В воспитании мальчика: сила культуры

Отец сказал: ты времени, сынок, не пожалей

Дитя послушать у себя внутри.

Свою дорогу пусть оно отыщет средь людей,

А ты ему немного помоги.

И, на мгновенье сердце отворив,

Дитя там постарайся сохранить,

Чтоб никому на свете никогда

Не удалось дитя твое убить.

Дон Элиум, из лирики, -«Альбом рабочего человека»-, неопубликованные произведения, 1992

Д: Когда наш сын пришел в мир, я был рядом. Пос­ле того как акушерка приняла его, он пополз на живот жены, ища грудь. Я никогда не забуду, как мне довелось заглянуть в глаза самой жизни. Мы с женой дали жизнь новому человеку! У меня одновремен­но возникли два противоречивых чувства, сильнейшие из тех, какие мне когда-либо доводилось испытывать: «Он живой» и «Ах, нет! Он мог умереть». Впервые я ощу­тил жизнь как нечто переворачивающее душу и в то же время очень хрупкое. На мне лежала ответственность за жизнь, которая не была моей собственной.

Каждый момент рождения таит в себе парадокс, с ко­торым вечно живут родители, — радость жизни и страх смерти. Недавно отец сказал мне, что он до сих пор бес­покоится о моей безопасности. Не потому, что я могу совершить какую-либо глупость, а из-за того, что нечто неподвластное ему может явиться и забрать мою жизнь. Жизнь — вот что мы хотим дать своим сыновьям. В мире много такого, что мы, родители, не в силах контроли­ровать, но мы можем откликаться на события их жизни радостью и создавать им безопасные условия для роста и развития в ответ на свой страх смерти.

Человечество традиционно использовало силу куль­туры для придания определенной формы мощным био­логическим, психологическим и духовным течениям в каждом поколении сыновей. Когда-то давным-давно мы перестали следовать инстинктам и начали определять опытным путем, что нужно нашим детям, чтобы они рос­ли крепкими и здоровыми. Совсем недавно мы полнос­тью капитулировали перед современной медициной, го­сударственным образованием, массовыми развлечения­ми и большой инициативой... Специалисты знают лучше нас, что нужно нашим сыновьям. Мы ощущаем себя под контролем той же самой мощной силы — культуры, ко­торую и должны использовать, чтобы провести своих де­тей здоровыми через период мужания.

Возможно, мы делаем слишком большие допущения, когда говорим, что древние целенаправленно использова­ли культуру для превращения своих мальчиков в мужчин. Однако мы знаем, что они следовали строгим и детально разработанным ритуалам, которые поощряли в мальчи­ках качества, необходимые для выживания, в основе же всех ритуалов лежал общий взгляд на мир. Одинаковые убеждения и ценности обусловливали четкие модели пове­дения. Установленные нормы запрещали индивидууму поведение, которое могло бы привести к коррозии жест­кого контроля со стороны культуры, и все члены сообще­ства соглашались с этими принятыми методами. Например, охотничьим племенам нужны были сильные и отважные мужчины, способные при любых условиях обеспечить до­статочное количество пищи; поэтому ритуал инициации мальчиков был пугающим и трудным. Те люди точно зна­ли, что и как нужно сделать, чтобы превратить мальчика в мужчину. В древности инициация была действенна, потому что племя представляло собой закрытую систему: каждый жил и умирал во имя целого.

Мы, граждане техногенной эпохи, смотрим на древние ритуалы инициации с ужасом. Отсутствие индивидуаль­ной свободы наполняет нас негодованием и сознанием собственной праведности, мы называем такую жизнь несправедливой, ограничивающей права человека, дес­потической, отвратительной и даже проклятой. Мы при­даем огромное значение возможности самому выбирать партнера по браку, занятие в свободное от работы время и профессию и менять их, если захочется и когда захочет­ся. Нам ненавистна сама мысль, что общество может быть настолько самонадеянным, чтобы диктовать нам, кем мы должны стать, как и когда. А какое насилие?! Мальчи­ков среди ночи отбирают у матерей, пугают до полусмер­ти, заставляют исполнять опасные для жизни ритуалы, их тела намеренно калечат, уродуют рубцами — и все это ради жизни. Приверженность таким обычаям кажется нам признаком примитивности, суеверия, пережитком прошлого.

Но так ли значительно все изменилось в наши дни? Допустим, мы добились свободы говорить, действовать, работать, развлекаться, общаться с соседями и воспиты­вать детей так, как нам нравится, соблюдая, конечно, за­коны своего государства и личные нормы поведения. Однако острый клинок Прокруста рубит души современ­ных мужчин почти так же, как сверкающие ножи древних вонзались в тела их мальчиков. Наши мужчины играют те роли, которых от них потребовал наш компьютерный век. И есть ли право свободно выбирать, как им прожить свои жизни, у необразованных, бедных, больных и менее тренированных людей в нашей культуре? Родиться чер­ным, быть женщиной, жить в городских трущобах, быть гомосексуалистом — все это не остается в нашей культу­ре без последствий, все оставляет рубцы, независимо от конституции, провозглашающей «неотъемлемые права».

Нам кажется, что мы уже давно распространили на се­бя грубый стиль жизни древних людей, ибо насилие, на­правленное на мальчиков в нашей современной культу­ре, представляется не менее болезненным и глубоко травматичным.

Мы внушаем им, что выражать свой чувства, когда ушибся, испуган или обижен, недостойно мужчины, что это проявление слабости, изнеженности. Удивительна ли, что мужчины испытывают затруднения в выражении и проявлении своих чувств по отношению к другим лю­дям? Характерной для многих жен является жалоба на то, что мужья не хотят поделиться с ними своими пере­живаниями. Наше общество требует от мальчиков отка­за от своих чувств, чтобы соответствовать образу сильно­го мужчины. Эта жертва глубоко ранит его душу. Един­ственные эмоции, которые обычно разрешены мужчине в нашей культуре, — это гнев, агрессивность и половое влечение, и повсюду мы можем наблюдать проявления этих чувств: насилие над женой и детьми, насильствен­ные преступления и желание отправиться на войну.

Когда мужчины собираются вместе, чтобы прорабо­тать свои чувства, то под гневом обычно обнаруживает­ся печаль. Мужчина технологический несет в своей душе печаль за всех мужчин всех эпох, за то, что ему пришлось принести в жертву свою эмоциональную глубину, за раз­рыв своей связи с землей и силами природы, за потерю близости к семье и возможности активно участвовать в семейной жизни.

Незадолго до смерти отец рассказал мне, что мой дедушка никогда не брал его на руки. Мы с отцом не были особенно близки. Были вещи, о которых мне всегда хотелось с ним поговорить: как выбрать дорогу в жизни, чем ее наполнить и тому подобное, Теперь уже я после развода не могу встре­чаться с сыном так часто, как мне хочется. Кончится ли это когда-нибудь?

Пол, молодой отец,

Насилием является и практика перегибов в обратную сторону— когда мальчику разрешают выражать свои чувства, как он хочет, где хочет и когда хочет. Гуманис­тическая психология вседозволенности, которую славос­ловили в 70-е годы, не смогла обучить пониманию того, как проявление чувств одного человека сказывается на остальных. Бывало, что мать ошеломленно смотрела и слушала, как ее сын-подросток в раздражении или гневе выливает на нее поток ругани, причем нередко самого мальчика это приводило едва ли не в большее изумление, чем мать. С самого момента рождения нужно постоянно учить ребенка, как и когда выражать свои чувства, при­вивать ему твердое понимание того, «что такое хорошо и что такое плохо», что можно делать и говорить и чего нельзя. Мы совершаем тяжкое насилие над своими сыно­вьями и обществом, когда не даем им четких и твердых ориентиров в жизни.

Этим тревожным переменам в установках и поведе­нии, которые многие специалисты отмечают в наших де­тях, немало способствовал квадратный ящик, стоящий в гостиных большинства американских домов. Его способ­ность вносить насилие в нашу жизнь настолько коварно незаметна, что некоторые из нас не обращают на него внимания, тогда как другие в течение многих лет взыва­ют о помощи, но с невеликим эффектом. Содержимое этого ящика оказывает зловещее влияние на формы на­шей культуры.

Телевидение совершает насилие над нашими сыновь­ями, блокируя их воображение, сокращая период внима­ния, умерщвляя способность сочувствовать чужой боли. Оно вытесняет собственные образы и творческие мысли ребенка и замещает их конструктами, созданными взрос­лыми. Актерами в собственных драмах ребенка стано­вятся герои, увиденные им по телевизору. Именно они занимают место, которое должно бы принадлежать ду­ховным образам и чувствам, живущим внутри мальчика.

В результате этого мальчик начинает искать источники творческой энергии, идей, представлений и утешения вне себя. Он не только теряет способность использовать свое воображение, у него ухудшается способность к внутрен­нему сосредоточению, из-за чего он лишается возможно­сти контактировать со своим телом. И возможно, хуже всего в этом то, что мальчик оказывается отрезанным от личностного видения любви.

Большинство из нас чаще смотрит телевизор, нежели читает художественную литературу. Телевидение не толь­ко отрицательно сказалось на привычке нашего народа к чтению, но и вообще отучило читать наших сыновей. При­выкнув смотреть остановившимся взглядом на экран, они стали испытывать трудности в совершении тех сложных движений глазами, которые нужны при чтении. Кроме того, телевизионные передачи приучают мозг к ожида­нию быстрой смены ситуаций. Скорость, с которой раз­вивается действие, почти не оставляет ребенку времени на его осмысление.

Телевидение не только совершает насилие над нашими сыновьями, оно еще и создает насильственность внутри них. Многочисленные исследования, посвященные изу­чению влияния телевидения на детей, еще раз доказыва­ют то, о чем родители и психологи говорят уже долгие годы: постоянные телевизионные драки с нанесением уве­чий друг другу приводят к повышению агрессивности у детей. Когда в городе Фармингтоне, штат Коннектикут, проводился месячник «Выключите телевизор», учителя заметили, что постепенно дети стали меньше толкаться и пинаться на игровой площадке. Они охотнее искали аль­тернативные решения проблемы в случае разногла­сий, а не дрались и не вопили, как прежде.

Наше настойчивое требование личных свобод приве­ло к развитию самой фрагментарной и изолированной культуры в истории. В прошлом молодых родителей ак­тивно поддерживали своим присутствием и мудростью дедушки и бабушки. Сегодня дедушки и бабушки наших сыновей живут в 3000 миль от них. В прошлом друзья и соседи были тут как тут, едва случалась беда или бы­ла нужна помощь: при нападении ли врагов, болезни или необходимости поставить амбар. Сегодня мы воспитыва­ем своих детей в вакууме, бывает, мы даже и не знаем сво­их соседей. Наши стены надежно охраняют наши права, но оставляют нам лишь одну руку в величественном и трудном деле заботы о возмужании наших сыновей.

Мы жили в общине уже четыре года, когда случилось зем­летрясение. Сразу после прекращения толчков кто-то по­стучал ко мне в дверь. Я схватила бейсбольную биту своего сына, слегка приоткрыла дверь на улицу, посмотрела на странного человека, стоявшего там, и заорала: «Кто вы? Чего вы хотите?» Мужчина сказал: «Я ваш сосед. С вами и детьми ничего не случилось?»

Пэт, мать из Калифорнии

Роберт Блай утверждает: чтобы мальчик вошел во взрослый мир мужчиной, ему нужны не только отец и мать. Описание одной из стадий мужского развития — поисков «мужчины-матери» — он строит на заимствова­ниях из мифологии древних культур или современной психологии Юнга. Согласно Блаю, мужчина-мать — это старший из мужчин, который воспитывает, будучи муд­рым жизненной мудростью и опытом, ибо прожил бур­ную и интересную жизнь. При этом на ум приходят Мер­лин, король Артур и Энди Гриффит. Этот мудрый старик является учителем и проводником для мальчика, кото­рый ищет свой, порой неизведанный, путь к мужской зре­лости. В последнем собрании приемных родителей один из отцов, выросший во внутреннем городе, поделился: «Это может показаться странным, но среди моих мэтров были и любители выпить, болтавшиеся по нашей улице. Они зорко следили за нами, младшими. Если они видели несправедливость или нечестность, они тут же указывали нам на это. Если с кем-то случалась неприятность, они докладывали нашим родителям. Они были важным эле­ментом моего воспитания и мужания».

Мужчина-мать приобретает особое значение в жизни мальчика, когда отсутствует его отец. Одинокие матери могут вздохнуть облегченно, если им удалось найти муж­чину постарше, который обеспечит их сыновьям мужское руководство и мужскую компанию. Дяди, друзья, учите­ля, тренеры, организация «Большой брат» и религиозные группы бывают тем местом, где мальчик может найти се­бе ментора.

Когда родился наш сын, мы оба целиком посвятили себя его воспитанию. Мы глубоко верили: два родителя лучше, чем один. Через несколько недель изнурительной заботы о младенце мы осознали, что нужно по крайней мере еще шесть человек, чтобы справиться с этой нелег­кой задачей, и число это возрастало каждый день! Мы за­видовали греческой и римской культуре, где столетиями существовала ориентация на замкнутость семьи, где еще и сегодня вокруг младенца собираются миллионы тету­шек, дядюшек, кузенов и кузин, дедушек и бабушек, го­товых всегда протянуть руку помощи утомленным роди­телям.

До недавнего времени в истории многих культур имен­но расширенная семья служила главным источником под­держки и помощи в уходе за детьми. В этом были свои положительные и отрицательные моменты. Мы называ­ем это замкнутой системой семейного воспитания детей. В племенных обществах, строго связанных традициями и ритуалами, родители всегда были уверены, что осталь­ные члены племени позаботятся об их детях и воспита­ют их точно так же, как это сделали бы они сами. Отри­цательной стороной закрытой системы воспитания детей в племени ли, религиозной общине или семье является то, что в ней могут сохраняться и воспроизводиться не­здоровые стереотипы ухода за ребенком. Мы можем наблюдать, например, эту тенденцию в человеке, которого били в детстве и который поэтому прибегает к физическому насилию в отношении своей жены и детей, или в алкого­лике, мать которого сама напивалась до смерти, и в отце, бросившем детей, потому что его собственный отец ушел из семьи, когда он был совсем маленьким.

Поскольку члены нашей расширенной семьи живут разрозненно, далеко друг от друга, мы вынуждены были искать помощников, которые помогли бы нам пройти че­рез младенческий период сына. С тех пор как он был со­всем крохой, его любимая няня Нэнси была и остает­ся для него самым замечательным и важным человеком, и мы всегда относились к ней как к полноправному чле­ну нашей «воспитательской бригады». Первые его учите­ля, мисс Моника и мисс Мэри, тоже стали любимыми и ценными членами этой команды. Нам только хотелось, чтобы был еще десяток таких же, как они! Невозможно «отсортировать вручную» всех, кто так или иначе оказы­вается включенным в жизнь наших сыновей, но мы мо­жем очень тщательно подбирать няню, воспитательницу, ясли и детский сад, а главное, мужчину-мать, философия которого и взгляды на воспитание детей совпадают с на­шими собственными. Физическое и духовное здоровье наших сыновей зависит от того, сможем ли мы на время своего отсутствия обеспечить им такой уход и заботу, ка­кие считаем нужными.

Как мы видели, некоторые древние народы использо­вали архетип охотника, чтобы превратить своих мальчи­ков в таких мужчин, какие нужны были тому миру. Дру­гие народы использовали архетип воина, чтобы сделать из своих сыновей отважных борцов, которые были необ­ходимы обществу для выживания. Мы думаем, что в на­шем и без того раненом мире мы больше не можем себе позволить жить за счет архетипов, которые реализуют принцип доминирования при помощи силы копья или шпаги.

Возможно, архетипом техногенной эпохи должен стать садовник — человек, следующий в своей жизни за сменой времен года и зависящий от страшных грозовых бурь; он использует в своем деле элементы огня, земли, воздуха и воды, обрабатывает землю, сеет, пропалывает, обреза­ет, подпирает и собирает урожай.

Как матери и отцы, мы должны ясно осознавать нашу индивидуальную ответственность садовников за взращи­вание своих сыновей. Мы должны всегда быть настрое­ны на то время года, в котором живут сыновья. Мы дол­жны осторожной, но твердой рукой подстригать и подпи­рать их по мере роста, используя для этого необходимые загородки. Мы должны чувствовать себя уверенно перед лицом самых суровых бурь и агрессивных выпадов, зная, что в глубине корни сформированы правильно. Следуя архетипу садовника, мы сможем увидеть, как наши сыно­вья пускают корешки, набирают цвет и расцветают сво­ей собственной жизнью.