Городское гражданство

С термином «гражданство» в социальной истории связываются три друг от друга отличных понятия. Прежде всего «гражданство» включает в себя определенные категории классов, связанных об­щими экономическими интересами специфического рода; в этом смысле класс горожан не составляет единого целого: сюда относятся одинаково и богатые и бедные горожане, предприниматели и ремес­ленники; в понятие «граждан» в политическом смысле входит все на­селение государства как носитель определенных политических прав; наконец, под буржуазией в сословном смысле мы понимаем те слои населения, которые бюрократией, пролетариатом, но всегда вне их


 




стоящими слоями населения, обозначаются как «люди с состоянием и просвещенностью»: предприниматели, рантье и, наконец, вообще все, обладающие высшим образованием, все люди с определенным общественным положением и уважением.

Первое из этих понятий — экономическое — развилось только на Западе. Везде и во все времена были и ремесленники и пред­приниматели, но нигде и никогда они не объединялись в понятие одного класса. Второе понятие гражданства мы встречаем в древнем и средневековом городе. Здесь гражданин выступал как носитель известных политических прав; в то же время вне Европы мы встре­чаем лишь намеки на это, как, например, в Вавилонских патрициях и в иохеримах — полноправных городских жителях Ветхого Завета. Чем дальше на Восток, тем эти следы реже: «гражданин» совер­шенно неизвестен мусульманскому миру, Индии, Китаю. Наконец третья — сословная классификация гражданина как человека с состоянием и образованием или только с состоянием, или только с образованием, отличающегося этим и от дворянства, и от пролета­риата, точно также является исключительно современно-западным понятием, выраженным в слове буржуазия. Однако и в древности, и в средние века слово «гражданин» обозначало не только эконо­мическое, но и сословное понятие: так называли только человека, принадлежащего к определенным сословным группам. Но там он обладал частью положительными, частью же отрицательными при­вилегиями. Положительными в том отношении, что ему разрешалось заниматься определенными ремеслами; отрицательными в том, что он был лишен некоторых прав, как-то: правом быть вассалом, при­нимать участие в турнире, вступать в привилегированные духовные учреждения. Гражданин как человек, принадлежащий к опреде­ленной сословной группе, всегда является вместе с тем обитателем определенного города, а город в настоящем смысле этого слова существует только в Западной Европе; в других странах, например в древней Месопотамии, рождались лишь его зачатки.

Роль городов в истории культуры огромна. Города создали партии и демагогов. Повсюду в истории мы встречаем борьбу между кликами, группами знати, искателями должностей и т.д. Но нигде, за исключением западного города, мы не встречаем партии в современном смысле этого слова, а также демагогов, как ее руководителей и претендентов на министерские кресла. Город и только он создал также характерные особенности в развитии ис­кусства. Греческое и готическое искусство, в противоположность микенскому и романскому, является специфически городским.


Город создал и науку в современном ее виде: в городской культуре греческих городов возникла дисциплина, на которую опирается все дальнейшее научное мышление — математика в том ее виде, в каком она, постепенно развиваясь, существует до наших дней. Точно так же городская культура вавилонян положила начало астрономии. Далее город является носителем религии — не только иудейство в противоположность религии Израиля было от нача­ла до конца городским явлением (крестьянин не мог исполнить ритуального закона), но и раннее христианство было связано с городом: чем больше был город, тем выше поднимался процент его граждан, присоединившихся к христианству. То же самое можно сказать относительно пуританизма и пиетизма; крестьянина стали рассматривать как образец религиозности только в наше время; в эпоху раннего христианства слово paganus означало одновременно и язычника, и жителя деревни. Точно так же городские фарисеи по­сле возвращения из изгнания с презрением смотрели на незнающих закона жителей деревни (Am-ha-arez), аФомаАквинский, оценивая общественную роль различных сословий, говорит о крестьянах со снисходительным пренебрежением. Наконец, только город создал теологическое мышление и наряду с этим также, наоборот, сво­бодную от господствующей религии мысль. Платон, когда ставил основной вопрос: «как сделать из людей хороших граждан?» — не мог отделить своей мысли от образа города.

Вопрос о том, следует ли назвать данный населенный пункт городом, решают, конечно, не пространственные его размеры2, но соображения хозяйственного свойства. С этой точки зрения как в Европе, так и вне ее городом называется торговый и ремесленный центр, нуждающийся в постоянном подвозе жизненных припасов. Крупные населенные места разделяются в хозяйственном отношении на несколько категорий, именно в зависимости от того, откуда они получают припасы и чем их оплачивают. Крупное место оседлости, не располагающее собственными сельскохозяйственными продук­тами, может оплачивать ввоз таковых или предметами собственного ремесленного производства, или посредством торговли, или из ренты (она может доставляться или содержанием служащих, или поземельными доходами), или, наконец, из пенсий (таков, напри­мер, Висбаден, где потребности жителей покрываются их пенсия-

2 В противном случае Пекин с самого своего основания был «городом» еще в то время, когда в Европе не существовало ничего похожего на город. Официалвно же он называется «пять местечек», которые управляются отдельно, как пять больших деревень. Таким образом «гражданина» города Пекина не существует.


 




ми чиновников и офицеров). В зависимости от источника оплаты съестных припасов и намечается разделение крупных населенных мест на группы. Это имеет силу по отношению ко всем странам, и именно для таких крупных населенных мест, но не для городов. Дальнейшим отличительным признаком городов является то, что в прежние времена все они служили крепостями. В продолжение долгого времени город признавался за таковой в зависимости от того, был ли он крепостью, и до тех пор, пока оставался таковой. В качестве города он является обыкновенно местопребыванием вла­сти, светской и духовной. На Западе иногда словом civitas называли город, в котором жил епископ. В Китае основным признаком города считалось проживание в нем мандарина3, и города подразделялись в зависимости от рангов находящихся в них мандаринов. Даже во времена итальянского Возрождения города разделялись в зависи­мости от того, к какому рангу принадлежали действовавшие в нем должностные лица синьории и какие категории знати жили там по­стоянно. Конечно, и вне Европы существуют города как крепости и как места пребывания светской и духовной власти. Но нигде, кроме Запада, мы не видим города в качестве общинного союза. Отличи­тельными чертами его в средние века являются собственное право, собственный суд и до известной степени автономное управление. Средневековый горожанин был гражданином, потому и поскольку он принимал участие в этом суде и в избрании этого управления. Теперь возникает вопрос, почему же вне Европы не существовало городов в виде такой общинной единицы. Сомнительно, чтобы при­чины тут были хозяйственного характера. Точно так же их нельзя искать в каком-то специфическом «германском духе», создавшем будто бы такое объединение, так как Китай и Индия знают примеры еще более тесной союзности, чем Запад, хотя там и не встречается городского союза. Обратимся поэтому к историческим фактам. Источниками общинного единения не могли быть ни привилегии, шедшие от средневековых феодальных сеньоров или князей, ни в более древнюю эпоху исходившие от Александра Македонского попытки основывать города на пути в Индию. Уже древнейшие упоминания о городах как о добровольных союзах отмечают при­сущий им революционный характер. Западный город возникает на основании клятвы в братском союзе: cuuoixicuoc, — в древности, coniuratio — в средние века. Нельзя, однако, упускать из виду, что

3 В Японии до момента современной европеизации чиновники и князья жили в укрепленных пунктах; местечки разделялись по своей величине.


под часто внешней юридической формой, в которую облекалась столь нередко происходившая в истории городов вооруженная борь­ба на почве таких coniurationes, лежали определенные и неотдели­мые от нее фактические основания. Направленные против городов указы Штауфенов протестуют не против тех или иных требований граждан, но против самого coniuratio, вооруженного «побратания» в целях защиты и наступления, тем самым — ради захвата поли­тической власти. Первым примером этого является в средние века революционное движение 726 г., центром которого была Венеция и которое привело к отпадению Италии от Византии. Оно было вы­звано недовольством иконоборческими тенденциями императоров, проводившимися под давлением войска, и если религиозный эле­мент не был единственным, который вызвал движение, то он был ближайшей причиной его вспышки. До тех пор венецианский dux (позднее — дож) назначался императором; далее, существовали фа­милии, члены которых по наследству занимали должности военных трибунов (командовали округами). Теперь был проведен закон о выборе трибунов и dux'a военнообязанными, то есть теми, которые несли рыцарскую службу. Это и послужило толчком к возникно­вению движения. Однако прошло еще четыре столетия, до 1143 г., пока впервые появилось название commune Venetiarum. He иначе слагался синойкизм в древности, например, во время деятельности Неемии в Иерусалиме. Он призывал отдельные роды и свободную часть сельского населения к заключению клятвенного союза в целях управления городом и его защиты. То же самое должны мы сказать и о возникновении античных городов. ПоХк; [полис] всегда является плодом синойкизма — если не всегда фактического совместного поселения, то уж, во всяком случае, фактического клятвенного объединения; это означало установление общего культа, основание религиозного союза, членами которого могли быть лишь те, у кого имелись гробницы в акрополе и дома в городе.

Ф. Энгельс

Сведения о Фридрихе Энгельсе даны перед его текстом «Марка» в подразделе 3.3. Ниже приведены фрагменты известной его работы, также посвященной крестьянскому вопросу в Германии. Поражение трудящихся, широких демократических слоев в результате буржуаз­ных революций 1848—1850 гг. во многих странах Европы, включая Германию, побудило Маркса и Энгельса к глубокому изучению причин этого исторического факта. Воспользовавшись обширными


 




материалами, содержавшимися в книге историка-демократа В. Цим­мермана «История крестьянской войны в Германии» (в трех томах, 1841-1843), Ф. Энгельс осуществил в 1850 г. анализ расстановки классовых сил в Германии эпохи протестантской Реформации. По сути, он реконструировал социальную структуру западноевро­пейского феодализма, или традиционализма (см. базовое пособие учебного комплекса, глава 15).

Вместе с тем собственно духовное содержание Реформации, в том числе вклад М.Лютера в становление личности человека Нового времени, остались на периферии внимания атеиста Энгельса. Более того, он подчинил это духовное содержание интересам социально-политической борьбы своего времени, проводя прямые параллели между механизмами процессов эпохи протестантизма и революции конца 40-х гг. XIX в. Такой параллелизм отвечал вызовам времени. Работа Ф. Энгельса «Крестьянская война в Германии» (1850) была переиздана в Германии в 1870 и 1875 гг. В 80-х гг. он намеревался заново ее переработать, представив Крестьянскую войну как «кра­еугольный камень всей немецкой истории». Но этот замысел не был осуществлен.

И.Л.

КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА В ГЕРМАНИИ*

Вто время как в Англии и Франции подъем торговли и про­мышленности привел к объединению интересов в пределах всей страны и тем самым к политической централизации, в Германии этот процесс привел лишь к группировке интересов по провинциям, вокруг чисто местных центров, и поэтому к политической раздро­бленности, которая вскоре особенно прочно утвердилась вследствие вытеснения Германии из мировой торговли. По мере того как про­исходил распад чисто феодальной империи, разрывалась и вообще связь между имперскими землями; владельцы крупных имперских ленов стали превращаться в почти независимых государей, а им­перские города, с одной стороны, и имперские рыцари — с другой, начали заключать союзы то друг против друга, то против князей или императора. Имперское правительство, переставшее понимать свое

* Цит. по: Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 7. М., 1956. С. 348-357, 360-361, 368-369, 371, 392-393. Цитируемый текст иллюстрирует содержание главы 17 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.


собственное положение, беспомощно колебалось между различны­ми элементами, которые составляли империю, все более теряя при этом свой авторитет; предпринятая этим правительством попытка, в духе Людовика XI, централизовать государство, несмотря на все интриги и насилия, не пошла дальше укрепления связи между ав­стрийскими наследственными землями. Если в этом хаосе, в этих бесчисленных взаимно перекрещивающихся столкновениях кто-нибудь в конечном счете выигрывал и должен был выигрывать, то это были представители централизации в самой раздробленности, носители местной и провинциальной централизации, князья, рядом с которыми сам император все более и более становился таким же князем, как и все остальные.

В этих условиях положение сохранившихся от средних веков классов существенно видоизменилось и рядом со старыми классами образовались новые.

Из высшего дворянства выделились князья. Они были уже почти независимыми от императора и обладали большинством суверенных прав. Они на свой собственный страх и риск вели войны и заключали мир, держали постоянное войско, созывали ландтаги, облагали насе­ление налогами. Значительную часть низшего дворянства и городов они уже подчинили своей власти и продолжали прибегать к любым средствам, чтобы присоединить к своим владениям остальные, пока еще непосредственно подчиненные империи города и баронства. По отношению к этим последним они были централизаторами в такой же мере, в какой были децентрализаторами по отношению к имперской власти. Во внутренних делах их правление уже тогда отличалось очень большим произволом. Они созывали сословные собрания, как правило, лишь тогда, когда у них не было другого вы­хода. Они вводили налоги и собирали деньги, когда им было угодно; право сословий разрешать налоги редко признавалось и еще реже осуществлялось на деле. И даже в этом случае князь обычно получал большинство при помощи двух сословий, свободных от уплаты на­логов, но принимавших участие в их потреблении, — рыцарства и высшего духовенства...

Из феодальной иерархии средневековья почти совершенно ис­чезло среднее дворянство: одна его часть возвысилась до положения независимых мелких князей, другая — опустилась в ряды низшего дворянства. Низшее дворянство, рыцарство, быстрыми шагами шло навстречу своей гибели. Значительная часть его совершенно разо­рилась и жила лишь службой у князей, занимая военные или граж­данские должности; другая часть находилась в ленной зависимости


 



 


и подчинении у князей; наконец третья, самая маленькая, была подчинена непосредственно империи. Развитие военного дела, возрастающая роль пехоты, усовершенствование огнестрельного оружия подорвали значение военной службы рыцарей в качестве тяжеловооруженной кавалерии и в то же время уничтожили непри­ступность их замков. Прогресс промышленности сделал рыцарей излишними, так же как и нюрнбергских ремесленников...

К другим сословиям низшее дворянство относилось также от­нюдь не дружески. Дворянство, обязанное ленной службой князьям, стремилось стать непосредственно подчиненным империи; импер­ское рыцарство старалось сохранить свою независимость; отсюда непрерывные столкновения с князьями. Надменное духовенство того времени казалось рыцарю совершенно лишним сословием, он с завистью смотрел на его обширные владения и накопленные благо­даря безбрачию и церковной организации богатства. С городами он жил в вечных раздорах; он был их постоянным должником, кормился грабежом их территорий, ограблением их купцов, выкупом за плен­ников, взятых в войнах с ними. И борьба рыцарства со всеми этими сословиями становилась тем более ожесточенной, чем более денеж­ный вопрос и для него становился вопросом жизни и смерти.

Духовенство — представитель идеологии средневекового фео­дализма — не в меньшей степени испытало влияние исторического перелома. В результате изобретения книгопечатания и роста по­требностей все более расширяющейся торговли оно лишилось монополии не только на чтение и письмо, но и на более высокие ступени образования. Разделение труда происходило и в интеллек­туальной области. Вновь образовавшееся сословие юристов отобрало у духовенства ряд наиболее влиятельных должностей. Духовенство также начинало становиться в значительной степени лишним, само подтверждая это своей все возрастающей леностью и невежеством. Но, чем более оно делалось лишним, тем многочисленнее стано­вилось оно благодаря своим огромным богатствам, которые оно непрерывно увеличивало всевозможными средствами.

Духовенство распадалось на два совершенно различных класса. Аристократический класс составляла духовная феодальная иерар­хия: епископы и архиепископы, аббаты, приоры и прочие прелаты. Эти высшие сановники церкви либо сами были имперскими князья­ми, либо же в качестве феодалов, подчинявшихся верховной власти других князей, владели обширными пространствами земли с много­численным крепостным и зависимым населением. Они не только экс­плуатировали своих подданных так же беспощадно, как дворянство


и князья, но действовали еще более бесстыдно... Чтобы выжать у на­рода еще больше средств, они пользовались — и долгое время весьма успешно — изготовлением чудотворных икон и мощей, устройством благочестивых паломничеств, торговлей индульгенциями.

На этих прелатах и их бесчисленной, с усилением политических и религиозных гонений всевозраставшей жандармерией из монахов и была сосредоточена ненависть к попам не только народа, но и дво­рянства. В тех случаях, когда они были подчинены непосредствен­но империи, они являлись помехой князьям. Привольная жизнь откормленных епископов, аббатов и их армии монахов вызывала зависть дворянства и негодование народа, который должен был все это оплачивать, и это негодование становилось тем сильнее, чем больше бросалось в глаза кричащее противоречие между образом жизни этих прелатов и их проповедями.

Плебейская часть духовенства состояла из сельских и городских священников. Они стояли вне феодальной иерархии церкви и не имели доли в ее богатствах. Их деятельность контролировалась сравнительно мало и, несмотря на всю свою важность для церкви, была в тот момент гораздо менее необходимой, чем полицейская служба монахов, находившихся на казарменном положении. По­этому они оплачивались гораздо хуже, и их духовные наделы были большей частью очень скудны. Им как выходцам из бюргерства или плебса были достаточно близки условия жизни массы, и по­тому, несмотря на свое духовное звание, они разделяли настроения бюргеров и плебеев. Участие в движениях того времени, являвшееся для монахов исключением, для них было общим правилом. Из их рядов выходили теоретики и идеологи движения, и многие из них, выступив в качестве представителей плебеев и крестьян, окончили из-за этого свою жизнь на эшафоте. Народная ненависть к попам обращалась против них лишь в единичных случаях.

Подобно тому как над князьями и дворянством стоял император, так над высшим и низшим духовенством стоял папа. Как импера­тору платили «всеобщий пфенниг», имперские налоги, так и папе шли общие церковные налоги, которыми оплачивалась роскошь римской курии. Ни в одной стране эти церковные налоги не взы­скивались — благодаря могуществу и многочисленности попов — с большим усердием и большей строгостью, чем в Германии. Осо­бенно строго собирались аннаты при освобождении епископских кафедр. С ростом потребностей изобретались новые средства для добывания денег: торговля реликвиями, продажа индульгенций, юбилейные сборы и т.д. Таким образом, из Германии ежегодно


 




текли в Рим огромные суммы денег, и возраставший вследствие этого гнет не только увеличивал ненависть к попам, но возбуждал и национальное чувство, особенно среди дворянства, в то время наи­более национального сословия.

Из первоначального посадского населения средневековых городов с расцветом торговли и ремесла развились три резко обосо­бленные группы.

Верхушку городского общества составляли патрицианские роды, так называемые «благородные». Это были наиболее богатые семьи. Они одни заседали в городском совете и занимали все городские должности. Поэтому они не только ведали доходами города, но и растранжиривали их. Сильные своим богатством, своим традици­онным, признанным императором и империей аристократическим положением, они всеми способами эксплуатировали как городскую общину, так и подвластных городу крестьян...

Патриции позаботились о том, чтобы права городских общин, особенно в финансовых делах, всюду были преданы забвению. Лишь позднее, когда злоупотребления этих господ перешли всякие грани­цы, общины снова пришли в движение, чтобы добиться по крайней мере контроля над городским управлением. В большинстве городов они действительно восстановили свои права. Но при наличии веч­ных раздоров между цехами, при том упорстве, которым обладали патриции, и покровительстве, которое они находили у империи и правительств союзных с ними городов, патрицианские члены советов очень скоро то хитростью, то силой восстановили фактически свое прежнее безраздельное господство. В начале XVI столетия во всех городах община опять находилась в оппозиции.

Городская оппозиция патрициату делилась на две фракции, ко­торые весьма четко определились во время Крестьянской войны.

Бюргерская оппозиция, предшественница наших нынешних либералов, охватывала богатых горожан и горожан среднего до­статка, а также большую или меньшую часть — в зависимости от местных условий — мелких бюргеров. Ее требования носили чисто конституционный характер. Она требовала контроля над городским управлением и участия в законодательной власти, через посредство собрания самой общины или через ее представителей (большой совет, комитет общины); далее — ограничения патрицианского не­потизма и олигархической власти нескольких избранных семейств, олигархии, которая все более открыто обозначалась даже внутри самого патрициата...

Впрочем, бюргерская оппозиция очень серьезно боролась против попов, праздная, привольная жизнь и распущенные нравы


которых вызывали в ней величайшее негодование. Она требовала решительных мер против скандального образа жизни этих почтенных мужей. Она настаивала на том, чтобы была отменена особая юрис­дикция для попов, а также их свобода от налогов, и чтобы количество монахов было вообще сокращено.

Плебейская оппозиция состояла из разорившихся горожан и массы городских жителей, не обладавших правами гражданства: ремеслен­ных подмастерьев, поденщиков и многочисленных представителей возникающего люмпен-пролетариата, которые встречаются уже на низших ступенях развития городов. Люмпен-пролетариат вообще представляет собой явление, которое — в более или менее развитом виде — имело место почти во всех бывших до сих пор фазах обществен­ного развития. Как раз в то время вследствие разложения феодализма в обществе, где каждая профессия, каждая сфера жизни была еще ограждена бесчисленными привилегиями, значительно увеличилась масса людей, лишенных определенной профессии и постоянного ме­ста жительства. Во всех развитых странах количество бродяг никогда не было так велико, как в первой половине XVI в. Часть их в военное время нанималась в армии, другая бродила по деревням, занимаясь попрошайничеством, наконец, третья добывала свое скудное про­питание в городах поденной работой и другими занятиями, не требо­вавшими принадлежности к какому-либо цеху. Все эти три элемента сыграли свою роль в Крестьянской войне: первый — в княжеских войсках, нанесших поражение крестьянам, второй — в крестьянских заговорщических союзах и крестьянских отрядах, где каждую минуту давало себя знать его деморализующее влияние, третий — в борьбе городских партий. Впрочем, не следует забывать, что большая часть этого класса, именно та, которая жила в городах, в то время еще об­ладала значительной долей здоровой крестьянской природы и ей еще долгое время была чужда продажность и испорченность современного «цивилизованного» люмпен-пролетариата.

Как мы видим, городская плебейская оппозиция того времени состояла из весьма смешанных элементов. Она соединяла в себе разложившиеся составные части старого феодального и цехового общества с еще не развившимся, едва пробивавшимся наружу про­летарским элементом зарождающегося современного буржуазного общества... Партийная позиция этой смеси разнородных элементов была поэтому неизбежно в высшей степени неустойчивой и разли­чалась в зависимости от местных условий. До Крестьянской войны плебейская оппозиция выступает в политической борьбе не в каче­стве партии, а лишь в виде шумной, склонной к грабежам толпы, которую можно купить и продать за несколько бочек вина и которая

33-3033


плетется в хвосте у бюргерской оппозиции. В партию превращают ее лишь крестьянские восстания, но и в этом случае она почти везде следует в своих требованиях и выступлениях за крестьянами — яркое доказательство того, насколько город тогда зависел еще от деревни. Она выступает самостоятельно лишь постольку, поскольку требует восстановления монополии городского ремесла в деревне, поскольку возражает против сокращения городских доходов за счет отмены феодальных повинностей в городской округе и т.д.; словом, в той мере, в какой она самостоятельна, она реакционна и подчиняется своим собственным мелкобуржуазным элементам, исполняя тем самым характерную прелюдию к той трагикомедии, которую вот уже в течение трех лет разыгрывает современная мелкая буржуазия под вывеской демократии...

Подо всеми этими классами, за исключением плебеев, на­ходилась громадная эксплуатируемая масса народа — крестьяне. На крестьянина ложилась своей тяжестью вся общественная пи­рамида: князья, чиновники, дворянство, попы, патриции и бюр­геры. Принадлежал ли он князю, имперскому барону, епископу, монастырю или городу — с ним всюду обращались как с вещью или вьючным животным, или же еще того хуже. Если он был крепост­ным, он находился всецело во власти своего господина; если же он был зависимым, то уже одних законных, установленных по договору повинностей было вполне достаточно, чтобы его придавить, а эти повинности увеличивались с каждым днем. Большую часть своего времени он должен был работать в поместье своего господина; а из того, что ему удавалось выработать в течение немногих свободных часов для себя самого, он должен был выплачивать десятину, чинш, поборы, налоги в пользу князя [Bede], походную подать (военный налог), местные и общеимперские подати. Он не мог ни вступить в брак, ни умереть, без того чтобы господин не получил за это деньги. Помимо установленной барщины он должен был собирать для сво­его милостивого повелителя солому, землянику, чернику, улиток, загонять во время охоты дичь, рубить дрова и т.д. Право рыбной ловли и охоты принадлежало господину, и крестьянин обязан был спокойно взирать на то, как дичь уничтожает его урожай. Общинные пастбища и леса, принадлежавшие крестьянам, были почти везде насильственно отобраны господами. И не только собственность крестьянина, но и его личность и личность его жены и дочерей были подчинены произволу господина. Господин пользовался правом первой ночи. Он мог в любой момент, когда ему вздумается, бросить крестьянина в темницу, где того в те времена ждали пытки с той же


неизбежностью, как теперь ждет арестованного судебный следова­тель. Он забивал крестьянина насмерть и, если хотел, мог приказать обезглавить его. Из тех назидательных статей Каролины, которые говорят об «отрезании ушей», «отсечении носа», «выкалывании глаз», «обрубании пальцев и рук», «обезглавливании», «колесовании», «сожжении», «пытке раскаленными щипцами», «четвертовании» и т.д., нет ни одной, которой бы милостивый сеньор и покровитель не мог бы применить к своим крестьянам по своему усмотрению. И кто бы мог оказать крестьянину защиту? В судах сидели бароны, попы, патриции или гористы, которые хорошо знали, за что они получают деньги. Ведь все официальные сословия империи жили за счет высасывания последних соков из крестьян...

<...> Средневековье развилось на совершенно примитивной основе. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию, чтобы начать во всем с самого начала. Единственным, что оно заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивилизацию городов. В результа­те, как это бывает на всех ранних ступенях развития, монополия на интеллектуальное образование досталась попам, и само образование приняло тем самым преимущественно богословский характер. В ру­ках попов политика и юриспруденция, как и все остальные науки, оставались простыми отраслями богословия и к ним были примене­ны те же принципы, которые господствовали в нем. Догматы церкви стали одновременно и политическими аксиомами, а библейские тексты получили во всяком суде силу закона. Даже тогда, когда об­разовалось особое сословие юристов, юриспруденция еще долгое время оставалась под опекой богословия. А это верховное господство богословия во всех областях умственной деятельности было в то же время необходимым следствием того положения, которое занима­ла церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя...

Своим переводом библии Лютер дал в руки плебейскому дви­жению мощное оружие. Посредством библии он противопоставил феодализированному христианству своего времени скромное хри­стианство первых столетий, распадающемуся феодальному обще­ству — картину общества, совершенно не знавшего многосложной, искусственной феодальной иерархии. Крестьяне всесторонне ис­пользовали это оружие против князей, дворянства и попов. Теперь Лютер обратил его против крестьян и составил на основании библии настоящий дифирамб установленной богом власти...


Противопоставим теперь бюргерскому реформатору Лютеру плебейского революционера Мюнцера.

Томас Мюнцер родился в Штолъберге, у подножия Гарца, около 1498 г. Его отец, жертва произвола штольбергского графа, окончил, по-видимому, свою жизнь на виселице. Уже пятнадцати лет от роду Мюнцер основал в школе в Халле тайный союз против архиепископа Магдебургского и римской церкви вообще. Его глубокие познания в тогдашней теологии рано обеспечили ему докторскую степень и место капеллана в женском монастыре в Халле. Здесь он проявляет уже величайшее презрение к церковным догматам и обрядам, со­вершенно опускает во время обедни слова о пресуществлении и ест, как рассказывает о нем Лютер, тело господне неосвященным...

Его политическая доктрина тесно примыкала к... революцион­ным религиозным воззрениям и так же далеко выходила за пределы тех общественных и политических отношений, которые были тогда непосредственно налицо, как и его теология выходила за пределы господствовавших в то время представлений. Подобно тому как религиозная философия Мюнцера приближалась к атеизму, его по­литическая программа была близка к коммунизму, и даже накануне февральской революции многие современные коммунистические секты не обладали таким богатым теоретическим арсеналом, каким располагали «мюнцерцы» в XVI в. Эта программа, которая пред­ставляла собой не столько сводку требований тогдашних плебеев, сколько гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов, требовала немедленного установления царства божье­го на земле — тысячелетнего царства, предсказанного пророка­ми, — путем возврата церкви к ее первоначальному состоянию и устранения всех учреждений, находившихся в противоречии с этой якобы раннехристианской, в действительности же совершенно новой церковью. Но под царством божьим Мюнцер понимал не что иное, как общественный строй, в котором больше не будет существовать ни классовых различий, ни частной собственности, ни обособленной, противостоящей членам общества и чуждой им государственной власти...

<...> Лютер дал в Виттенберге сигнал к движению, которое должно было вовлечь все сословия в водоворот событий и потрясти все здание империи. Тезисы тюрингенского августинца оказали воспламеняющее действие, подобное удару молнии в бочку пороха. Многообразные, взаимно перекрещивающиеся стремления рыцарей и бюргеров, крестьян и плебеев, домогавшихся суверенитета князей и


низшего духовенства, тайных мистических сект и литературной — уче­ной и бурлеско-сатирической — оппозиции нашли в этих тезисах общее на первых порах, всеобъемлющее выражение и объединились вокруг них с поразительной быстротой. Этот сложившийся за одну ночь союз всех оппозиционных элементов, как бы недолговечен он ни был, сразу обнаружил всю огромную мощь движения и тем еще больше ускорил его развитие.

Но как раз это быстрое развитие движения должно было вы­звать очень скоро созревание имевшихся в нем зародышей раздора, должно было, во всяком случае, вновь вызвать разрыв между теми составными элементами возбужденной массы, которые были прямо противоположны друг другу по всему своему жизненному положе­нию, должно было привести их в нормальное для них состояние вражды. Это размежевание пестрой оппозиционной массы, сосредо­точивающейся на двух полюсах, вокруг двух центров притяжения об-11аружилось уже в первые годы Реформации; дворянство и бюргеры, не задумываясь, сгруппировались вокруг Лютера; крестьяне и пле­беи, не видя еще в Лютере прямого врага, составили, как и прежде, особую революционную оппозиционную партию. Только движение приняло теперь гораздо более всеобщий и глубокий характер, чем до Лютера, и это обстоятельство должно было неизбежно привести к резко выраженному антагонизму и к непосредственному стол­кновению обеих партий. Этот прямой антагонизм выступил вскоре наружу: Лютер и Мюнцер повели борьбу друг с другом в печати и с кафедры, а войска князей, рыцарей и городов, состоявшие большей частью из лютеранских или, по крайней мере, из склонявшихся к лютеранству сил, рассеивали отряды крестьян и плебеев...








Дата добавления: 2015-01-15; просмотров: 1013;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.028 сек.