Лекция 5. Проекты создания марксистски ориентированной психологии: К.Н.Корнилов и Л.С.Выготский

Анализ становления психологии на марксистской основе представляет собой задачу специального исследования. В сегодняшней лекции я обозначу лишь главные вехи, по которым шло это развитие, и подведу теоретические итоги, которые являются следствием произошедшей перестройки психологической науки.

В первые годы задача нового подхода к психологии рисовалась очень упрощенно. Вдохновленный идеей диалектического понимания действительности, профессор К.Н.Корнилов сформулировал новое направление как направление, синтезирующее две крайние позиции, сложившиеся в мировой психологии того времени. Одна позиция — это позиция психологии как науки о субъективных явлениях, которые постигает человек в самом себе, то есть на путях самонаблюдения, интроспекции. Другая, противоположная позиция заключается в том, чтобы вовсе отбросить внутренний мир, который недоступен объективному наблюдению. Если я сужу о психических явлениях у другого человека, то я действую лишь по аналогии, то есть допускаю ту разумную мысль, что если я испытываю ощущение под влиянием этого воздействия, то, наверное, и другие тоже испытывают подобное или точно такое же переживание, ощущение, образ и т.д.

Итак, одна линия — это линия субъективной психологии, а другая — отсекающая явления субъективной жизни и занимающаяся тем, что объективно проявляется, то есть поведением, прежде всего внешним поведением. Психологи этого направления предполагали, что поведение может как бы «прятаться», например, громкая речь может заменяться «шепотной» или внутренней речью и т.д. Итак, в концепциях представителей «объективной» психологии перечеркивается субъективный мир. По мнению Корнилова, синтезирующая психология — это та психология, которая объединяет оба направления. Воспользовавшись языком диалектики, Корнилов внешне очень эффектно передал отношения между различными направлениями в психологии. Первое направление есть тезис, второе направление есть антитезис, а марксистская психология представляет собой синтез. Таким образом, перед нами знаменитая диалектическая триада. Идея Корнилова заключалась, следовательно, в том, чтобы построить такую психологию, которая не отбрасывала бы ни психических процессов, изучаемых объективными методами, ни данных самонаблюдения. Но как синтезировать столь противоречивые подходы? Что это значит — синтезировать? Конечно, не в манере параллелизма, так как диалектический синтез не есть установление параллельности. Корниловым в общей форме было дано направление для поиска решения этого вопроса.

Далее, профессор Корнилов обращал внимание также на то, что нужно ввести еще две категории диалектики — категории количества и качества, перехода количественных изменений в качественные. И свой первый учебник, вышедший в 1926 году, он постоянно иллюстрировал примерами из области психологии, где количественные изменения приводят к появлению нового качества. Так, например, при увеличении давления на кожу вначале усиливается ощущение прикосновения, а затем происходит переход количества в качество и возникает болевое ощущение. Это второе положение Корнилова.

Третье положение стояло как бы в другом ряду, чем первые два, которые воспроизводили некоторые категории диалектической логики. Это было требование рассматривать психологию не как науку о явлениях, присущих абстрактному человеку, то есть человеку вообще, а как науку, изучающую человека, занимающего определенное место в системе общественных отношений. Отсюда делался вывод о том, что в психологию необходимо ввести классовую точку зрения и изучать психологию не абстрактного индивида, а классового человека. Таким образом, эта категория шла со стороны историко-материалистического понимания общественных явлений. Нужно сказать, что Константин Николаевич Корнилов предпринимал активные попытки вести исследования как в направлении реализации этих диалектических категорий, так и в направлении психологической характеристики людей, принадлежащих к конкретным социальным группам. Один из первых планов Института психологии, предложенный в качестве генеральной темы для всего института, — «Психологическое изучение московского пролетария». Как предполагалось осуществить это изучение? Предполагалось изучать особенности порогов ощущения, особенности памяти с помощью классических методов типа предъявления бессмысленных слогов или другого материала, изучения скорости реакции, силы реакции и т.д. Иначе говоря, осуществление первого плана должно было происходить в духе корниловской реактологии, то есть учения о реакциях.

Остановимся поподробнее на корниловском проекте. По интенсивности реакции, которая регистрировалась с помощью различных датчиков, была создана типологическая классификация. Согласно этой примитивной классификации, люди могут принадлежать к четырем разным типам, определяемым по скорости и силе реакции. Нетрудно догадаться, что этими типами были: слабый и медленный, слабый и быстрый, сильный и медленный, сильный и быстрый. На основе этих исследований был предложен крайне наивный закон однополюсной траты энергии: если интенсивная трата энергии направляется на моторное звено, то есть на движение, то, соответственно, падает интенсивность в центральных звеньях; если, наоборот, активным является центральное звено, то, напротив, ослабленным является звено внешнего поведения, внешних движений. Корнилов старался экспериментально обосновать этот закон. Конечно, какая-то правда, или, точнее, осколок правды, этим упрощенным представлением схватывается. Когда вы производите тяжелую физическую работу, например колете дрова, то едва ли это обстоятельство содействует одновременно решению сложных математических задач. Но хотя некоторая доля истины в этом наблюдении обыденной жизни и есть, возведение его до уровня принципа просто неверно, так как такого антагонистического отношения в виде закона не существует. Оно проявляется только в очень ограниченных условиях.

Надо сказать несколько слов и о судьбе исследования, задуманного как исследование психологии коренного московского пролетария. Слово «коренной» уточняло круг испытуемых. Предполагалось, что все лаборатории (эмоциональных процессов, памяти, внимания, мышления, восприятия, ощущений) должны быть перенесены на заводы и там через свои отработанные упрощенные испытания, которые даже трудно назвать исследованиями, проведут массивную группу представителей коренного московского пролетариата. Этот замысел, разумеется, не увенчался, да и не мог увенчаться, успехом, потому что едва ли можно предположить, что московский рабочий, и вообще рабочий, отличается от представителя другой профессиональной группы или другого социального класса скоростью реакции. Идея различения классовых характеристик человека, исходя из его антропологических особенностей, абсурдна и совершенно несовместима с марксистским пониманием психологии.

В развитие марксистской психологии серьезный вклад внесли работы Льва Семеновича Выготского и тех психологов, которые поддержали основную линию работы этого замечательного исследователя или же были воспитаны на его работах. Л.С.Выготский выдвинул верную и плодотворную идею о необходимости исторического подхода к исследованию психических процессов. Под историческим подходом имеется в виду филогенетический подход, который рассматривает развитие психического отражения в рамках биологической эволюции. Вне филогенетического подхода невозможно выявить специфику человеческой психики при переходе от образа жизни животных к человеческому образу жизни, основанному на развитии труда и общественных отношений, трансформации дальнейшего развития психики в связи с развитием труда, общественных отношений, языка, то есть, в общем, культуры. В этой связи Л.С.Выготским была поставлена совершенно новая для психологии проблема — проблема сознания. Конечно, эта проблема всегда стояла перед психологией, но ее постановка резко отличалась от той, которую предложил Л.С.Выготский.

Предполагалось, что психические явления — суть явления сознания. Л.С.Выготский поставил вопрос радикально иначе. Психолог должен исследовать сознание не как общую характеристику, предпосылку психических явлений и процессов, а сделать сознание предметом конкретного психологического исследования, то есть дать сознанию не формальную, а содержательно-психологическую, конкретно-психологическую характеристику. Этот путь открылся вследствие того, что при историческом подходе предметом исследования становится то, что порождает особую, то есть человеческую, форму психики, которую мы называем сознанием. Подход к изучению сознания как к порождению сознания новым образом жизни, новой системой жизненных отношений, в которые вступает индивид на уровне человека, то есть при переходе к человеческому обществу, был первым в истории психологии конкретным подходом к проблеме сознания. Когда я буду специально говорить о сознании, то разовью эту мысль так, что она выступит в совершенно осязаемых, ощутимых и понятных формах. Сейчас же я ограничиваюсь только характеристикой постановки проблемы в рамках исторического подхода и постановки проблемы конкретного психологического изучения особенностей человеческой психики в высшей ее форме, в форме сознательного образа действительности. Это направление в целом квалифицировалось как направление культурно-историческое: историческое — по методу и культурное в силу того, что в качестве решающих обстоятельств, порождающих психику человека, было привлечено развитие человеческой культуры, в которой как бы отложены, выкристаллизованы достижения исторического процесса человеческой истории и обобщены достижения общественно-исторической практики. Надо сказать, что исторический подход был очень широко распространен в конкретных работах по исследованию онтогенетического развития человека.

Л.С.Выготским был предложен и метод решения проблемы развития, формирования, порождения новых форм психики, и, вместе с этим, конкретный подход к изучению сознания не как предпосылки психики, а как продукта развития. Выготский всегда говорил, что надо превратить сознание из постулата психологии в проблему психологии, то есть рассматривать сознание не как данное раз и наперед исходное, а как то, что должно быть еще понято как возникающее в ходе развития. И вот был найден подходящий методический путь. Идея Выготского, если коротко говорить, заключалась в том, что человек, в отличие от животных, не только пользуется орудиями в своем непосредственном произвольном труде, но что в связи с перестройкой деятельности происходит также и вооружение человека своеобразными орудиями для решения задач с помощью психических процессов (психологических процессов, предпочитал говорить Выготский, не торопясь членить психическое и непсихическое; не торопясь — значит, не отказываясь от этого членения в принципе).

Первые попытки шли в таком направлении: «Может ли человек поставить перед собой психологическую по своему содержанию задачу и ставит ли он ее?» Например, человек ставит задачу на запоминание, и тут он может поступить по-разному: например, завязать узелок на носовом платке. Этот узелок называется «узелком на память». Потом человечество выдумало мемориалы, памятники, чтобы сохранить в человеческой памяти некоторые события. Вынимая платок из кармана, я вижу узелок, который напоминает о том, что я должен что-то сделать. Конечно, я могу вынуть платок из кармана, посмотреть на узелок, ничего не вспомнить, но это особый случай. Значит, появилось орудие-средство, инструмент для припоминания и воспроизведения. В случае с «узелком» это внешний инструмент, который принципиально не отличается от любого другого инструмента. Но этот инструмент может быть и внутренним, то есть я могу сделать зарубку про себя, устно. Я могу проделать какую-нибудь специальную операцию, специальный процесс, который решает ту же самую мнестическую задачу. Например, у меня пятизначный телефон 4-15-60. Вы, конечно, в уме подсчитали: 4х15 = 60. Я могу сделать наблюдение над сочетанием цифр, и это тоже будет инструментом, тем вспомогательным способом, который поможет удержать в памяти и воспроизвести номер телефона.

У меня флуктуирует, движется внимание. А как его зафиксировать? Может быть, его тоже можно зафиксировать с помощью какого-то внешнего или внутреннего приема? Но позвольте, а как же свершается, течет наша мысль? Может быть, тут тоже есть какое-то вооружение, созданное процессом общественного развития? Разве слово не выполняет роль посредствующего звена, то есть принципиально орудийную, инструментальную роль? Разве слово не выступает тоже как универсальное, своеобразное психологическое орудие, превращающее непосредственный психический процесс в опосредствованный? Л.С.Выготский, желая подчеркнуть опосредствованный инструментальный характер психологических процессов у человека, вместо традиционной двучленной схемы «стимул-реакция» (S→R) предложил схему, в которую введено промежуточное звено «стимул-средство».

В соответствии с этой схемой получается, что человек овладевает не только процессами внешнего мира, но и процессами внешнего и внутреннего поведения. Одновременно с идеей об опосредствованном характере психических процессов у человека Л.С.Выготский совершает свой второй шаг, который придает решительность как направлению исследования психики, так и самой идее инструментальности. Когда мы имеем дело со звеньями, выполняющими инструментальную функцию и входящими в качестве опосредствующих звеньев в психический процесс, то эти звенья как бы открывают особенное, только им свойственное лицо. Они выступают в роли знаков. Так, «узелок на память» является знаком некоторого события, но он, в отличие от языка, не обладает универсальным характером. Другое дело, если мы используем зарубки на дереве в качестве письма. Тогда это средство имеет не только инструментальную, но и знаковую функцию. Оно действует не совсем и не только как инструмент, а как замещающий инструмент, то есть как знак, имеющий значение. Это положение необходимо пояснить. Орудие есть физический предмет, но весь вопрос заключается в том, как этот физический вещественный предмет выступает вместе с приданной ему функцией. Когда мы говорим, например, о молотке, то имеем в виду не физическую характеристику предмета, а характеристику его значения (предмет для забивания гвоздей). Если вы возьмете молоток и дадите его в руки человеку, то он выступит в своем значении, то есть как орудие, но если вы положите тот же молоток в клетку с обезьянами, то молоток утратит свое значение, хотя не утратит ничего от своих вещественных свойств.

Что же это за мир значений? Выготский отвечает очень просто. Это и есть значения, которые образуют ткань человеческого сознания, а конкретное психическое изучение сознания есть не что иное, как изучение формирования этих значений и процессов, связывающих одно значение с другим, изучение структуры самих значений и структуры систем, которые их образуют. Ну, а потом открылась другая страница, не законченная самим Выготским, а только начатая им: что лежит за этим значением в человеческой жизни. Это проблема проникновения в сознание не только со стороны значений, но и со стороны мысли. У Л.С.Выготского есть красивая метафора. Он говорит, что в языковом процессе мысль изливается в речь, как облако проливается дождем, и так себя реализует. Тут спрашивается, а что движет этим облаком? И тогда открылась сфера чувств, та сфера внутренней регуляции, которая еще не заключена в самом значении. Это был очень важный вклад. Но и на этом, конечно, не остановилось развитие мысли в новом направлении. Последовали другие шаги. Последовал ряд капитальных работ, выполненных у нас, в советской психологии. Если говорить только о наиболее значимых именах, то я бы назвал среди этих имен имя очень крупного отечественного психолога Сергея Леонидовича Рубинштейна. Я мог бы присоединить к этому имени ряд очень значимых имен, с которыми вы познакомитесь и в ходе нашего курса, и в том разделе истории психологии, который будет касаться современности. Было разработано много новых проблем, которые вообще обходила прежняя психология. Я уже говорил об одной из них. Это проблема конкретно-психологической характеристики человеческого сознания, этапов его развития. К ним относится также по-новому разработанная проблема усвоения, «делания своим» достижений человеческой культуры. Процесс усвоения вовсе не похож на накладывание печати на чистый лист бумаги, на простую проекцию понятий, выработанных обществом и передаваемых с помощью знаковых систем. Это очень сложный процесс, проблема «обучения» с большой буквы. Иными словами, это проблема овладения достижениями человечества отдельным индивидом, родившимся беспомощным. Проблема обучения охватывает не только «обучение» в тесном смысле слова, но и вместе с тем выходит за границы обучения в этом узко-педагогическом значении термина. Это проблема усвоения человеческого отдельным человеком и, вместе с тем, проблема вклада отдельных людей в культуру той или иной эпохи, выражающую то или другое общественное устройство.

Все это новые страницы. Новые страницы разработаны были и в отношении проблем психологии, физиологии и морфологии мозга. У нас в стране на этой почве развились междисциплинарные направления, например нейропсихология.

Надо сказать, что все эти изменения, которые я охарактеризовал лишь схематично, опустив очень много важного и существенного, привели к результату, на который я хотел бы обратить ваше внимание. Я уже говорил, что официальная психология в дореволюционной России развивалась в рамках философии и, по существу, выполняла идеологическую функцию. Это относится к философии богословского факультета, излагавшейся в многочисленных учебниках психологии для духовных семинарий. Была также и психология второго ранга, экспериментальная подражательная психология, которая отставала от психологии в других странах, идя по пути полного подражания исследованиям в этих странах. Я мог бы охарактеризовать старую русскую психологию, за некоторыми исключениями, как провинциальную психологию, которая, в лучшем случае, лишь соучаствовала в событиях, разыгрывавшихся в мировой психологии. Такие области психологии, как психотехника, разрабатываемая профессором А.П.Нечаевым, были почти копией с психотехники Т.Мюнстерберга. Психология дореволюционной России была подражательной психологией.

В конце XIX века на первом международном объединении психологов главными участниками и создателями были представители трех стран: Франции, Германии и России. Если вы прочитаете список членов «патронального» комитета, то не найдете в нем ни одного из представителей русской официальной психологии, преподававшейся с кафедр духовной академии. Вы не найдете ни Нечаева, ни Челпанова, но встретитесь с хорошо известным именем Сеченова, который был одним из организаторов международного комитета, и с некоторыми фигурами меньшего значения, такими, как В.Ф.Чиж — представитель медицинской психологии. Таким образом, русскую психологию на первом конгрессе представляли врачи, физиологи, а не официальные психологии. Председателем первого съезда психологов был избран знаменитый французский психоневролог Ж. Шар ко, который известен широкой публике больше в связи с душем Шарко, а не с его научными открытиями.

Центральной фигурой на II Психологическом конгрессе в США в конце 20-х годов вновь были не психологи, хотя на нем уже присутствовали представители нового подхода к психологии (А.Р.Лурия, С.Г.Геллерштейн и др.), а физиолог И.П.Павлов, выступивший с докладом, посвященным проблеме изучения условных рефлексов.

Однако со временем статус советской психологии в мировой психологии резко изменился. На международном конгрессе 1954 года, то есть на первом послевоенном конгрессе, выступление советских психологов вызвало бурные отклики в зарубежной научной прессе. Это было первое серьезное столкновение мнений, первое серьезное столкновение разных теоретических подходов к изучаемым проблемам. Через три года после этого конгресса представители советской психологической науки оказались в исполнительном комитете Международного союза психологов. И еще один факт я хочу привести вам исключительно ради того, чтобы вы ощутили последствия перестройки психологической науки, которые произошли за сравнительно короткий срок. В 1966 года на XVIII Международном психологическом конгрессе в Москве собралось 5000 одних только формальных делегатов, а общий состав участников конгресса подходил к 7000 человек, причем 2000 — советские психологи. На предшествующем конгрессе в Вашингтоне было только 2000 участников. Итак, конгресс 1966 года прошел под знаком превалирования советской психологической мысли. Он открывался докладом, который был посвящен значению теории отражения для психологии. Этот доклад не стал поводом к простому оспариванию или игнорированию выдвинутых тезисов, а привлек самое серьезное и пристальное внимание.

Все эти факты истории свидетельствуют о том, что найденные в начале 20-х годов решения позволили быстро и эффективно продвинуться в понимании природы психического и тем самым привели к изменению статуса советской психологии в мировой психологии. Вам, будущим психологам, нельзя забывать о силе этой теории, этого оружия, благодаря которому отечественная психология вышла в ряды наиболее мощно представленных движений психологической науки среди других стран мира.