» (Freud S., 1917, р. 101). В русской культуре также можно найти использование подобной символики. Например, в процессе свадебного обряда стряпуха говорит: «Гусь из печи не лезет!» Тогда дружка (главный распорядитель свадьбы — молодой женатый парень, второй свадебный чин со стороны жениха) потчует ее вином и стреляет из ружья в печь. Потом подают гуся (Даль В. И., 1882).

Яблонь — очень интересный образ. По мнению 3. Фрейда, он передает материнское, женское; так яблоки и другие плоды символизируют женскую грудь.

Река — представляет женские гениталии, но может служить и образом жизненного пути. Прй^толковании важно обращать внимание на характер ее течения (стремительная, медленная), прозрачность воды. А. Менегетти рекомендует в процессе толкования ответить на следующие вопросы (Meneghetti A., 1991):

— каково взаимодействие с рекой (ее пересечение, плавание, наблюдение за ней и пр.)?

— если это плавание, то по течению или против?

— каковы действия других персонажей по отношению к реке?

Вода, бросание в воду, выход из нее —рождение (рожать или рождаться) (Rank О., 1909).

Молоко — символ плодовитости, женского начала (Meneghetti A., 1991), материнства.

Пить молоко, воду — может иметь много интерпретаций: желание любви, власти, бессознательное желание человека вернуться в период младенчества (Meneghetti А., 1991).

Еж — у шумеров являлся эмблемой Богини-матери, у христиан —символизирует дьявола, крадущего души людей (Cooper G., 1995). В Библии упоминание о присутствии ежа в каком-либо селении нередко используется «как доказательство запустения и разорения некогда шумных и многолюдных городов» (Никифор Архимандрит, 1891, с. 216). Последователи 3. Фрейда рассматривают образ этого и прочих диких животных (например, мыши), в качестве символов «сексуальных фантазий» (Franc M.-L. von, 1970).

Пещера, комната, лодка, туфля, подкова, корзина различные сосуды и тому подобное — представляют женские половые органы (Jung С. G., 1913). Сюда же следует отнести ступу. 3. Фрейд полагал, что «сложностью топографии женских половых органов объясняется то, что они часто изображаются ландшафтом со скалами, лесом и водой» (Freud S., 1917, р. 97). Цветок также может означать женские гениталии, в некоторых случаях — девственность.

Деревья, ветки, палки, скалы, метлы, копья, кинжалы, различные инструменты, грибы и другие длинные, торчащие вверх предметы, с точки зрения 3. Фрейда, «являются несомненными мужскими половыми символами» (Freud S., 1917, р. 96). Впрочем, К.-Г. Юнг отмечает двуполый символический характер дерева, подтверждая это тем, что на латинском языке слово «дерево» женского рода,

но с мужским окончанием (Jung С. G., 1913). К образам мужского полового члена относят змей, рыб (Jung С. С, 1913).

Баба Яга костяная нога - у древних славян была таким же полноправным божеством, как и Перун. Она летала в ступе, которую погоняла пестом, заметая свои следы помелом, привязанным сзади. Баба Яга зазывала парней, поила их, кормила, парила в баньке и приглашала к себе на ложе исполнять супружеские обязанности. Тем, кто уклонялся, она беспощадно мстила (Бычков А. А., 2000).

Приведенное толкование образов возможно потому, что бессознательное в гораздо большей степени схоже у всех людей, нежели содержание индивидуального сознания. Как ни резко разделены индивидуумы последним, они сходятся в области бессознательной психологии (Jung С. G., 1913). Используя указанную трактовку образов сказки «Гуси-лебеди», ее содержание с некоторыми допущениями можно истолковать следующим образом.

■ Толкование сказки «Гуси-лебеди»

Семья, состоящая из отца, матери и двух детей (мальчика и девочки), живет в своем доме. Родители предупреждают детей, чтобы они не выходили из дома или хотя бы не уходили далеко. Родители боятся, что выросшие дети могут покинуть их, влюбившись (то есть на крыльях гусей-лебедей). Гуси-лебеди уносят мальчика в другой дом, к незнакомой женщине (Бабе Яге), которая настроена агрессивно. Женщина, с которой он жил раньше (это может быть мать, сестра, жена), пытается вернуть его. Сначала она отвергает помощь в поисках, предлагаемую матерью, но затем принимает ее. С помощью материнской любви (печки, яблони, речки, ежика), ей удается соединиться с мужчиной и вернуться с ним в родительский дом.

Использование пересказа сказки «Гуси-лебеди» проводилось нами как в процессе индивидуальной, так и групповой психотерапии только после того, как были уточнены запросы клиентов, собран подробный анамнез, установлены доверительные отношения, выяснено, что содержание сказки в общих чертах известно. В зависимости от возраста клиента, характера сформированных с ним отношений терапевт обращался к нему на «ты» или на «вы». Желание пациента в процессе пересказа изменить ход сюжета является диагностичным, так как отражает его жизненные позиции или указывает на актуальную нерешенную проблему (Зин-кевич Т. Д., Михайлов А. М., 1996).

10.3. Индивидуальная форма работы с пересказом

При индивидуальной психотерапии пациент получал следующую инструкцию. «Сейчас я начну рассказывать сказку, а ты ее продолжишь. Можешь придерживаться сюжета, но можешь и отступать от него. Можешь вводить новых действующих лиц. Я буду записывать все, что ты говоришь». Если возникали вопросы о

том, зачем это делается (что случалось редко), пациенту говорилось, что терапевту интересно больше узнать о его способностях, творческих возможностях.

В качестве примеров приведем с некоторыми комментариями стенографические записи пересказов сказки «Гуси-лебеди», сделанных тремя пациентами разного возраста, обратившимися к психотерапевту с разными проблемами. Стилистические и грамматические особенности речи пациентов сохранены. Паузы, которые они делали в процессе повествования, обозначались точками.