Вашингтон и Чунцин

На фоне определенного замораживания отношений с СССР Рузвельт постарался весной 1943 года укрепить свои позиции в Китае. Здесь Чан Кайши хотел максимального вовлечения англо-американцев с тем, чтобы сохранить собственную армию для послевоенного сведения счетов с коммунистами Мао Цзэдуна. Произошло укрепление американских военно-воздушных сил, расположенных в Китае, – чисто американского рычага в воздействии США на своего гоминдановского союзника. Периодические бомбардировки американской авиацией Японии, сказал президент, «произведут огромное моральное воздействие на китайский народ». В письме вождю гоминдана от 8 марта 1943 года Рузвельт обещает довести численность американской авиации в Китае до 500 самолетов, обещает расширить стратегические поставки при условии открытия китайской армией более близкой бирманской дороги. Укрепляя националистический Китай и укрепляясь в нем, Америка создавала противовес в Евразии англичанам (в Индии) и евразийский противовес Советскому Союзу.

Мадам Чан Кайши, прибывшая в Америку в ноябре 1943 года, была принята в Белом доме и выступила перед обеими палатами конгресса. Внимание президента придавало ей смелости. Во время очередного обеда Рузвельт спросил мадам Чан Кайши, что бы она сделала с руководителем профсоюза, призывающим к забастовке во время войны. Мадам Чан выразительно провела пальцем по горлу. Рузвельт оценил решимость хрупкой женщины как «стальную», но странно было бы называть ее руководителем демократической страны. Сообщения о немыслимой коррупции в Китае приобретали в этом свете зловещий оттенок. Можно ли полагаться на такой режим? Рузвельт так объяснил Маршаллу свое понимание проблемы: «Генералиссимус прошел трудный путь, прежде чем стал неоспоримым лидером четырехсот миллионов китайцев – огромная, тяжелая работа по достижению единства различных групп и всех видов политических деятелей – военных, преподавателей, ученых, представителей социальной сферы, инженеров, всех, борющихся за власть и преобладание как на местном уровне, так и на национальном, и сумел создать в очень короткое время на всей территории Китая то, на достижение чего нам понадобилось два столетия. Кроме того, генералиссимусу необходимо поддерживать свое положение высшего руководителя. Вы и я делали бы то же самое в подобных обстоятельствах. Он является главой исполнительной власти, равно как и верховным главнокомандующим, и нельзя говорить сурово с человеком такого ранга, нельзя добиваться от него обязательств так, как мы поступили в случае с султаном Марокко».

Более всего пугала американскую сторону возможность быстрого поражения Китая, это лишало Вашингтон самого большого союзника в Азии. Именно поэтому Рузвельт противостоял Стилуэлу, Маршаллу и прочим критикам чанкайшистского режима. Китай нужен был Америке для господства на Тихом океане, для политического раскола Евразии, для вторжения в сферу прежнего влияния западноевропейских метрополий, скажем, в Индокитае (здесь впервые возникает тень Вьетнама). Пусть Китай ныне слаб. Его колоссальное работоспособное население в конечном счете сделает из него великую державу, и нужно заручиться благоволением этой державы заранее. Рузвельт согласился с ликвидацией экстерриториальных прав иностранцев в Китае, что, по словам Чан Кайши, «поставило независимый Китай в равное положение с Великобританией и Соединенными Штатами».

Когда Иден в марте 1943 года прибыл в Вашингтон для обсуждения вопросов послевоенного урегулирования, его поразила прежде всего решимость, с которой президент Рузвельт настаивал на предоставлении Китаю статуса державы первой величины. Министр телеграфировал Черчиллю: «Президент утверждает, что Китай является, по меньшей мере, потенциально мировой державой и анархия в Китае была бы чрезвычайно прискорбным оборотом событий, поэтому Чан Кайши должен получить полную поддержку». Рузвельт уже тогда включал Китай в число комитета четырех держав, «который будет принимать все важнейшие решения и осуществлять мировые полицейские функции» в послевоенном мире. Он также обсуждал возможность совместной опеки Китая, США и СССР над Кореей и Индокитаем. Рузвельт намечал точки совместных послевоенных акций: «В Южной Корее можно создать мощную базу, основываясь на которой Китай и Соединенные Штаты стали бы обеспечивать мир в западной части Тихого океана». И, как сказал президент Идену, «в любом серьезном конфликте с Россией Китай без сомнения будет на нашей стороне». Если бы речь зашла о тройственном мандате или тройственной опеке некоей территории Советским Союзом, Китаем и Соединенными Штатами, то два последних участника триумвирата, полагал Рузвельт, всегда найдут необходимую степень договоренности. Тогда Рузвельт еще не исключал возможности участия СССР в оккупации не только Кореи, но и Японии – и в этом случае он полагал, что американо-китайское понимание сработает нужным образом.

Естественно, желания потесниться на Олимпе не существует. Тем более, когда речь идет о вчерашней полуколонии европейских стран, о державе, с которой Лондон воевал в прошлом веке. Иден, с его внешностью безупречного джентльмена, на этот раз отставил и мягкость, и манеры. Англичане наотрез отказались считать Китай мировой державой. «Разумеется, – писал из Лондона Черчилль Идену, – Китай будет использован как верный исполнитель воли Соединенных Штатов в любой попытке ликвидировать заморскую Британскую империю». Как докладывал А. Иден английскому военному кабинету 13 апреля 1943 года, Соединенные Штаты «рассматривают Китай в качестве возможного противовеса России на Дальнем Востоке…. Главным вопросом, владевшим умом Рузвельта, являлся вопрос о возможности сотрудничать с Россией сейчас и после войны».

Обсуждались балканские проблемы. С точки зрения Рузвельта, вражда сербов и хорватов непримирима и следует создать два независимых друг от друга государства. Должна быть восстановлена независимость Австрии. Президент с легкостью «решал» бельгийские проблемы. Франкоязычную часть Бельгии надо соединить с потерянными Францией Эльзасом и Лотарингией, северной частью Франции, а также с Люксембургом, чтобы образовать новое государство Валлония. Иден воспринимал изложение «валлонских проектов» Рузвельта скептически. Англия уже начинала ощущать определенную общность судеб старых колониальных держав перед лицом неудержимого американского динамизма.

Первостепенную значимость имели суждения Рузвельта о грядущей судьбе Германии. Он всячески хотел избежать ошибок Вильсона и в целом намеревался изменить сам подход к будущему поверженному противнику. Ему казалось необходимым содействовать всем центробежным силам германской политической арены; следовало стимулировать раскол Германии, выделение сепаратных ее частей. Именно расколотой на несколько независимых государств видел Рузвельт послевоенную Германию – оптимальный, по его мнению, вариант решения германской проблемы. Но не вызовет ли подобная перспектива анархизм и коммунизм в Германии? Рузвельт и Гопкинс считали, что нет. К моменту, когда Гитлер должен будет сложить власть, американские и английские войска уже расположатся на германской территории. Их мощь достаточна, чтобы проконтролировать любой поворот событий. Рузвельт учитывал и тот вариант, что Германия может капитулировать еще до того, как американские войска вступят на ее территорию. В этом случае следовало загодя договориться со Сталиным и установить согласованные зоны оккупации поверженной страны.

Особое внимание Рузвельт уделял проблеме будущей всемирной организации. По мысли президента, следовало пресечь всякие попытки провозгласить ее преемственность с Лигой Наций. Грядущий форум наций надо создать заново на основе общей декларации стран-участниц. Следовало при этом прежде всего подумать о «совете управителей». Этот совет должен состоять из представителей четырех великих держав (США, СССР, Англии и Китая) и представителей шести – восьми региональных группировок. Англичанам хотелось сократить «высший круг», и Иден высказал сомнения в отношении Китая – он после войны пройдет через революцию и длительный период модернизации.

У Рузвельта сложилось впечатление, что Лондон, при всей его имперской гордости, окажется покладистым союзником в послевоенный «век Америки». Он с удовлетворением заявил после встречи с Иденом, что США с Англией согласны почти по всем основным проблемам – «от статуса Рутении до производства земляных орехов». Даже прирожденных геополитиков – англичан поразила легкость, с какой президент Рузвельт готов был обращаться с целыми странами и народами, одним росчерком пера он мог изменить их судьбу. Англичанин не скрыл, что его это насторожило. Рузвельт, по мнению Идена, беспечно манипулировал емкостями со взрывчаткой, природу которой он не знал. В вопросе, который чрезвычайно волновал Идена, – характер будущих отношений США и СССР – Рузвельт был далек от наивности и понимал, что СССР в послевоенном мире будет могучим фактором международного развития. Представлялось при этом, что Рузвельт видел пределы независимых действий своего великого восточного союзника и считал, что при помощи энергичной и конструктивной дипломатии он сумеет найти верный уровень отношений с Москвой, найдет компромисс, удовлетворяющий обе стороны. Рузвельту казалось, что роспуск Коминтерна, произошедший в период ухудшения отношений СССР с Западом из-за откладывания «второго фронта», является добрым знаком. Иден пришел к выводу, что президент питает серьезные надежды на разрешение противоречий с СССР, в том числе и по польскому вопросу. Рузвельт видел путь к решению противоречий в передаче Польше Восточной Пруссии в обмен на установление советско-польской границы по «линии Керзона».

После окончания визита Идена в Вашингтон президент, выступая на пресс-конференции, сказал, что с англичанами достигнута договоренность на 95 процентов. Шервуд спросил Гопкинса, к чему относятся остальные 5 процентов, и тот ответил: «Главным образом к Франции». При всем желании сохранить привилегированные связи с Рузвельтом, Черчилль должен был думать о месте в будущем мире Западной Европы, и ему вовсе не хотелось низводить Францию до положения управляемой американской военной администрацией страны. Поэтому он не согласился на то, чтобы оставить де Голля. Здесь лежат исторические корни того явления, которое стало известным под названием «западноевропейская интеграция». Разумеется, то были лишь первые шаги, но помощи Черчилля оказалось достаточно, чтобы французы во главе с де Голлем выстояли перед натиском американцев.

В выработке своей дипломатической линии по отношению к СССР Рузвельт в 1943 году немало советовался с прежним послом США в СССР У. Буллитом. Тот убеждал президента, что Сталин постарается воспользоваться занятостью Америки Японией и приложит усилия, чтобы получить доминирующие позиции в Европе после поражения Германии. Чтобы предотвратить такой ход событий. Буллит рекомендовал президенту встретиться со Сталиным в июне 1943 года в Вашингтоне или на Аляске. Буллит предлагал Рузвельту предупредить Сталина, что если СССР не даст обещание начать войну против Японии сразу же после поражения Германии, не пообещает воздержаться от аннексий европейских стран, не распустит Коминтерн, то Соединенные Штаты должны будут сместить фокус своего внимания с Европы и, оставив СССР практически в единоличном противоборстве с Германией, обратиться к Тихому океану. В этом случае следует уменьшить помощь Советскому Союзу и не упоминать о займах на восстановление. Как запасной, Буллит рассматривал вариант вторжения на Балканы, чтобы преградить русским путь в Центральную Европу.

Чтобы выяснить взаимные отношения (и подгоняемый кризисом в отношениях «лондонских поляков» и советского правительства из-за Катыни), Рузвельт 5 мая 1943 года направил в Москву бывшего посла Дж. Дэвиса с целью договориться о встрече со Сталиным предположительно в районе Берингова пролива летом 1943 года. Дэвис привез в Москву личное письмо президента с предложением о встрече на высшем уровне, которая способствовала бы более близкому знакомству двух руководителей. Лучшее время для такой встречи – лето 1943 года, место – где-нибудь посредине между Москвой и Вашингтоном. В Хартуме летом жарко, а в Рейкьявик не пригласить Черчилля было бы неудобно. Наиболее подходящим местом виделись окрестности Берингова пролива, причем Рузвельт был согласен и на Аляску, и на Чукотку. И поскольку встреча произойдет близ советско-американских границ, отпадает нужда в приглашении Черчилля. Встреча должна подготовить (сообщал Дэвис Сталину) союзников к возможному кризису Германии предстоящей зимой. Она предполагает «характер простого визита, она будет неформальной». Рузвельт возьмет с собой лишь Гарри Гопкинса, переводчика и стенографиста. Это будет то, что американцы называют «встречей умов». Ее участники не имеют обязательств выработать какой-либо итоговый документ.

Позже Рузвельт объяснял Черчиллю, что хотел таким образом избежать «коллизий» по поводу отложенного в критической обстановке «второго фронта», хотел добиться обязательств СССР вступить в войну с Японией, выяснить характер советско-китайских отношений, советские планы относительно Польши, Финляндии и Балкан. Рузвельт надеялся узнать планы Сталина «о послевоенном будущем, его надежды и амбиции настолько полно, насколько это возможно». Разумеется, самой тяжелой психологической задачей для Рузвельта было бы сообщить Сталину о том, что высадка в Европе откладывалась на неопределенное время. Для дискуссий по этому и многим другим вопросам Рузвельту на данный момент хотелось видеть не англичан, а именно советское руководство. Делясь планами с ближайшим окружением, президент объяснял: он стремится получить непосредственное представление о Сталине, найти возможности личного контакта, объяснить советскому руководству американский подход к проблемам, как они виделись из Вашингтона.

«Цитадель»

Расшифрованная «Энигма» позволила западным союзникам следить за «Цитаделью» начиная с 15 апреля, когда Гитлер объяснил своим командирам задачу предстоящей операции: «Добиться успеха быстро и тотально» с тем, чтобы перехватить инициативу на все лето. «Победа под Курском должна быть маяком для всего мира». 30 апреля англичане передали имеющиеся у них сведения Москве. Речь шла о детальной характеристике германских войск, собирающихся вокруг Курского выступа.

Итак, германское командование намерилось решить итог войны ударом по Курскому выступу. Гитлер полагал, что двенадцати танковых дивизий для масштабного прорыва фронта будет недостаточно. Цайцлер отвечал, что пяти с половиной танковых дивизий оказалось достаточно для возвращения Харькова, однако Гитлер склонен был объяснять харьковский успех введением в строй «тигров»: «Один батальон «тигров» равняется нормальной танковой дивизии». Успех весенне-летнего наступления, полагал Гитлер, будет обеспечен с присоединением к «тиграм» менее тяжелых «пантер». Последние выходили с конвейера пока медленно – по двенадцать в неделю. В конечном счете даже покорный Йодль стал определенно охладевать к идее расколоть советский фронт и прорваться танками в советский стратегический тыл. Йодль, помимо прочего, боялся упустить время на Западе. Возбужденный Цайцлер, напротив, полагал, что на Восточном фронте вермахт не может стоять и ожидать ошибок русских, так можно потерять все. Цайцлер, как пишет Варлимонт, «все более настойчиво требовал осуществления «его» наступления и жаловался Гитлеру на вторжение Йодля в его сферу ответственности».

Противоречия в среде руководства вермахта дошли до того, что Клюге в мае 1943 года пытался вызвать Гудериана на дуэль. Клюге был яростным сторонником «подрубить основания» курского выступа и ринуться в образовавшуюся брешь. Клюге с неодобрением и завистью следил за подъемом Гудериана в германской военной иерархии. Опасения Гудериана под Курском отражают его боязнь рисковать танковыми войсками – не самое главное соображение на фоне решающих судьбы войны событий.

Гитлер пока тоже не пришел к окончательному решению. Через своего адъютанта Шмундта Гитлер продолжал опрашивать полевых командиров: стоит ли рисковать всем танковым арсеналом? Большинство выступило адептами концепции Манштейна – Цайцлера. Из видных командиров только Гудериан и восходящая звезда вермахта Модель высказали сомнения. Посмотрите с воздуха на этот участок фронта и вы увидите, как русские отчаянно его укрепляют. Ему отвечали, что если русские готовы так отчаянно защищаться, то они непременно бросят сюда лучшие свои силы – самое время и место с ними разделаться. Теперь все зависело от Гитлера как верховного главнокомандующего. Гитлер колебался до начала мая. Все должна была решить конференция командующих армиями в Мюнхене 3-го мая 1943 года. Конференция продолжалась два дня. Категорически против указанной операции выступили шеф танковых войск Гудериан и руководитель военного производства Шпеер. За нее с большим энтузиазмом высказались начальник штаба сухопутных сил Цайцлер и командующий группой армий «Центр» Клюге. Манштейн в присутствии Гитлера всегда был сдержанным, так произошло и на этот раз. Он сказал, что проведение такой операции в апреле имело превосходные шансы на успех, но в дальнейшем очертания ситуации стали расплывчатыми. Подводя итог дискуссии, Гитлер поставил все в зависимость от прихода в танковые части «пантер», хотя и отдал должное реализму Моделя. Пока в войска поступили только 130 «пантер». К 31 мая их будет 250. Шпеер внес оптимистическую поправку, к концу месяца их будет 324 единицы. Тогда-то и была назначена первая определенная дата главной операции текущего года – 13 июня.

Гудериан продолжал противостоять идее позже, когда 10 мая в Берлине в здании рейхсканцелярии он задал вопрос Гитлеру и его ближайшему окружению: зачем вообще предпринимать генеральное наступление на Востоке в текущем году? Кейтель ответил за ОКВ и ОКХ: «Мы должны наступать по политическим соображениям». Гудериан: «Как много людей, по-вашему, знают, где находится Курск? Миру глубоко безразлично, в наших руках Курск или нет». Гитлер признал, что мысль об операции «Цитадель» «заставляет его желудок выкручиваться». Складывается впечатление, что Гитлер пришел к следующему выводу: единственной альтернативой «Цитадели» является отступление на Восточном фронте. Или что лето – германский сезон. Или что время начинает работать против Германии. Алан Кларк: «Генералы утверждали, и не без основания, что им всегда удавалось проникать сквозь русские позиции первым ударом:… огневая мощь и мобильность войск будут больше, чем в 1941 или 1942 году, степень концентрации выше, цели даже менее амбициозные. Не является ли фактом то, что никакая сила на земле не способна выдержать первый удар германской армии, когда она начинает заглавное наступление?»

Но жребий брошен. 13 мая он возвращается в Растенбург, чтобы оттуда наблюдать за разворачивающимися наступательными операциями. Шпеер сообщал ему из Берлина о резко возросшем военном производстве: «Прошлой осенью вы приказали нам создать определенное количества оружия к 12 мая. Сегодня мы можем доложить, что мы достигли всех намеченных результатов, а в некоторых случаях значительно их превзошли». Май и июнь прошли в ожидании новых «пантер», которыми снабжали прежде всего Моделя и дивизии СС – Кейтель, Цайцлер и Клюге убедили Гитлера выпустить соответствующую директиву. В качестве даты наступления было названо 4-е июля 1943 года. Итак, к бою изготовились семнадцать танковых дивизий. На севере у Моделя были три танковых корпуса, на юге к выступлению была готова самая мощная сила вермахта – 4-я танковая армия Гота.