Какие интерпретации продуцируют гнев?

Хотя психологи, принимающие когнитивный подход, расходятся в деталях, все они придерживаются одной и той же базисной предпосылки: интерпретация вызывающего возбуждение события играет важнейшую роль (Weiner, 1985). Давайте рассмотрим в качестве иллюстрации следующую ситуацию:

Джейн Смит, незамужняя женщина лет 35, познакомилась с симпатичным мужчиной. Они, похоже, понравились друг другу и договорились встретиться после работы в расположенном неподалеку ресторане. Джейн приходит первой. Прождав около часа, она решает, что мужчина на свидание не придет.

Как будет реагировать Джейн? С точки зрения здравого смысла и когнитивных теорий, ее чувства — будет ли она испытывать ярость, печаль или подавленное настроение — зависят от того, как она интерпретировала случившееся. Это представляется очевидным. Но какой вариант интерпретации приведет к чувству гнева, а какой вызовет иную эмоцию? Сначала я приведу некоторые варианты ответа на этот вопрос, предлагаемые когнитивистами, а затем представлю собственную точку зрения.

Оценки и атрибуции. К сожалению, не псе когнитивистски ориентированные теоретики пользуются одной и той же терминологией при попытках объяснить, как различные виды перцепции порождают различные эмоции. Некоторые из авторов, занимающихся данной проблематикой, говорят об оценках применительно к почти любому случаю интерпретации или оценивания ситуации, в то время как другие предпочитают говорить об атрибуциях, под которыми обычно имеются в виду убеждения личности относительно причины возбуждающего эмоцию события. Анализ эмоций, предлагаемый Бернардом Вайнером, представляет хороший пример последнего из этих вариантов словоупотребления. Он говорит, что люди склонны приходить в состояние гнева, когда сталкиваются с неприятным опытом и приписывают его внешней причине (нечто иное, нежели они сами), которая могла бы быть контролируема ответственным за нее субъектом или объектом. В нашем примере Джейн была бы рассержена в той степени, в которой она обвинила бы мужчину за то, что он не явился на свидание, и полагала бы, что он мог прийти, если бы действительно хотел этого.

Один из возможных способов преодолеть терминологическую путаницу в данной области состоит в том, чтобы применить дефиницию, сформулированную Ричардом Лазарусом (см.: например, Lazarus & Smith, 1989). Он считает необходимым различать «знание» и «оценку». Знание означает убеждение (мнение) относительно фактов, с которыми человек имеет дело. Истолкование Джейн того, почему мужчина не пришел на свидание, является примером такого знания (или убеждения, мнения). Многие атрибуции представляют примеры знания в этом смысле. Оценка, согласно Лазарусу, должка быть ограничена убеждениями (мнениями) относительно личного значения данного события для благополучия индивида. Лазарус доказывает, что сильные чувства не возникают, если подобного рода оценка отсутствует. С его точки зрения, Джейн не была бы сильно возбуждена, если бы поведение мужчины не оказалось лично высоко значимым для нее в плане ее «я»-концепции.

Дименсии убеждения (мнения) в эмоциональных ситуациях.Следуя примеру Лазаруса, исследователи когнитивистской ориентации (см.: Roseman, 1984; Scherer, 1984; Smith & Ellsworth, 1985) полагают, что связанные с эмоциями знания (или убеждения) могут быть описаны в терминах относительно небольшого числа подлежащих им дименсий. Локализация любого из убеждений относительно этих когнитивных дименсий детерминирует результирующее эмоциональное переживание.

Примером этого вида анализа служит эксперимент Смита и Элсворта, которые просили студентов университета вспомнить и описать различные возбуждающие эмоции ситуации. Исследователи нашли, что ситуации, воспринимавшиеся их респондентами, могли быть охарактеризованы в значительной степени следующим образом: 1) насколько приятными они были; 2) как много усилий потребовалось, чтобы справиться с ними; 3) в какой степени ситуации требовали их личного внимания и активного участия; 4) степень определенности в понимании индивидом происходящего; 5) степень, в которой данный индивид скорее, чем кто-либо другой, ответствен за случившееся; 6) степень, в которой никто из участников не мог контролировать или влиять на то, что случилось.

Не все из дименсий важны для каждой эмоции. Смит и Элсворт в основном согласны с анализом провоцирующих гнев событий, предложенным Вайнером. Они нашли, что, когда люди испытывают чувство гнева, обычно они оценивают возбуждающую эмоции ситуацию как обусловленную чьими-то действиями (т. е. кто-то ответствен за неприятное событие) и думают, что случившееся могло быть подконтрольным (т. е. от кого-то зависело, произойдет оно или нет). Однако Смит и Элсворт расширили концепцию Вайнера следующим положением: большинство людей рассматривает возбуждающую гнев ситуацию как решительно неприятную и требующую значительных усилий. (По существу, это означает, что индивид, оказывающийся в подобной ситуации, испытывает интенсивное возбуждение и должен прилагать усилия, чтобы справиться с неприятным событием.) Теоретически Джейн была бы рассержена в такой степени, в какой она была бы уверена, что мужчина был лично ответствен за то, что не явился на свидание, и был в состоянии контролировать случившееся. Ситуация также была бы исключительно неприятной для нее и, по всей вероятности, вызвала бы у нее сильное эмоциональное возбуждение.

Вне зависимости от того, говорят ли они об «оценках» или об «атрибуциях», другие теоретики доказывают, что необходимы еще и другие убеждения (суждения, мнения) для того, чтобы вызвать у субъекта чувство гнева. Как я уже отмечал в главе 2, Джеймс Эверилл утверждает, что гнев — это обвинение в том, что с нами поступили дурно. Мы, вероятно, будем испытывать гнев не только потому, что нам не удалось получить то, что мы хотели, и обвиняем кого-то за эту неприятность (т. е. мы считаем, что кто-то был ответствен и мог повлиять на то, что случилось), но также и потому, что считаем действия этого другого человека несправедливыми или нарушающими социальные нормы. Иными словами, согласно Эвериллу, Джейн была бы рассержена в той степени, в какой она считала бы, что этот мужчина намеренно поступил с ней нехорошо. Лазарус идет еще дальше. С его точки зрения, гнев возникает только лишь в том случае, если событие трактуется как лично значимое, а также когда подвергающийся воздействию человек неуверен в своей способности справиться с ситуацией. Джейн испытывала бы чувство гнева лишь в той степени, в какой она думала бы, что поведение мужчины, не пришедшего на свидание, представляет для нее какую-то угрозу (Averiil, 1982; Lazarus & Smith, 1989). В верхней половине рис. 4-1 представлены различные типы оценок и атрибуций, по всей вероятности, вызывающих чувство гнева.

Но что, если нет возможности кого-либо обвинить? Я хочу на время отложить обсуждение недостатков этих концепций, но должен остановиться на одном важном моменте, отмеченном некоторыми когнитивистски ориентированными теоретиками. Разумеется, читателю известно (и я уже упоминал об этом), что люди иногда приходят в состояние гнева, даже если обвинять совершенно некого. Вы можете рассердиться из-за своей машины, если она вдруг сломается во время поездки, или начать беситься из-за погоды, если гроза испортила вам пикник, и даже можете разразиться проклятиями, если полка, которую вы только что прикрепили, вдруг оборвалась. В этих, как и во многих других случаях неприятные события не могут быть приписаны чьему-либо злонамеренному действию, но гнев все равно возникает. Почему? Часто встречаемый ответ на этот вопрос состоит в том, что люди действительно думают, что те или иные конкретные обстоятельства ответственны за постигшие их разочарования. Они расценивают вещь — машину, грозу, полку или любой раздражающий их объект — как некое «существо» или «сущность» и обвиняют его в злонамеренности. «Эта проклятая штука опять меня подвела»,— так, вероятно, они думают и, как следствие, злятся на вещь, которая «поступила с ними нехорошо или несправедливо».

Многие из читателей, несомненно, согласятся с такой возможностью. Разве нам не знакомы подобные мысли, приходящие в голову, когда мы попадаем в неприятные ситуации? Быть может, мы склонны приписывать наши неприятности некой специфической «сущности», даже когда ответственной на самом деле была та или иная имперсональная естественная сила. Я вернусь к рассмотрению этой возможности несколько позже.