Опыт 2-ой.

Приготовляясь к продолжению исследований, я для более удобного наблюдения положил на дно перевернутого столика зеркало. Раньше мне приходилось очень низко нагибаться, чтобы видеть через стекло брюшко свинки. Нагибаясь, своими движениями я развлекал внимание свинки. Устранив неудобство, я с громадным интересом продолжал свой опыт. Посадив свинку на тщательно вытертое стекло, я прекрасно мог видеть в зеркале отражение всей нижней части тела «Муаровой». Повадкой-приманкой я заставил двигаться свинку и искать морковку. Она вспомнила свои еще не заученные поклоны и нагнулась, – на этот раз без результата, без выделения калового орешка. Выпрямив и подняв мордочку кверху, свинка ждала подачки. Не дождавшись – надулась, и я ясно заметил в зеркале, как брюшко спазматически сократилось. Свинка тотчас же нагнулась и подала свежий орешек. Теперь я понял, что значили те движения, которые я отметил выше. Короткое неподвижное состояние, описанное мною выше, было тем моментом, когда свинка перед испражнением как бы прислушивалась к перистальтике своих кишок.

Не следует смешивать долгое неподвижное состояние свинки с коротким. Долгое сиденье без движения я делю на четыре различных состояния. Первое – спокойное полусонное, второе – вызванное страхом, третье – состояние сосредоточенного внимания и четвертое – в трансе. Состояние это описано в моей главе о трансе.

Затем следовали ясно выраженные потуги и выделение кала. Наблюдаю дальше. Подавая орешек за орешком, свинка один не донесла и выронила, оставив его под брюшком; разогнувшись «Муаровая» не получила жалованья. Вторично нагнувшись без предварительной потуги и не получив свежего орешка, она взяла забытый и положила его перед собой, как она это делала с другими. Быстро поднесенный за это листочек капусты был моментально съеден. Съев с аппетитом, «Муаровая» запросила еще. Поклонилась. Опять без результата. Еще поклонилась, а кала нет. (До этого момента «Муаровая» в продолжение 17 минут дала почти под ряд 38 орешков). Свинка сидела с полминуты без движения, а затем, повторив безрезультатно поклон, она неожиданно для меня взяла свою правую заднюю лапку зубами за палец и подняла ее. Подождав секунду, выпустила изо рта лапку и потянулась за жалованьем. Получив должное, свинка повторила то же самое. Звонок в передней и затем лай собак, бросившихся навстречу пришедшим, заставили свинку вздрогнуть и впасть в неподвижное состояние. Опыт был прекращен.

После этого исследования я еще увереннее могу утверждать, что инстинктивного, рефлекторного и бессознательного действия здесь не было. Прибавлю, что аналогичных действий, т.-е. непосредственного вынимания кала из заднего прохода, я у других свинок никогда не замечал. Подражательных действий здесь быть не могло, и вся эта манипуляция не была плодом долгих изучений, а была получена путем индивидуального опыта. Ассоциации по смежности здесь тоже нет места, и я смело могу утверждать, что свинка первый раз в жизни проявила это, совсем для нее новое действие, результат ее собственного «творчества». Все эти как бы логически последовательные действия «Муаровой» говорят, что без некоторого умозаключения с ее стороны здесь обойтись не могло. Проявленные свинкой разумные способности наводят на более глубокие размышления. Попробую проанализировать самого себя, как я понимаю самый процесс и вытекающие из него факты.

Начну с поднимания плакатика. Предварительно посадив свинку на заранее приготовленный пьедестал, я дал ей время осмотреться и обнюхать поверхность стола. Затем я постепенно подводил, маня капустой, «Муаровую» к веревочке. Когда она подходила к ней, то тотчас же получала лакомство. Потом я заставлял свинку тянуться вдоль веревочки кверху за морковкой. Свинка вытягивалась, насколько позволяла длина ее тела. Постепенно движением руки с морковкой я как бы наталкивал на то, чтобы свинка взялась за нее зубами. Когда свинка касалась мордочкой веревки, я тотчас к этому месту прикладывал морковку. Свинка, желая откусить морковку, невольно ошибалась и бралась зубами за веревку. Потянув и выпустив веревку, она тотчас же получала кусочек морковки. Шаг за шагом вызывал я у свинки нужные мне движения. Свинка смело подходила к веревке и, вытянув шею, бралась зубами за нее и тянула веревочку книзу, точь-в-точь, как она делала это с морковкой, когда я держал морковку чуть выше ее головы. Все это повторяла она охотно, пока не удовлетворила аппетита. Итак, дрессируя «Муаровую» повадко-приманкой и вкусопоощрением, я установил постепенно ассоциативные чувства в одно нужное мне ассоциативное действие. Эти движения были не случайные и не волевые, а заранее предрешенные мною. Когда же я отнял веревочку прочь, я этим самым заставил свинку проявить собственную инициативу, заставил ее, полагаю, призадуматься. Тут же должны были получить толчок психические проявления, связанные с сознательными действиями, и, как говорят факты, они вполне проявились.

Я старался понять каждое малейшее движение животного и понять их особым чувством, своей интуицией. Продолжаю наблюдать далее. «Муаровая» сидит неподвижно. Я чувствую, что она в этот момент что-то переживает. Постараюсь определить все по предыдущему и по последующему поведению животного. Не видя знакомой веревочки и не ощущая ее у себя в зубах, но, чувствуя желание есть, свинка, недовольная и удивленная создавшимся из ряда вон выходящим положением, сидит на одном месте, чуть-чуть расширив глаза и вытянув немного вперед шею, как бы в состоянии сосредоточенного внимания и удивления. Но вот шея и глаза пришли в спокойное состояние. «Муаровая» сидит по-прежнему, не шевелясь. Все-таки что-то переживает. Как будто придя к какому-то решению, она зашевелилась и нагнула голову. Сразу грызнула поверхность стола. Предполагаю, что свинка, не чувствуя знакомого ощущения в зубах при дергании за веревку, захотела чем-нибудь заменить его, грызнула, но зубы скользнули по полировке, нужного ощущения не получилось. Следовательно, надо найти что-либо другое, которое сна могла бы взять и потянуть, как веревочку, даже хотя бы только взять. Понюхав еще раз воздух, она как бы проверила себя: не ошиблась ли, не висит ли веревочка на старом месте. Удостоверившись, что ее нет, она съежилась и замерла. Тут более трудно определить процесс ее мышления. Как пришло ей на мысль воспользоваться своим калом? Можно предполагать, что момент прохождения мысли в голове о веревочке совпал со случайной перистальтикой кишок и что все это слилось в одно представление о кале и недостающем ощущении в зубах. Это представление и натолкнуло на последующее действие. Допускаю и другое. Почесав зубами брюшко, свинка увидела вываливающийся орешек и у нее тотчас явилась мысль взять его, как потребность что-то подержать в зубах. Факт налицо. Свинка взяла свой кал и положила его перед собой. Если предположить, что это произошло случайно, то последующие ее действия говорят обратное. Положив орешек, свинка привычно тотчас же потянулась за кормом, как за чем-то должным. Вот на это-то явление я и обращаю особое внимание. Факт, доказывающий, что свинка вполне сознавала, что за это получит вознаграждение, а также и доказывающий, что орешек был взят не случайно. Получив пищу, она, уже не задумываясь, сразу берет следующий орешек. Понятно, дальше при однородных актах устанавливается прежняя ассоциация по смежности. Продолжаю наблюдения. Потуги все продолжительнее, а кала все меньше и меньше. Аппетит продолжает давать себя знать. Свинка напрасно несколько раз касается мордочкой заднего прохода. Орешков нет. Нет и морковки. Случайно попадается на глаза один забытый. Она вполне определенно берет его в зубы и сознательно кладет перед собою. При других обстоятельствах свинка, наверное, не взяла бы в рот вызывающий отвращение предмет. Обычно свинки не обращают внимания на свой кал. Продолжаю дальше. Полученное за орешек съедено. Аппетит еще не прошел, а материала нет. Наступило хорошо мне знакомое неподвижное состояние. В этот момент «Муаровая» без сомнения раздумывала, что бы ей предпринять дальше, дабы получить морковку. Последующее совсем неожиданное действие подтверждает, что свинка что-то сообразила. «Муаровая» после минутного неподвижного сидения сразу подгибает головку под себя и берет себя за лапку и тотчас же лезет за морковкой, как за своим заслуженным. Не могу найти другого объяснения всего происшедшего перед моими глазами, как только то, что свинка размышляла, решила и привела решение в исполнение. Нет ли здесь налицо в ее последовательных действиях логического мышления? Понятно, не надо слово «логическое» понимать в прямом смысле. Свинка не рассуждает так: я, предположим, хочу сделать то-то, но для этого необходимо сначала сделать вот это, а когда я сделаю это, то должно получиться то, чего я желаю, и поэтому мне необходимо поступать так-то, и т. д. Такого процесса логического мышления и умозаключения и человек в обыденной жизни не проявляет. Он в такой форме не рассуждает. Его логическое мышление происходит в мозгу просто, быстро, сокращенно. У свинок я допускаю способность к логическому мышлению. Надеюсь, что мои дальнейшие объективные опыты с большим количеством свинок дадут мне возможность не сомневаться в моем предположении. Несмотря на очевидную для меня способность свинки к логическому мышлению, я все же причисляю ее, в сравнении со многими другими животными, в умственном отношении к животным, стоящим на низкой ступени.

По моему распределению способов дрессировки свинка должна стоять на низшей ступени. Привожу мою схему классификации способов дрессировки:

1) Механический.

2) Ассоциативный.

3) Доместикация обезволиванием.

Соотношение прирожденного ума к способам, по моему, следующее:

а) к механическому – безразличное (все равно, умное или глупое животное);

б) к ассоциативному – чем глупее, тем и лучше, т.-е. чем глупее животное, тем легче дрессировать, и получаются лучшие результаты;

в) доместикация обезволиванием – чем умнее животное, тем труднее, но зато лучше для цели, т.-е. получаются лучшие результаты.

При дрессировке вторым ассоциативным способом приходится заключить, что свинка довольно глупое животное, т. к. свинок легко обманывать. Лисица или кошка во время приманки будут долго сидеть неподвижно, отворачивать голову и не смотреть на вкусопоощрение. Будут щурить глаза и делать вид, что не замечают лакомства. У кошки много своего личного «я», а свинка просто идет на приманку, и ассоциация по смежности без труда устанавливается. Теперь остается мне самому себе ответить: не играл ли какую-либо роль в действиях «Муаровой» рефлекс или инстинкт. О простом рефлексе в данном опыте не может быть и речи: все действия морской свинки после удаления веревочки начинаются последовательным стремлением к одной и той же цели, т.-е. к получению пищи.

«То, что называется инстинктом, представляет дальнейшее усложнение деятельности нервных центров по сравнению с простыми рефлексами» – пишет уважаемый акад. Бехтерев[41] и также указывает, что понятие об инстинкте, достигающем особого развития у различных животных, далеко не может быть признано установленным. Различные натуралисты и философы слову «инстинкт» придают не одинаковые толкования, на что справедливо указывает Рибо. По Е. фон Гартману это есть целесообразное действие без сознания цели.

В моем случае «Муаровой» проявлено целесообразное действие – неопровержимое стремление к одному ясно выраженному желанию есть.

Молль с некоторыми ограничениями держится того же определения, как и фон-Гартман. Он не включает, впрочем, знания цели, если только оно не служит мотивом действия. Это тоже подтверждает, что в данном случае ни рефлекса, ни инстинкта нет, а есть мотивированное действие животного. Остается сознательное волевое мотивированное стремление к известной ей, свинке, цели. Последовательное сцепление действий, это и есть подход к логическому мышлению. Этот подход я называю способностью морской свинки к умозаключению.