Применение концепции габитуса и поля
Бурдье не просто стремится разработать абстрактную теоретическую систему. Он также связывает ее с некоторыми эмпирическими вопросами и таким образом изоегает ловушки чистого интеллектуализма. Мы проиллюстрируем применение теоретического подхода Бурдье на примере его эмпирического исследования «Различие», в котором рассматриваются эстетические предпочтения различных групп общества.
«Различие»
В этой работе Бурдье, среди прочего, пытается показать, что культура может быть вполне законным объектом научного изучения. Он пытается объединить культуру в смысле «высокой культуры» (например, предпочтения классической музыки) с антропологическим пониманием культуры, учитывающим все ее формы, как высокие, так и низкие. В частности, в своей работе Бурдье связывает предпочтения изысканных предметов с предпочтениями в еде.
Из-за структурных инвариантов, особенно поля и габитуса, культурные пред-очтения различных групп общества (в особенности, классов и их отдельных сек-
[465]
торов) образует согласованные системы. Основной интересующий Бурдье вопрос — различия в эстетических «вкусах», приобретенная склонность проводить различие между разнообразными культурными объектами эстетического наслаждения и по-разному их оценивать. Кроме того, вкус вырабатывается практикой, которая, в частности, способствует приобретению самим индивидом ощущения своего места в социальном порядке, равно как и определению этого места относительно других людей. Вкус служит для объединения людей, обладающих сходными предпочтениями и для отделения их от тех, у кого вкусы иные. Таким образом, с помощью практического применения вкуса» люди классифицируют объекты и в ходе этого классифицируют сами себя. Мы можем относить людей к определенной категории в зависимости от тех вкусов, которые они проявляют: например, в зависимости от предпочтения ими разной музыки или кинофильмов. Эти практики, как и все прочие, нужно рассматривать в контексте всех взаимных отношений, то есть в целостности. Таким образом, кажущиеся изолированными пристрастия в сфере искусства или кинематографа связаны с предпочтениями в пище, спорте или прическах.
В свое исследование вкусовых предпочтений Бурдье включает рассмотрение двух взаимосвязанных полей: классовых отношений (особенно в рамках отдельных групп господствующего класса) и культурных отношений (критику этого разграничения см. в Erickson, 1996). Бурдье рассматривает эти поля как ряд позиций, где происходят разнообразные «игры». Действия, предпринимаемые агентами (индивидуальными или коллективными), занимающими определенные позиции, обусловлены структурой поля, характером позиций и связанными с ними интересами. Игра также предполагает самопозиционирование и использование и широкого диапазона стратегий, позволяя кому-либо особенно выделиться в игре. Пристрастие предоставляет возможность одновременно реально ощущать и отстаивать свою позицию в поле. Однако поле социального класса обладает глубоким воздействием на способность участвовать в этой игре, высшие классы в гораздо большей степени способны добиться признания своих вкусов и оказывать сопротивление вкусам низших классов. Таким образом, мир произведений культуры связан с иерархическим миром социальных классов и сам представляет одновременно иерархическим и иерархизирующим.
Нет нужды говорить, что Бурдье также связывает вкус с другим важным понятием своей теории — габитусом. Вкусы в гораздо большей степени формируются этими глубоко укоренившимися и долгосрочными диспозициями, нежели поверхностными мнениями и высказываниями. Человеческие предпочтения даже в таких бытовых аспектах культуры, как одежда, мебель или приготовление пищи, формируются габитусом. И именно эти диспозиции «создают бессознательное единство класса» (Bourdieu, 1984a, р. 77). Далее Бурдье формулирует это более ярко: «Вкус — это сват... с помощью которого один габитус подтверждает свое родовое сходство с другим габитусом» (1984а, р. 243). Конечно, диалектически, структура класса формирует габитус.
Хотя для Бурдье большое значение имеют как поле, так и габитус, именно их диалектическая взаимосвязь имеет величайшую важность и смысл; поле и габитус взаимно определяют друг друга:
[466]
Диспозиции, образующие культурный габитус, формируются, функционируют и действительны исключительно в поле, во взаимосвязи с полем... которое само выступает «полем возможных сил», «динамичной» ситуацией, в которой силы проявляются исключительно во взаимосвязи с определенными диспозициями. Поэтому одни и те же практики могут получать противоположные значения и ценность в различных полях, различных конфигурациях или противоположных секторах одного поля (Bourdieu, 1984а, р. 94; курсив мой)
Или, как обобщает Бурдье, «существует значительная корреляция между социальными позициями и диспозициями занимающих их агентов» (1984а, р. 110). Именно исходя из взаимосвязи между габитусом и полем устанавливаются практики, в частности, культурные практики.
Бурдье считает культуру своего рода экономикой или рынком. На этом рынке люди используют не экономический, а культурный капитал. Этот капитал в значительной степени становится результатом социально-классового происхождения и образовательного опыта людей. На рынке люди накапливают большее или меньшее количество капитала и либо расходуют его для улучшения своего положения, либо утрачивают его и таким образом ухудшают свою позицию в экономике.
Люди следуют различиям в широком диапазоне полей культуры — в напитках, которые они употребляют (Перрье или кола), автомобилях, которые они водят («Мерседес Бенц» или «Форд Эскорт»), газетах, которые они читают («Нью-Йорк тайме» или «ЮэсЭй тудэй») или местах, где они отдыхают (Французская Ривьера или Дисней-ленд). Отношения различия объективно вписаны в эти продукты и заново активируются всякий раз при их использовании. Бурдье полагает, что «совокупное поле этих полей предлагает почти неисчерпаемые возможности следования различиям» (1984а, р. 227). Приобретение определенных культурных товаров (например, «Мерседес Бенц») приносит «прибыль», тогда как других («Форд Эскорт») — не приносит никакого дохода или даже оказывается убытком.
Бурдье (Bourdieu, 1998, р. 9) стремится пояснить, что он не просто, вслед за известной теорией демонстративного потребления Торстейна Веблена (1899/ 1994), утверждает, что «побудительная сила любого человеческого поведения — стремление к различию». Он заявляет, что основной его тезис состоит в следующем: «Существовать в социальном пространстве, занимать определенное место или быть индивидом в социальном пространстве значит отличаться, быть другим... вписанный в рассматриваемое пространство человек... наделен категориями восприятия, схемами классификации, определенным вкусом, позволяющим ему проводить различие, отличать, распознавать» (Bourdieu, 1994/1998, р. 9). ак, например, человек, предпочитающий иметь рояль, отличается от того, кто выбирает аккордеон. Тот факт, что один выбор (рояль) заслуживает отличия, Другой (аккордеон) считается простонародным, является результатом господства определенной точки зрения и символического насилия, обращаемого против тех, кто придерживается другого мнения.
Между характером продуктов культуры и вкусами существует диалектическая взаимосвязь. Изменения в продуктах культуры ведут к изменениям во вкусах, но
изменения вкусов также, вероятно, вызовут преобразования в продуктах культу-
[467]
ры. Структура поля не только обусловливает желания потребителей культурных товаров, но также структурирует создаваемое производителями с целью удовлетворения этих потребностей.
Изменения во вкусах (а Бурдье рассматривает все поля во времени) проистекают из борьбы между оппозиционными силами как на культурной (например, приверженцы старой моды против сторонников новой), так и на классовой (господствующие против управляемых групп в рамках господствующего класса) арене. Однако центр этой борьбы находится в классовой системе, а сражение культурное, например между художниками и интеллектуалами, представляет собой отражение бесконечной борьбы между различными группами господствующего класса за то, чтобы определять культуру, а на самом деле, — весь социальный мир. Именно оппозиции в классовой структуре обусловливают противоположности во вкусах и габитусах. Приписывая огромное значение социальному классу, Бурдье отказывается сводить его просто к экономическим вопросам или производственным отношениям, а считает, что класс также определяется габитусом.
Бурдье предлагает особую теорию взаимосвязи между деятельностью и структурой в рамках контекста анализа диалектической взаимосвязи между габитусом и полем. Его теория также отличается вниманием к практике (в предыдущем случае, практикам эстетическим) и отказом заниматься сухим интеллектуализмом. В этом смысле она представляет собой возврат к марксистскому интересу к взаимосвязи теории и практики.
«Homo Academicus»
В работе «Homo Academicus» Бурдье (1984b) ставит различные цели, в том числе применить свой теоретический арсенал к анализу французского академического мира (см. Krais, 1996, относительно применения теории к анализу академического мира Германии). Описывая область своего интереса в этой работе, Бурдье высказывает ряд теперь знакомых нам идей:
Университетское поле, как и любое другое, есть место борьбы за определение условий и критериев легитимного членства и легитимной иерархии, т. е. за определение того, какие свойства могут уместно, эффективно и законно выполнять функции капитала, приносящего особые гарантируемые полем выгоды (Bourdieu, 1984b, p.11)
В частности, Бурдье интересует взаимосвязь между объективным положением различных академических сфер, их соответствующими габитусами и их борьбой между собой. Кроме того, Бурдье стремится связать академическое поле и происходящее в нем с более обширным полем власти. Как описывает в данном случае эту взаимосвязь Бурдье, структура высшего образования «воспроизводит в специфически академической логике структуру поля власти, доступ к которому она обеспечивает» (Bourdieu, 1984b, p. 38). И, диалектически, структура академического поля посредством отбора и идеологического внушения способствует воспроизводству поля власти.
Бурдье приходит к заключению, что французский академический мир распределен между самыми влиятельными полями закона и медицины и подчиненными полями науки и, в меньшей степени, искусства. Такое разделение соответствует
[468]
делению поля власти, в котором тот, кто обладает социальной компетентностью, занимает какое-то время господствующее положение, а обладающие компетентностью научной являются в социальном плане подчиненными. Однако вопрос существенно осложняется тем, что академический мир одновременно представляет собой социальную иерархию (которая отображает поле власти, а также систему социальной стратификациикогда господствует политическая и экономическая власть) и иерархию культурную, управляемую культурным капиталом, проистекающим из научного авторитета или интеллектуальной известности. В культурной сфере иерархия академических дисциплин имеет противоположный характер: наука находится на вершине, а закон и медицина занимают более низкое положение. Таким образом, во французской университетской системе наблюдается оппозиция экономико-политического и культурного поля.
Эта борьба ведется не только между отдельными областями, но и в рамках факультета гуманитарных и естественных наук, который разрывается между социальным и научным. Таким образом, указанный факультет занимает «привилегированную позицию для наблюдения за борьбой двух форм университетской власти» (Bourdieu, 1984b, p. 73). Социальная (или академическая) власть некоторых членов этого факультета проистекает из их роли в университете как месте передачи легитимного знания. Свой капитал они приобретают в рамках университета, благодаря контролю над образовательным процессом и формированием следующего поколения академических ученых. Другие члены факультета обладают властью научной, источник которой — в их интеллектуальной известности в их особой области. Два эти вида академических ученых в рамках факультета гуманитарных и естественных наук в поле французской университетской системы борются за власть.
Какого бы рода капиталом ни обладал академический ученый, для его приобретения требуется время. Процесс приобретения капитала приводит к интересной динамике между авторитетными преподавателями и аспирантами и младшими сотрудниками факультета, стремящимися занять их места. Облеченные властью осуществляют контроль над аспирантами, которые должны быть послушными и покорными. Однако аспиранты также участвуют в этом процессе. Как пишет Бур-дье, «на крючок попадается только тот, кто в водоеме» (Bourdieu, 1984b, p. 89). Ведущие преподаватели должны удерживать новообращенных от слишком скорого обретения независимого статуса, но они не должны подавлять их до такой степени, чтобы те разочаровались и ушли работать на конкурирующих профессоров. Количество и авторитет подчиненных способствуют повышению престижа преподавателя. Кроме того, большое число студентов способствует привлечению других студентов. Таким и другими способами «капитал порождает капитал» (Bourdieu, 1Уо4Ь, р. 91). Честолюбивых студентов притягивают честолюбивые преподаватели, в результате чего их сближение носит в гораздо большей степени социальный, нежели интеллектуальный характер.
«этот пример Бурдье использует для критики интеллектуальной посредственности университетской системы. Чтобы добиться успеха, человек скорее должен ыть конформистом, чем новатором. На практике получается, что время, затраченное на усиление академической власти (например, посредством участия в комиссиях), есть время, отнятое у интеллектуальных занятий. Накопление и сохра-
[469]
нение академической власти требует большого времени — времени, которое нельзя посвятить более интеллектуальным занятиям. По мнению Бурдье, такое положение дел нельзя рассматривать как результат сознательного выбора академических ученых, скорее всего это проистекает от динамики взаимодействия должностей в академической среде.
Взаимоотношения старших и младших академических ученых Бурдье также использует для анализа произошедшей во Франции в 1968 г. академической революции. Воспитанные в вышеописанных комфортных условиях академической системы старшие преподаватели не были готовы к последовавшим волнениям. Некоторые новички, со своей стороны, отказались ждать долго и терпеливо, как ждали их предшественники. Таким образом, и молодые, и старшие преподаватели столкнулись с конфликтом между сохранившимся габитусом и меняющимся характером поля. Старшие преподаватели продолжали работать «без какой-либо сознательной настройки для защиты социальных постоянных преподавательского состава» (Bourdieu, 1984b, p. 137). Их встревожило количество новичков, способных вступить в академическую сферу без уплаты ожидаемых взносов. Эти вновь прибывшие рассматривались как получающие доступ по «сниженной цене». Именно эти новые члены профессорско-преподавательского состава, даже несмотря на то что занимали академические должности, объединялись со студентами, чтобы совершить революцию.
Однако Бурдье считает, что конфликт произошел не между старыми и молодыми членами профессорско-преподавательского состава, а между двумя группами молодых преподавателей. С одной стороны, существовали молодые члены профессорско-преподавательского состава, интериоризовавшие габитус старшего поколения и имевшие возможность подняться в академической иерархии. Против них в боевом порядке выстроилась вторая группа молодых преподавателей с другим габитусом, явившимся следствием того, что у них почти не было видов на будущее в плане карьеры (вполне вероятно, что те, кто считает свои шансы на продвижение блокированными, выступят с протестом).
Кроме того, Бурдье утверждает, что различные преподавательские группы реагировали на кризис по-разному. Группы, участие которых было наиболее вероятно, — служившие «прибежищем для студентов, которые в предыдущем состоянии системы не были бы допущены или были бы исключены» (Bourdieu, 1984b, p. 165). Двумя такими сферами были социология и психология: «Эти слабо определенные академические позиции, обеспечивающие доступ к социальным позициям, в свою очередь, являющимся слабо определенными, предназначены для того, чтобы позволить тем, кто их занимает, окружить себя и свое будущее аурой неопределенности и неясности» (Bourdieu, 1984b, p. 165). Не умеющие приспосабливаться или обладающие неясными ожиданиями с большей вероятностью участвовали в кризисе. Социология играла ключевую роль в начале кризиса не только по вышеперечисленным причинам, но также и потому, что она привлекала «студентов из господствующего класса, обладающих низким уровнем академических достижений» (Bourdieu, 1984b: 170). Именно в социологии такие студенты вступили в контакты с преподавателями, чьи карьерные планы были незначительны, и именно получившееся в результате взаимодействие сыграло ключевую роль в разжигании
[470]
6унта. Как пишет Бурдье, существовала «структурная близость между студентами и низшими преподавателями» (Bourdieu, 1984b, p. 171). Они пошли вместе не ознательно, а из-за сходства их габитусов и позиций в соответствующих сферах (студенческой и профессорско-преподавательской).
Заключительные размышления. Бурдье — один из тех мыслителей (сюда относится и Гарфинкель), которых считают теоретиками, но сами они отвергают такую характеристику. Он говорит, что не «создает общий дискурс социального мира» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 159). Бурдье отрицает чистую теорию, которой не хватает эмпирической основы, однако он также пренебрежительно относится и к чистому эмпиризму, осуществляемому в теоретическом вакууме. Он считает, что сам занимается исследованиями, которые «нераздельно эмпиричны и теоретичны... исследование без теории слепо, а теория без исследования пуста» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 160, 162).
В целом я согласен с Дженкинсом, когда он утверждает, что «интеллектуальный проект Бурдье долгосрочен, относительно последователен и целостен. Он представляет собой просто-напросто попытку создания теории социальной практики и общества» (Jenkins, 1992, р. 67). Кэлхоун считает Бурдье критическим теоретиком, который в данном контексте определяется более широко, чем термин, относящийся к представлениям Франкфуртской школы. Кэлхоун определяет критическую теорию как «проект социальной теории, где одновременно проводится критика общепринятых категорий, критика теоретической практики и независимый критический анализ социальной жизни с точки зрения возможного, а не просто действительного» (Calhoun, 1993, р. 63).
Хотя Бурдье предлагает определенную теорию, она не обладает универсальной значимостью. Например, он говорит, что «не существует трансисторических закбнов отношений между полями» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 109). Природа действительных отношений между полями была вопросом эмпирическим. Аналогично меняется и характер габитуса в новых исторических обстоятельствах: «Габитус... есть трансцендентал, но исторический трансцендентал, который тесно связан со структурой и историей поля» (Bourdieu and Wacquant, 1992, p. 189).
Дата добавления: 2015-02-10; просмотров: 954;