Конфуцианская традиция и марксистский социализм

Все три только что охарактеризованные страны демонстрируют с некоторыми вариациями единую и весьма жесткую модель марксистского социализма. Эта модель создана на основе конфуцианских традиций, причем именно это обстоятельство многое в ней объясняет.

Прежде всего речь идет р сравнительной легкости создания и завидной устойчивости существования модели. Как‑то очень просто и даже по‑своему гармонично на конфуцианской административно‑командной основе создавалась марксистско‑социалистическая: никаких внутренних неразрешимых противоречий и несоответствий. Трудно сказать, что при этом сыграло решающую роль: то ли привычка уважать сильную власть и стабильную администрацию, то ли привычно пренебрежительное отношение к торговцам и собственникам, к частникам, против которых при всяком социальном кризисе обращалась ненависть народа в странах конфуцианской традиции; то ли, наконец, высокий, воспитанный тысячелетиями уровень социальной дисциплины, готовность не показным образом, а всей глубиной натуры, воспитанной на идеях великого Конфуция, почитать старших и мудрых. Как бы то ни было, но совершенно очевидно, что сила и авторитет власти сыграли при этом свою важную роль.

В странах ислама власть тоже сильна. Более того, держится в основном на силе. Но она не имеет того авторитета, даже если апеллирует к Аллаху. И это сказывается в момент решающих переломов, в период реформ. Некоторые из стран ислама тоже пытались реализовать марксистско‑социалистическую модель – достаточно напомнить о Египте, Йемене, с оговорками можно вспомнить об Алжире, где социализм не вполне марксистский. Тупик, в который завело каждую из упомянутых стран движение в сторону марксистской модели, и связанная с этим необходимость реформ сразу же выявляли внутреннюю нестабильность власти, ее неавторитетность и ослабленность. Известен и результат. Нечто подобное происходит и в европейских странах марксистского социализма – с аналогичным результатом. Не то в странах конфуцианской традиции.

Несмотря на то что модификация марксистской модели здесь наиболее жестка, она оказалась достаточно жизненной и не ослабляет авторитета власти даже в момент серьезного кризиса. Ведь далеко не случаен тот факт, что в странах, о которых идет речь и которые оказались в том же тупике, реформы проходят если и не безболезненно, то во всяком случае без слишком радикальных осложнений, порождающих острую политическую нестабильность.

Практически сказанное означает, что конфуцианская традиция создает и хранит некий социальный ген устойчивости внутренней структуры. Это не значит, что конфуцианские страны не знали социальных катаклизмов. Напротив, они хорошо с этим знакомы. Но катаклизмы здесь – реакция на нарушение нормы, не более того. Эксперименты Мао, Хо или Кима не слишком нарушали привычную норму, а вынужденные реформы возвращали к этой норме. Неудивительно, что реформам в Китае и Вьетнаме сопутствует не кризис, а стабилизация и даже процветание. Другое дело, что после этого в силу вступает логика современного развития, суть которой сводится к неизбежной либерализации всей структуры во имя дальнейшего развития рыночно‑частнособственнической экономики. При этом радикальная ломка привычной структуры неизбежна. Но, как показывает опыт иных стран конфуцианской традиции, в условиях современных реалий и эта ломка вполне может вписаться в традицию и даже добиться дополнительных позитивных результатов за ее счет.