Политический и идеологический монизм

Как отмечалось выше, в тоталитарной политической системе практически исчезает разделение между государством и гражданским обществом. Государство доминирует над обществом. Более того, имеет место поглощение и общества, и государства единственной господствующей

партией. При монопартийной системе первоначально происходит совмещение или фактическое слияние высших партийных органов и высших органов государственной власти.

Логическим завершением этого процесса является превращение партии в осевой институт государственной структуры. И здесь фашизм и большевизм, отправившись с противоположных полюсов идейно-политического спектра, приходят к одному и тому же результату. Так, если первые с самого начала высшей ценностью считали государство, то приверженцы второго отстаивали неизбежность исчезновения (во всяком случае в теории) государства.

Фашистские теоретики исходили из того, что любая форма организованной, автономно ассоциированной жизни воодушевляется государством. Формальным элементом в нем является его суверенная политическая и юридическая власть. Фашистские теоретики, такие, например, как С. Нунцио, признавали, что организованные ассоциации в рамках государства могут формулировать правила регулирования взаимоотношений между своими членами. Но эти правила будут эффективны лишь в том случае, если они санкционированы государством. Все ассоциации и организации в государстве пользуются автономией, поскольку они способны управлять своими внутренними делами.

Тем не менее государство является единственным и конечным источником власти, так как оно обладает исключительным правом использовать насилие. Тем самым фашисты фактически отвергали какие бы то ни было ограничения на политический и юридический суверенитет государства. Государство по своей сущйости интегрально и тотально, в его рамках нет места частному в отрыве от публичного. Эта идея нашла выражение в следующем афоризме Муссолини: «Все внутри государства, ничего вне государства и ничего против государства».

С этой точки зрения представляют интерес меры, принятые Гитлером уже в первый год своего пребывания у власти. Так, 4 апреля 1933 г. введен запрет на свободный выезд граждан из страны, а также выездные визы; 11 апреля — день 1 мая объявлен «праздником национального труда»; 14 апреля — изгнаны 15% профессоров из университетов и других учебных заведений; 7 мая — проведена «чистка» среди писателей и художников и опубликованы «черные» списки «не (истинно) немецких писателей»; 22 сентября — издан закон об имперских культурных гильдиях писателей, художников, музыкантов, который предусматривал фактический запрет на издание, исполнение, выставки всех тех, кто не является членом гильдии; 1 декабря — издан закон об обеспечении единства партии и государства и др.

Нечто подобное было целенаправленно осуществлено и у нас в стране с приходом к власти в 1917 г. большевистской партии. Уже в начале 1918 г. было разогнано Учредительное собрание. Этот акт положил начало уничтожению или подчинению большевиками всех независимых институтов и небольшевистских партий. Годы «военного коммунизма» стали периодом установления политической диктатуры.

Постепенно сворачивалась издательская деятельность, запрещались все небольшевистские издания, подвергались аресту руководители оппозиционных партий, которые затем объявлялись вне закона. Все большую власть приобретал репрессивный аппарат в лице ВЧК и ее преемниц, под полный контроль большевистской партии были поставлены профсоюзы. Процесс закрепления и ужесточения диктатуры принял особенно широкий размах с приходом к власти И. В. Сталина.

В итоге для обоих вариантов тоталитаризма стали характерны полное доминирование государства над обществом, элиминация различий между государством и обществом. Более того, и общество, и государство были фактически поглощены одной господствующей партией. При монопартийной системе первоначально происходит совмещение или фактическое слияние высших органов партии и высших органов государственной власти. Логическим завершением этой тенденции является превращение партии фактически в решающий стержневой элемент государственной структуры.

Показательно, что, отвергая саму возможность примирения с существованием каких бы то ни было «марксистско-демократических центровых» или иных партий, Гитлер и другие руководители Третьего рейха исходили из того, что именно партии со своими особыми, конфликтующими друг с другом программами и стратегиями повинны в развале Германии и, естественно, не могут стать фактором ее возрождения.

Отсюда Гитлер делал вывод: «пока будет существовать национал-социалистическое государство, будет существовать национал-социалистическая партия. Пока будет существовать национал-социалистическая партия, не может быть ничего иного в Германии, кроме национал-социалистического государства». Симптоматично, что, провозгласив «вечность» своей партии, Гитлер декларировал в 1935 г.: «Партия есть моя частица, а я — часть партии».

«Мы говорим Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим партия, подразумеваем — Ленин», — провозгласил В. Маяковский. Вслед за известным поэтом мы могли бы с равным основанием сказать: «мы говорим партия, подразумеваем — государство, мы говорим государство,

подразумеваем — партия». Не случайно ведь в шестой статье Конституции СССР было зафиксировано положение, согласно которому КПСС является ядром политической системы СССР. Нельзя не отметить, что как фашизм (предельно откровенно), так и большевизм (в более завуалированной форме) в дополнение и осуществление партийно-государственной диктатуры проповедали и широко практиковали авторитарную власть фюрера — вождя. Этот принцип в качестве руководства для себя недвусмысленно сформулировал Гитлер в «Майн кампф»: «...власть начальника над подчиненным и подчинение нижестоящих вышестоящим».

На X съезде ВКП(б) В. И. Ленин проводил мысль о том, что диктатура пролетариата слишком серьезная вещь, чтобы ее можно было доверить самому пролетариату. Он часто говорил, что «диктатура пролетариата невозможна иначе, как через коммунистическую партию большевиков». Более того, Ленин шел значительно дальше этой констатации, обронив как-то фразу, в предельно сжатой форме отражающую суть большевистской системы власти: «Советский социалистический демократизм осуществляется единолично и диктатуре нисколько не противоречит... волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим». 3. Бжезинский и К. Фридрих называют тоталитарную диктатуру «автократией, основанной на современной технологии и массовой легитимизации».

Партийному монизму соответствует монизм идеологический, который пронизывает всю иерархию властных отношений сверху донизу—от главы государства и партии вплоть до самых низших звеньев власти и ячеек общества. Так, в сталинском варианте тоталитаризма марксизм-ленинизм стал идеологической основой партийно-государственного режима. Обосновывался тезис, согласно которому большевистская партия, возглавившая классовую борьбу трудящихся и угнетенных, начала и совершила пролетарскую революцию, тем самым проложив путь к светлому будущему — коммунизму. Следовательно, именно ей должна принадлежать вся полнота государственной власти. В данном вопросе мало чем отличалась позиция руководителей и идеологов фашизма, которые считали, что только исключительно НСДАП вправе быть единственным носителем власти и вершителем судеб Германии.

В этих двух главных разновидностях тоталитаризма все без исключения ресурсы, будь то материальные, человеческие или интеллектуальные, были направлены на достижение одной универсальной цели: тысячелетнего рейха — в одном случае и светлого коммунистического

царства всеобщего счастья — в другом. Единая универсальная цель обусловливает единую моноидеологию в лице государственной идеологии и сконструированные на ее основе политические ориентации, установки, принципы. С помощью разветвленной сети средств массовой информации и пропаганды, семьи, школы, церкви и т. д. они должны были настойчиво внедряться в сознание широких масс. Все, что не согласуется с единомыслием в отношении данной цели, предается анафеме и ликвидируется.

В силу своей органической связи с политической борьбой споры марксизма-ленинизма и национал-социализма с другими философскими школами, идейными течениями и обществоведческими направлениями неизменно приобретали политическое содержание. Это определяло нетерпимость приверженцев тоталитаризма к позициям и аргументам оппонентов — представителям других течений и направлений, фанатичность в отстаивании собственных позиций и принципов. Отсюда принцип: «Кто не с нами — тот против нас» или «Если враг не сдается, его уничтожают». В подобном духе в одном из своих выступлений в 1925 г. Гитлер говорил: «В нашей борьбе возможен только один исход: либо враг пройдет по нашим трупам, либо мы пройдем по его».

Тоталитарное государство использовало всю свою мощь для утверждения мифологической версии своей идеологии в качестве единственно возможного мировоззрения. Она была превращена по сути дела в своего рода государственную религию со своими догматами, со священными книгами, святыми, апостолами, со своими богочеловеками (в лице вождей, фюреров, дуче и др.), литургией и т. д. Здесь государство представляет собой чуть ли не систему теократического правления, где верховный жрец-идеолог одновременно является и верховным правителем.

Поэтому не случайно, что марксизм, рассматриваемый как завершение всей мировой философии, был выведен из-под критики, а его положения сделаны критериями оценки всех остальных философских систем. Уже Ф. Энгельс и наиболее преданные последователи основоположников марксизма заложили прочный фундамент позиции, ставящей К. Маркса вне критики и тем самым превращающей его в неприкосновенного пророка нового учения. «Маркс, — писал, например, Ф. Энгельс, — настолько превосходит всех нас своей гениальностью, своей чуть ли не чрезмерной научной добросовестностью и своей баснословной ученостью, что, если бы кто-либо попытался критиковать его открытия, он только обжегся бы при этом. Это возможно будет только для людей более развитой эпохи».

Таким образом, произведения Маркса приобретали статус священного писания, не подпадающего под общепринятые правила и нормы рационального критического анализа. Что касается марксизма-ленинизма советского периода, то он приобрел атрибуты фундаментализма с его фанатизмом, буквализмом и эсхатологизмом. Статус религиозной веры с существенными элементами мистицизма и даже спиритуализма приобрела фашистская идеология, особенно в ее нацистской ипостаси. Ее священными книгами стали работа Х.С. Чемберлена «Основы девятнадцатого века», которую гитлеровская газета «Фелькишер беобахтер» в 1925 г. назвала «евангелием нацистского движения», «Миф двадцатого века» А. Розенберга и др. Разумеется, над всеми ними стояла «Майн кампф» А. Гитлера, предлагавшаяся в качестве идейно-политической платформы тысячелетнего рейха.

Показательно, что почти во всех немецких семьях она выставлялась на почетное место в доме, считалось почти обязательным дарить ее жениху и невесте к свадьбе и школьнику после окончания учебы. Касаясь отношения широких масс к самому Гитлеру, газета «Франк-фуртер цайтунг» писала в 1934 г.: «Из масс поднимается почти не воспринимаемый, но весьма влиятельный коллективный флюид. Это есть тот поток, который производит "германское чудо ". Этот поток встречается с невидимыми волнами, которые исходят от самого Гитлера».

Тоталитарные варианты политической философии постулируют идентичность индивидуальных и коллективных целей, обещая, что нормальные цели индивидуальных людей будут выполнены по мере реализации целей народа, нации, страны, государства* и др. «Совершенному обществу, — писал Н. Новгородцев, — приписывается значение высшей нравственной основы, которая дает человеку и полноту бытия, и смысл существования. Общественное начало получает абсолютный характер. Преданность обществу заменяет религиозные стремления, обетование земного рая ставится на место религиозных чаяний».