Корсунь-Шевченковская операция
Конев – 2-й Украинский фронт – произвел свою перегруппировку в полной тишине: его рации молчали, а приказы отдавались только через нарочных. Пехота – такая ее горькая доля – открыла дорогу танкам, и началось мощное движение на яростно защищаемый немцами Кировоград. В холодную ясную ночь 7 января 29-й танковый корпус Кириченко (который скоро станет 6-й танковой армией) ворвался в Кировоград. 18 января 1944 года танки Катукова вошли в Белую Церковь. В тот же день Конев начал стремительное наступление совместно с 3-м и 4-м Украинскими фронтами с целью освободить Никополь (за который, как мы знаем, немцы держались из-за его марганцевых месторождений).
Последовало окончание некоего периода. Немцы потеряли немало, но «спрямили» фронт и постарались «наказать» вырвавшиеся вперед советские войска – из-за чего и последовал приказ Ставки Ватутину затормозить движение, его войска теперь действовали на фронте в необозримые 450 километров. Движение советских войск на Винницу (с ее летней резиденцией Гитлера) было заторможено. Правый фланг Ватутина, состоящий из легких танков и пехоты на грузовиках, уже пересек «старую» (до 1939 года) границу СССР, но вынужден был остановиться.
Германские части в составе 1-й танковой и 8-я пехотной армий заняли довольно прочные позиции в районе Корсуньского выступа, что заставило Ватутина «повернуть назад». Корсунь-Шевченковский выступ продолжал тормозить движение советских войск на Запад. Маршал Жуков выступал координатором действий 1-го и 2-го Украинского фронтов, и он тоже отчетливо видел, как Корсуньский выступ блокирует продвижение советских частей. Гитлер полагал, что пока он владеет Корсуньским выступом и выходом к Днепру, он в состоянии отыграть все потерянное. Как пишет английский историк Эриксон, «Гитлер питал свое воображение мыслями о возврате завоеванного; реальность же была гораздо мрачнее, и она касалась жизни многих тысяч людей, оставленных в качестве заложников во времени и пространстве».
Жуков и Ватутин занялись планированием того, что позже будет названо Корсунь-Шевченковской операцией. 24 января 1944 года 2-й Украинский фронт Конева начал наступление и к вечеру продвинулся на пять километров в глубь германских позиций. В полдень следующего дня в дело вмешалась верная сила – 5-я гвардейская армия Ротмистрова. Ватутин задержался только на один день. После сорокаминутной канонады его дивизии ринулись в снег и бурю, но обстоятельства уж очень противодействовали. Новая, только что созданная 6-я танковая армия Кравченко насчитывала 160 танков и 50 самоходных орудий, но она была недостаточно обучена, у нее не было опыта «старых» танковых армий. Жуков требовал скоростного маневра – обойти Виноград и двигаться на Звенигородку. К ней передовые отряды танковой армии вышли утром 27 января. Этот смелый маневр закрыл немцев в Корсуньском мешке. Корсуньская группировка немцев включала в себя семь пехотных дивизий, танковую дивизию СС, бельгийское эсэсовское формирование и ряд примкнувших групп, спрессованных на относительно небольшом пространстве диаметром в 30 километров. Против нее Конев организовал 13 стрелковых дивизий, три кавалерийские дивизии, 2 тысячи орудий и 138 танков.
Старый знакомый – генерал Хюбе – возглавил силы спасения, группу, направленную, чтобы пробиться к Корсуньской группировке (роль Гота под Сталинградом). Но когда немцам удалось пробить первую линию советской обороны «котла», в дело немедленно ввязался и Ватутин со 2-й танковой армией.
Последовавшая битва была испытанием для только что созданной 6-й танковой армии Кравченко. В дело была брошена и 2-я танковая армия, а затем и 5-я гвардейская армия Ротмистрова. Плюс 27 стрелковых дивизий. То была одна из наиболее ожесточенных битв, и немцы сражались отчаянно. Но против растущего числа орудий (их было уже 4 тысячи) трудно что-либо возразить. Конев обрушил на «новый Сталинград» бомбовую авиацию, тяжелую артиллерию – все, что могло стрелять. Нужда в продовольствии была у немцев ощутима с первого дня окружения. Пока у немцев были в «кесселе» импровизированные аэродромы, снабжение их войск продолжалось. Но путь к окруженным сужался и ряд высших офицеров покинул котел. 8 февраля генералу Штеммерману предложили сдаться, тот отказался, ища глазами Хюбе. К 10 февраля периметр котла составлял уже 10 километров, Корсунь пал, а Штеммерман прижался к деревням Стеблов и Шандеровка.
И все же четыре германские танковые дивизии извне почти пробили линию спасения окруженных войск. Сталин обрушил гнев на своих командиров, его представителем вылетел маршал авиации Новиков. Коневу придали 27-ю армию, а 5-я воздушная армия прибыла к Ватутину. Погода была сталинградская: метель, нулевая видимость. Летчики обрушили на Шендеровку зажигательные бомбы; получив цель, заработала бомбардировочная авиация. Почти отчаявшийся Штеммерман все же, в отличие от Паулюса, решился пробиваться изнутри. Двумя колоннами немцы во главе с эсэсовскими частями двинулись к деревне Комаровка, на запад. Передовые части уже испытали эйфорию ухода из плена. Было раннее зимнее утро, солнце наконец показало себя, и снег был мокрый. Но тут-то, в открытом поле, на немцев и обрушилась огромная, собранная с двух фронтов сила. Прямо на колонны немцев ринулись танки, огонь шел отовсюду. Из-за леса показалась кавалерия. Это было жестокое наказание окруженных. Поля обагрились, пленных было мало, двадцать тысяч немецких солдат полегли в украинском поле.
В целом в этой операции немцы потеряли 55 убитыми и ранеными и 18 тысяч пленными. Генерала Штиммермана похоронили в гробу, а его солдат – в общей могиле. Страшный в гневе, Сталин щедро осыпал звездами победителей. Танковый герой Ротмистров стал маршалом бронетанковых войск, а Конев – маршалом Советского Союза.
На юге
Теперь мы знаем, что ОКВ и ОКХ питали надежды на то, что наступление начала февраля 1944 года истощило Красную Армию, к тому же наступающий период распутицы не позволит ей использовать свою новую технику и предотвратит новый наступательный порыв. Пока земля не высохнет, русские не сдвинутся с места. Скептиком в отношении этого успокоительного постулата выступил фельдмаршал Манштейн. Он беспокоился за проходящую за его спиной магистраль Львов-Одесса.
Но 5 февраля Ватутин взял Ровно и повернул на юг, к северному течению Днестра, к отрогам Карпат. Этим маневром он разрубил группу армий Манштейна надвое. Северная половина держалась между Припятскими болотами на севере и Карпатами на юге. Южная же часть, расположившаяся на реке Буг, могла сообщаться с северной только через Румынию. При этом танковые части Манштейна (Раус и Хюбе) были сконцентрированы на севере, их медленно, но верно прижимали к Карпатам. Немцы думали, что русские после этого удачного маневра впадут в героическую спячку, но не тут-то было. Несмотря на период неблагоприятной для танков оттепели, советские войска использовали свою новоприобретенную мобильность. К середине марта Коневу удалось отрезать 1-ю танковую армию немцев от 4-й танковой, что довело кризис Манштейна, кризис группы армий «Юг» до кульминационного состояния.
Это, собственно, и решило полководческую судьбу Манштейна. Гитлер был им недоволен уже давно. С его точки зрения, он бездарно сдал Украину. Непосредственной причиной кризиса в их отношениях был демонстративный отказ однорукого генерала Хюбе подчиняться приказу фельдмаршала Манштейна отвести 1-ю танковую на запад. 25-го марта Гитлер вызывает Манштейна в Оберзальцбург и обвиняет его в «растрате» своих войск, предъявляет обвинение в создании «неблагоприятной ситуации, в которой оказалась группа армий». Манштейн был не Браухич, не Гальдер и не Клюге, он весьма жестко защищал свои действия. Выйдя от Гитлера, он сказал его адъютанту Шмундту, что Гитлер, если желает, может получить его отставку. Вечером, однако, Гитлер встал на сторону Манштейна в его споре с Хюбе. Обнадеженный Манштейн стал излагать видимые им пути дальнейшего развития операций с германской стороны, в основном отступление.
Для Гитлера это было уже нестерпимо. Лишь три дня пробыл вернувшийся Манштейн в своей штаб-квартире, когда за ним снова прибыл личный «Кондор» Гитлера с предложением в очередной раз лететь в Оберзальцбург. В самолете уже сидел неуютно себя чувствовавший фельдмаршал Клейст. Через несколько часов оба они появились перед Гитлером, и тот, дав мечи к их рыцарским крестам, уволил обоих. Одним махом Гитлер расстался с генералами своих победных дней в России – Манштейном, Клейстом (дошедшим почти до Каспийского моря) и Готом, чья танковая армия оказалась, пожалуй, лучшей среди германских «панцерн».
Вот слова Гитлера при прощании со своим самым талантливым полководцем: «Надо вцепиться в то, чем мы владеем…, время для операций в грандиозном стиле, в котором я проявляю себя лучше всего, еще не ушло». В мемуарах Манштейн обвиняет, разумеется, Гитлера в том, что 1943 год оказался потерянным и решающего выяснения на Восточном фронте не произошло. Гитлер же так оценил Манштейна в разговоре с Йодлем: «Существуют просто два типа талантов. Манштейн очень талантлив в деле проведения операций. В этом нет сомнения. И если бы у меня была армия, скажем, в 20 дивизий, полная сил и отдохнувшая, я бы и не мечтал о лучшем, чем Манштейн, командующем. Он знает, как обращаться с войсками, и знает, как сделать все наилучшим образом. Он будет двигаться как молния – но всегда при условии, что у него первоклассный людской материал, достаток горючего, большой боезапас. Но если что-то сломается, он не сможет совершить невозможного».
Другой тип генералов привлекал теперь Гитлера: Модель, Шернер, Волер – не избалованных победами, цепких, не теряющих присутствия духа в наступающих сумерках третьего рейха.
Дата добавления: 2015-02-25; просмотров: 850;