Игнорирование несовместимостей

Далее, согласно этой теории, для того, чтобы люди, предрасположенные атаковать кого-то, были обеспокоены собственным желанием причинить зло другому человеку, они должны расценивать свою агрессию как серьезное нарушение собственных правил поведения. Мы не всегда замечаем наши внутренние противоречия. Почти все мы очень хорошо умеем находить причины, оправдывающие наши нападения на тех, кого не любим, и эти оправдания помогают нам верить, что на самом деле мы не сделали ничего плохого.

Вспомним хотя бы действия эсэсовцев и их лидеров, уничтоживших в концлагерях миллионы евреев, цыган и представителей других презираемых меньшинств во время Второй мировой войны. Некоторые из немцев пытались не допустить уничтожения заключенных, но большинство охранников и лагерного начальства не испытывали особых угрызений по поводу того, чем они занимались. В их сознании имелись легко доступные оправдания.

Перекладывание ответственности на других. Во время Нюрнбергского судебного процесса над нацистскими генералами обвиняемые, пытаясь оправдаться, постоянно ссылались на то, что они только исполняли приказы. Они настаивали на своей невиновности. Они были только солдатами и подчинялись приказам, исходящим свыше.

Не думайте, что только нацисты и эсэсовцы подобным образом сваливали свою вину на других. Столетиями законопослушные граждане вновь и вновь подчинялись приказам убивать невиновных. Во всех подобных случаях убийцы отрицали свою ответственность за совершенные действия. Один ныне забытый случай привлек внимание всей Германии в 1921 году. Двое матросов по приказанию своего офицера расстреляли беззащитных пассажиров шлюпки. Вопреки их заявлениям о том, что они только подчинялись приказу, немецкий суд осудил их за убийство. Американцы могли бы подумать, что они слишком независимые и свободомыслящие граждане, чтобы бездумно подчиняться облеченным властью авторитетам, но в таком случае им следовало бы вспомнить лейтенанта У. Келли и его солдат, зверски убивших жителей вьетнамской деревни Май Лай в 1968 году, выполняя приказания вышестоящего начальства. Американским военным трибуналом лейтенант Келли был признан виновным.

Во всех этих случаях и во многих других, которые я мог бы привести, люди подчинялись, потому что, подобно большинству из нас, они были приучены выполнять приказы вышестоящего начальства, которое рассматривалось ими как легитимная власть. Если мы приняли роль, дающую кому-то право говорить нам, что делать, то с большой вероятностью можно ожидать, что мы более или менее автоматически будем считать правильным следовать его приказам. Это будет продолжаться до тех пор, пока приказания соответствуют усвоенной нами роли и нет явных свидетельств, что приказы неправильные. Служащие обычно верят в то, что их боссы имеют право давать им указания, что и как делать, и они вполне готовы следовать этим указаниям до тех пор, пока считают их соответствующими ситуации и не рассматривают как явно неверные.

Проведенные Стэнли Милгремом и заслуженно получившие широкую известность исследования подчинения авторитету со всей драматичностью показали, что многие из нас готовы подчиняться по видимости легитимным приказаниям, даже если они вынуждают нас причинять страдание другому человеку. Приказания наделенного авторитетом лица освобождают нас от осуждения самих себя за то, что мы причиняем боль другому человеку и, как следствие, совершаем действия, которые иначе бы себе не позволили.

В экспериментах Милгрема, проведенных между 1960 и 1963 годами, было задействовано около 10ОО человек — взрослых людей разных профессий, разного возраста и уровня образованности. Исследовалось то, как наказания влияют на запоминание. Когда очередной испытуемый приходил в лабораторию, ему говорили, что другой человек, якобы обучаемый (который на самом деле был помощником экспериментатора), в соседней комнате будет выполнять задание — заучивать учебный материал. От испытуемого требовалось наказывать ученика за каждую допущенную ошибку. В типичном эксперименте Милгрема при первой ошибке ученика экспериментатор объяснял испытуемому, что он должен нанести ученику очень слабый удар электрического тока. Затем он приказывал испытуемому при каждой последующей ошибке наносить все более сильные удары. К концу эксперимента удары достигали чрезвычайной интенсивности.
Обычно испытуемые вполне охотно соглашались наносить первые, слабые удары. Когда ошибки ученика продолжались и удары становились все более и более сильными, испытуемые слышали, как ученик начинает протестовать й затем стонать от боли. С явной невозмутимостью экспериментатор приказывал испытуемому наносить еще более сильные удары. Большинство испытуемых подчинялись. Около двух третей участвовавших в основном исследовании исполняли приказания экспериментатора до самого конца и наносили сильнейшие удары, отмеченные на аппаратуре знаками, явно показывающими, что столь высокий уровень наказания был крайне опасен.
Милгрем в качестве примера приводит запись реакций одного из подчинявшихся испытуемых на приказания экспериментатора увеличивать тяжесть наказания.
150 вольт: Вы хотите, чтобы я продолжал?
165 вольт: Этот парень вопит там. Он жаловался, что у него слабое сердце. Вы хотите, чтобы я продолжал?
180 вольт: Он не выдержит этого; я не могу убивать этого человека; вы слышите, как он вопит там? Я не могу убивать этого больного человека. Он там вопит. Кто будет отвечать, если что-то случится с этим господином? (Экспериментатор берет ответственность на себя.) Ладно.
195 вольт: Вы видите — он же вопит там. Слышите? Ну я не знаю. (Экспериментатор говорит: «условия эксперимента требуют продолжать».) Я понимаю, сэр, но видите ли — ух! — но он-то не знает этого. Ведь уже дошли до 195 вольт.
210 вольт.
225 вольт¹.
Этот человек находился в состоянии конфликта. Он думал, что причиняет другому человеку сильнейшее страдание, но в то же время считал обязанным выполнять требование «авторитета». Приказания казались соответствующими ситуации. Он разрешил свой конфликт, переложив ответственность за то, что может случиться, на экспериментатора, так чтобы не обвинять себя в душе за любые плохие последствия. «Я сам не делал ничего плохого»,— мог бы сказать он себе. Он только выполнял то, что приказывал ему легитимный авторитет. Разумеется, и большинство, если не все остальные, оправдывают себя подобным образом. Милгрем полагает, что действия людей были вполне типичны. В дальнейшем обсуждении своего исследования Милгрем делает вывод:
Поведение участников описанных здесь экспериментов — это нормальное человеческое поведение... наблюдавшееся при условиях, которые с особой ясностью показывают опасность для человеческого выживания, коренящуюся в нашей способности перевоплощения. Действительно, что мы наблюдали? Способность человека отречься от своей человечности, фактически, неизбежность ее утраты, если он растворяет свою уникальную личность в больших институциональных структурах(Milgram, 1974, р. 188).

С другой стороны, может быть, люди и учатся не подчинять свою индивидуальную волю требованиям институционализированных авторитетов, принимая вместо этого личную ответственность за свое поведение. Быть может, некоторые шаги в этом направлении уже были предприняты.

___________

¹ Цитированные вербальные реакции испытуемого приводятся по: Milgram (1965), р. 67.

После суда над нацистскими лидерами союзники по Второй мировой войне заключили Нюрнбергское соглашение, в котором подчеркивается, что индивид не может избежать ответственности за совершенные им преступные действия. Было решено, что подчиненные, совершившие крайне негуманные действия, не могут быть оправданы, даже если они действовали по приказу вышестоящих авторитетов. Этот принцип теперь находит широкое признание, как мы можем видеть на примере осуждения лейтенанта Келли, а также комментариев Германского суда, приговорившего в начале 1992 года бывшего охранника Восточно-Германской границы к тюремному заключению за убийство тремя годами ранее человека, пытавшегося бежать на Запад. «Не все, что законно, правильно,— провозгласил судья.— В конце двадцатого столетия ни один человек не имеет права игнорировать веления своей совести, когда дело идет об убийстве людей по приказу вышестоящих авторитетов» (Margolick, New York Times, Jan. 26,1992).

Размывание ответственности. «Сваливание вины» на вышестоящий авторитет — не единственный способ минимизировать личную ответственность. Мы также можем уменьшить чувство собственной вины, говоря, что не одни мы, но, главным образом, другие люди в этом виновны. «Другие делали то же самое, — настаиваем мы. — Они причинили столько же вреда, как и я, а может быть, даже и больше. Я выполнял только малую часть». Мы все встречались с вариациями на эту тему. В той или иной форме люди, прибегающие к подобному самооправданию, говорят: «Другие виноваты больше, чем я. Я на самом деле не такой уж плохой».

Социальные психологи показали, что действительно существует распространенная тенденция размывания ответственности, проявляющаяся именно описанным образом и в большом разнообразии ситуаций.

Причина очевидна. Во всех случаях, когда людям приходится делать что-то, связанное с психологическими издержками, вследствие того, что действия требуют психического напряжения, могут повлечь за собой наказание, негативно повлиять на самооценку или оценку со стороны других, они стремятся понизить эти издержки, часто используя для этого любую возможность. Если другие обязаны делать то же самое, то люди могут пытаться уменьшить собственную вину, перекладывая ответственность на других. При выполнении трудной работы люди склонны несколько сдерживать свои усилия, предоставляя другим возможность стараться изо всех сил. Если случается какое-то чрезвычайное происшествие и кто-то нуждается в помощи, то люди предпочитают, чтобы ее оказывал любой другой находящийся поблизости (см.: Latane & Darley, 1970). Аналогичным образом, даже если люди, причиняя кому-то ущерб, действовали сообща, они могут пытаться уменьшить психологические издержки совершенной агрессии (например, вероятность наказания и/или чувство вины), перекладывая большую часть ответственности на других.

Используя подобные оправдания после совершения агрессивных действий, люди могут уменьшить свои чувства вины и тревоги. Иногда они даже «размывают» ответственность, перенося ее большую часть на других еще до того, как агрессия будет совершена. А. Бандура, В. Андервид и М. Фромсон продемонстрировали этот эффект в эксперименте с хорошо социализированными студентами колледжа.

Испытуемые должны были наносить своему сокурснику удар электрическим током каждый раз, когда тот давал неправильное решение задачи. Они были свободны в выборе интенсивности наказания. Испытуемые, которые думали, что индивидуально ответственны за меру наказания, были склонны наказывать менее сильно по сравнению с теми, которые считали, что применяют наказание не в одиночку, а совместно с другими (Bandura, Underwood & Fromson, 1975). Подобным образом эффект рассеивания ответственности может иметь место в ситуациях, когда группа солдат расстреливает приговоренного к высшей мере наказания. Каждый из них мог бы внутренне в той или иной степени противиться участию в расстреле, но это нежелание уменьшается, когда ответственность за смерть жертвы распределяется между всеми членами команды.

Дегуманизация жертвы. Я описал, как сдерживание агрессии может быть ослаблено размыванием ответственности, переложением ее на других — вышестоящее начальство и/или равных себе других участников совместных акций. Сваливание ответственности на других уменьшает чувство вины и тревогу, которые могли бы сдерживать агрессивное поведение. Сдерживание агрессии чувствами вины и тревоги может быть ослаблено также и другими способами. Мы можем, например, постараться убедить самих себя, что причиненное нами кому-то другому страдание не только не является злом или чем-то заслуживающим порицания, но, наоборот, желательно и похвально, так как наши действия были продиктованы благородными высшими мотивами. Я не намереваюсь обсуждать правильность или неправильность различных способов, какими это может быть достигнуто. Хочу только отметить, что солдаты убивают врагов во имя патриотизма и/или защиты свободы, что террористы, захватывающие авиалайнер или взрывающие автобус с ни в чем не повинными гражданами, заявляют, что сражаются за освобождение своих угнетенных соотечественников, и что церковники эпохи Возрождения утверждали, что служат Богу, отправляя на костер людей, не разделявших их религиозных взглядов.

Мы также можем говорить сами себе, что наши действия не столь ужасны, если наши жертвы нелюди, монстры или, во всяком случае, плохие люди, которые так или иначе заслуживают того, что мы с ними делаем. Если мы делаем наши жертвы недочеловеками, то можем не испытывать жалости к ним, мы не чувствуем их страданий и не сдерживаем свои атаки. Мое обсуждение было бы существенно неполным, если бы я не сказал несколько слов по поводу процесса дегуманизации.

Многие из немцев, вовлеченных в нацистскую компанию по уничтожению евреев во время Второй мировой войны, явно рассматривали евреев как неполноценную нацию или даже как опасных нелюдей, которые должны быть уничтожены. Йозеф Геббельс, министр пропаганды гитлеровской Германии, выразил эту позицию. После того как Адольф Гитлер сказал ему, что Европа должна быть очищена от всех евреев, «если необходимо, применяя самые жестокие методы», Геббельс записал в своем дневнике:

Кара должна настигнуть евреев, этих варваров, которые вполне ее заслужили... Если мы не будем сражаться с евреями, они уничтожат нас. Это борьба не на жизнь, а на смерть между арийской расой и еврейской бациллой (Cited in: Toland, 1976, p. 709).

Дегуманизация евреев, а также славянских народов и цыган в нацистской мифологии облегчала задачу немецких солдат — уничтожение миллионов невинных людей. Хотя, несомненно, мышлению и убеждениям нацистов были присущи определенные особенности, которые позволяли им с большей легкостью категоризировать евреев и других неарийцев как неполноценных людей, не следует забывать, что люди по всему миру с давних времен использовали тот же самый прием дегуманизации для оправдания убийства своих врагов. Многие поколения турков и греков все вновь и вновь характеризовали друг друга как ужасных монстров.

Во время Первой мировой войны союзники именовали своих германских противников «гуннами», лишенными человеческих моральных ценностей. Израильтяне и арабы трактуют друг друга как нецивилизованных диких животных, которым нельзя доверять. Американские солдаты, устраивавшие резню спасавшихся бегством индейцев американского Запада в конце XIX века, вероятно, подразумевали то же самое, когда постоянно повторяли: «Хороший индеец — только мертвый индеец». Во всех этих и во многих других случаях за жертвами не признавались человеческие качества и, следовательно, те, кому причиняли ущерб и кого убивали, не были «действительными людьми», не были существами, «такими, как я сам». Как результат, агрессоры, нападая на свои жертвы, не испытывали чувства вины и, таким образом, не нуждались в том, чтобы сдерживать себя.

Описанный выше эксперимент Бандуры, Андервуда и Фромсона показывает, сколь эффективно обесценивание противника может ослабить сдерживание агрессии.

В этом исследовании те из участников — студентов колледжа, которые были научены рассматривать оцениваемых ими лиц как «животных» и «банду негодяев», проявляли большую готовность наказывать по сравнению с теми, у которых была сформирована более позитивная установка в отношении «решателей задач» (Bandura, Underwood & Fromson, 1975).

РЕЗЮМЕ

В этой главе рассматривались главным образом влияния когнитивных процессов на эмоциональные реакции, Был сделан обзор некоторых наиболее известных когнитивистски ориентированных теорий эмоций. Эти концепции основываются на том, что люди испытывают состояние гнева, когда подвергаются воздействию неприятных событий и при этом считают, что они обусловлены внешними причинами и что те или иные лица ответственны за эти события и были в состоянии их контролировать. Некоторые теоретики идут дальше, предполагая, что для возникновения гнева необходимы также еще и другие факторы — процессы восприятия (или убеждения, или оценки). К таковым относятся, например, трактовка ответственных за случившееся лиц как нарушивших социальные правила и оценка аверсивного события как лично значимого.

Наиболее широко известной концепцией эмоций является объединение двухфакторной теории эмоций Шехтера—Зингера и теории атрибуции. Суть этой концепции состоит в том, что инициальное телесное возбуждение, создаваемое эмоциогенным воздействием, является нейтральным до тех пор, пока субъект не припишет свое возбуждение специфическому источнику. Руководствуясь этой атрибуцией, человек соответствующим образом определяет свои чувства. Он будет чувствовать гнев, если припишет свое возбуждение намеренному дурному обращению с ним другого человека и сделает заключение о том, что испытывает чувство гнева. Проанализировав данные ряда исследований, соответствующие этой трактовке, я отметил, что эта теория, как представляется, применима главным образом к тем случаям, когда вызывающее возбуждение событие характеризуется высокой степенью неоднозначности, а его воздействие не слишком сильно.

С моей точки зрения, эта теория страдает неполнотой и не позволяет адекватно объяснить порождающие гнев влияния неприятных событий, которые неконтролируемы, не направлены против кого-либо конкретно и не являются социально недопустимыми. Я также утверждаю, что атрибуции испытывающих эмоциогенные воздействия людей, определяя степень неприятности негативных событий, влияют на вероятность того, что они почувствуют гнев и станут агрессивными. Далее, я интерпретирую данные Зилманна относительно влияний смягчающей информации (информации, оправдывающей чье-то нехорошее поведение). Я предполагаю, что получение постфактум смягчающей информации практически не способствует ослаблению гнева и агрессивных побуждений, вызванных инцидентом, потому что уже был возбужден сильный негативный аффект.

Чисто когнитивная интерпретация эмоций не позволяет объяснить влияние на эмоции телесных реакций, особенно экспрессии лица. Расширяя классическую теорию эмоций Джеймса—Ланге, согласно которой телесные реакции включаются в эмоциональные состояния, некоторые исследователи развили идеи Томкипса и Изарда и показали, что движения определенных лицевых мышц, как и некоторых мышц других частей тела, могут интенсифицировать и даже активировать эмоциональные состояния, которые обычно ассоциированы с этими мышечными движениями. Я полагаю, что эти данные лучше всего объясняются концепцией ассоциативной сети. Вследствие ассоциаций экспрессия гнева или другая мышечная активность, часто сопровождающая чувства гнева, могут усиливать гнев, порождаемый другим событием, если только мысли субъекта не интерферируют, противодействуя этому влиянию. Согласно концепции ассоциативной сети позитивные чувства часто продуцируют позитивные мысли, в то время как негативные настроения порождают негативные и даже враждебные мысли — если только не инициируется нацеленный на ослабление негативного аффекта процесс саморегуляции, мотивирующий индивида избегать «плохих» мыслей. Концепция «прайминга», предполагающая, что те или иные мысли повышают вероятность появления в сознании других, семантически связанных с ними мыслей, также релевантна описанной трактовке эмоций.

Концепция ассоциативной сети говорит нам, что когда у людей возникают враждебные мысли и/или когда они думают о страданиях, которые им пришлось пережить, или о несправедливостях, допущенных по отношению к ним, велика вероятность того, что они будут чувствовать гнев и агрессивные побуждения. Важный вывод из этой главы, который более подробно будет обсуждаться в главе 11 «Психологические методы контролирования агрессии», состоит в том, что желательно не допускать ассоциированных с гневом телесных движений, не следует лелеять враждебные мысли или проявлять агрессивные действия, если мы желаем редуцировать наш гнев или ослабить наши агрессивные тенденции. Потворствование любой из этих связанных с гневом или агрессией реакций увеличивает вероятность того,.что и другие компоненты ассоциативной сети будут активированы.

Никакое обсуждение влияния мыслей на агрессию не было бы полным без учета того, каким образом мышление может ослабить внутренние сдерживающие агрессию ограничения, и я вкратце рассмотрел, как это может осуществляться. Я считаю, что у многих людей сформированы социальные ценности и кодексы поведения, которые часто удерживают их от нападения на других в ситуациях, толкающих к этому. Сколь бы, однако, пи были эффективны эти силы сдерживания, они действуют не всегда. Иногда они не действуют по той простой причине, что оказываются вне сферы осознания. Временами они бывают также неэффективны потому, что большинству людей свойственно оправдывать поведение таким образом, чтобы не видеть в своих действиях расхождения с принимаемыми ценностями. В этой главе были рассмотрены некоторые из способов оправдания, такие, как отрицание личной ответственности за свои агрессивные действия и дегуманизация жертвы.