Мари Жозе Шомбар де Лов. Ребенок в фильме, 1980

ПОМОЩЬ ДЕТЯМ ЧЕТВЕРТОГО МИРА

Ответственные за семью и социальную профилактику обращаются со своими подопечными, как бывшие колонизаторы с теми, кто прежде находился под их властью. Желая искупить былые ошибки и наверстать время, потерянное в «глупом» XIX и бесчеловечном XX веке, они заявляют: «Ребенком чересчур пренебрегали, но зато теперь мы будем его больше опекать, заботиться о нем и т. д.»

К чему это приводит? К чрезмерной опеке. Бдительно следят за тем, чтобы ребенок не вступил в реальный мир, мотивируя это заботой, стремлением продлить ему детство... Ребенка изолируют от остального мира, удерживая его в вымышленном магическом прост­ранстве. И это оборачивается против него.

Хотим ли мы что-либо переменить или просто пытаемся успокоить свою совесть? В конечном счете, вместо признания своих теорети­ческих прав, ребенок нуждается в том, чтобы общество на самом деле приняло его в качестве равноправного члена — но что для этого делается?

В настоящее время в рамках международных организаций помощь детям сводится к заявлениям: «В общем, нужно, чтобы дети Нигерии, дети Сахеля, дети Камбоджи, дети Колумбии жили, как мы с вами». Забывается, что в традиционных обществах этих стран не все было пагубно для ребенка: ритуализация жизненных событий, отношения со взрослыми, инициация придавали каждому ценность взрослого.

Можно опасаться, что в поле зрения окажутся только недоедание, нищета детей, ужасы войны, а в качестве лекарства будет предложена искаженная модель западного общества. Традиционные типы общества слишком легко осуждать. Но среди населения этих стран имеются

и в высшей степени интересные опыты общинной жизни, будь то народы Индии или Африки. И если под видом опеки полностью лишить их корней, это не принесет счастья детям. Можно подумать, что маленьким камбоджийцам нужен тот же образ жизни, что и нам. Полезнее было бы проанализировать наши собственные поражения в нашем обществе, чем навязывать всему свету чудодейственные ре­шения. С помощью этой новой иллюзии, которая сейчас создается — чистая совесть во всемирном масштабе, индустриальные общества, в прошлом колониалисты, стремящиеся покончить с этим прошлым, постоянно испытывают потребность проявлять, так сказать, отеческую заботу о населении Третьего и Четвертого мира в борьбе с войнами, голодом и т. д. В те места, куда прежде посылали миссионеров, теперь отправляют врачей-без-граииц. В экстренных случаях — да, это необходимо, каждое существо имеет право на помощь при ка­таклизмах и катастрофах. Но навязывать санитарные, семейные, со­циальные нормы — нет. Даже в плане питания. Профессор Тремольер, чей гуманизм не вызывает сомнений, осудил несколько упрощенный подход, которым руководствовались во время войны в Биафре... когда детей народности «ибо» самолетами отправляли в соседние страны... Посылать тонны продовольствия — это тоже не решение вопроса. Необходимо знать, каково традиционное питание в данной стране; нельзя навязывать африканской матери какое попало питание для ее ребенка. Нужно еще ничем не оскорбить ее образ мыслей, ее верования, не помешать ее взаимопониманию с ребенком, и нельзя во имя физического спасения разлучать детей с семьей, с родным языком, с привычным климатом.

ПРАВА И ЛОЗУНГИ

Свобода, равенство, братство: французская революция. 1789. В выигрыше оказались мужчины. Женщинам не досталось ничего. Ни избирательного права, ни ответственных должностей, ни равной оплаты труда, ни высшего образования и т. д.

Отсюда и пошла борьба женщин за равные с мужчинами права. В то время девочки и мальчики воспитывались раздельно — существовала дискриминация. Мужчины воспитывали мальчиков, жен­щины — девочек, которые в течение следующих ста лет завоевывали право учиться.

Затем мужчины дезертировали из преподавания, должности учи­телей оказались в большинстве заняты женщинами. Теперь женщины

учили мальчиков — детей разного пола свели вместе. Логика событий привела к смешанному обучению.

Сегодня выдвигают на первый план права детей, точно так же как раньше меньшинство боролось за права женщин. Лозунги в конце концов приводят к переменам в социальном поведении без вмешательства «сверху». В отношении детей я выскажусь в пользу лозунга: «Равные шансы».

Но что означают права на то или другое,?

Не будем давать оценку переменам в сфере воспитания какого-либо общества в какую-либо эпоху. Ограничимся констатацией фактов.

Когда задумываешься, лучше или хуже вчерашняя система, чем сегодняшняя, — это мысль «ретро». Это не значит, однако, что нет прогресса.

Для ребенка лучше, чтобы биологический отец перестал быть для него средоточием власти, а учитель — единственным носителем знания.

Современному воспитанию недостает функции инициации*, пос­вящения; коллективного ритуала перехода.

Для того, чтобы научить технике, достаточно обучающей машины.

Почему бы не научить каждого технологии того предмета, который он хочет изучить?

Преподаватели теперь не более чем экзаменаторы, осуществляющие контроль за достижениями. Занятия предназначены только для тех, кто понимает быстрее других и в ком преподаватель признает своих лучших подражателей.

Народное образование основывает всю школьную систему на том постулате, что человек произошел от обезьяны.

• Инициация (от лат. initiatio — совершение таинств) — посвящает в таинства, открывающие доступ к новым знаниям о жизни общества, в котором данному индивиду предстоит жить, сменив одну социальную позицию на другую. Все, что узнаётся неофитом в ходе посвящений, в конечном счете, направлено на создание у него целостной картины мира, единой системы миропонимания. В инициации юношей бьш заложен не только искусственно организованный обществом кризис, через который культура проводит подростка, не дожидаясь, когда он возникнет сам, но и пути преодоления этого кризиса и обретения подростком своего нового «я», соответствующего новой социальной позиции. Обряды инициации, как правило, не приурочены строго к наступлению у человека пубертатного периода; в отличие от так называемых пубертатных обрядов, инициация делает акцент на вхождение индивида не столько во взрослую половую роль, сколько — в роль члена общества, социальной единицы. Подробнее см.: Тендрякова М.В. Первобытные возрастные инициации и их психо­логический аспект. (По австрал. материалам).— М., 1992.

«Гуманитарное» образование было сохранением буржуазной куль­туры. В детях поощрялась способность мимикрировать под человека. Подражать, сохранять, повторять.

Эта система, сводя образование к передаче знания, оказалась под вопросом перед лицом неудач в школьном деле. Феномен «массы», увеличение числа школьников само по себе не в силах объяснить, почему система становится неадекватной, почему ученики теряют интерес: в современном мире французская школа не готовит к взрослой жизни. У молодых другие источники информации. Они испытывают потребность изучать технику, имея собеседников, с которыми можно спорить и которым можно доверять. Собесед­ников-учителей, которые с энтузиазмом относятся к технологии знания или к предмету, который они преподают, но не являются судьями.

Никаких жрецов, цензоров и прокуроров — только руководители, которые прислушиваются к молодым и с удовольствием ведут их по дороге, которую те избрали сами. Молодые больше не говорят на языке старших.

Почему бы не поощрять и не вознаграждать упражнения, разви­вающие память? Заучивание наизусть, особенно в детстве. Отсутствие памяти тормозит работу самого острого интеллекта.

Отрыв от реальности начался в 1936 году с введением оплачиваемых отпусков. И угаубился с учреждением семейных отпусков и все увеличивающейся долей свободного времени. Дети привыкли, что родители с ними только во время отпуска. Весь год они видят, как домой возвращаются усталые, недовольные, разочарованные в жизни мужчина и женщина, которые жалуются на своего начальника и на свою профессию. Надо ли удивляться, что труд в глазах детей обесценивается?

Быть может, экология — это средство обрести утраченное вза­имопонимание ребенка с отцом и матерью, наладив отношения с природой. Как много молодых отлынивают от «лямки» на потребу индустриального -общества и стремятся к образу жизни, близкому к естественным ритмам труда, производства, животного и растительного роста, потому что они утратили тот Эдипов треугольник, без которого невозможно научиться общению. В обществе потребления они узнают только бинарное умозаключение: да — нет. Они отвергают постоянный, монотонный и оплачиваемый, но обезличенный труд.

ПСИХИАТРИЯ БЕЗ ГРАНИЦ

Все мы «транскультурны».

В старой доброй Европе свирепствует в новых обличьях расизм, тот самый, что противопоставляет белых и черных: это и сексизм, и расизм взрослых по отношению к детям. Из обмена информацией с американскими и африканскими врачами, занимающимися тради­ционной медициной, я знаю, что они находятся на уровне той практики и тех верований, которые были у нас в ходу несколько веков назад и которые мы ошибочно считаем давно забытыми и отброшенными, между тем мы просто перенесли их на другие объекты и облекли в формы, заимствованные у современной жизни и даже у последних достижений техники. Когда мы говорим о больном: «Его заболевание вызвано недостатком калия», мы оказываемся прямыми наследниками архаического мышления, носители которого объ­являют: «Его хворь — от дурного глаза».

Антильские колдуны, снимающие с вас сглаз, порчу, знают природу человека не хуже, чем современный врач, прописывающий калий. Психоаналитик прекрасно понимает эффективность воздействия колдунов-целителей: такая-то вытяжка из трав может, например, резко изменить деятельность желез внутренней секреции, разлаживая при­вычные ощущения тела, другие вытяжки могут изменить поведение и характер, вызвать регрессию; это может заставить вступить с кол­дуном в отношения переноса. Колдун занимает место заботливых отца или матери, на которых мы рассчитываем, желая выбраться из трудного положения.

На Мартинике общество остается во власти инфантилизма, яв­ляющегося результатом мышления, которое сохраняет анимистический взгляд на мир при изменившемся по западному образцу образе жизни, но при этом утратило свое изначальное содержание, свою предысторию и сводится к проецированию чувства вины на живые существа и вещи. Все неприятное идет из внешнего мира, источник беды всегда другой человек, который вас отравил, испортил, украл вашу душу. Таким образом «экстериоризированная», якобы материализованная вина ускользает от любых угрызений совести, от любого разоблачения бессознательно вытесненного. Чувство вины, фиксированное на «я», пускай даже в самой патогенной форме, обратимо. Есть надежда его преобразовать и взять на себя ответственность, узнав свою историю и примирившись с ней.

В наших индустриальных обществах, что бы мы об этом ни думали, по-прежнему свирепствует «культ» размытого чувства вины. Наши дети от нас ускользают якобы потому, что их у нас похищают

то дурные товарищи, то никчемные вещи, которые мы сами даем им в руки. Эта слепота мешает нам признать то, что мы думаем на самом деле: они погибают, потому что мы не умеем их любить и доверять молодости.

Независимо от типа общества и системы воспитания, человек вновь и вновь попадает в одну и ту же ловушку, путая чувство вины с чувством ответственности. Эту путаницу закрепляет двус­мысленный язык: человеческое естество одновременно и чисто и нечисто, дикарь добр и опасен. Акт познания — и победа, и грех.

Психоанализ призван играть важную роль в обществе получателей социальных пособий, в мире, который во имя так называемой науки изгоняет святыни — источник любви и надежды.

Бессознательное соответствует тайне бытия, непознаваемому, не­выразимому. Мы отворачиваемся от этого; точно так же мы убегаем от святыни, потому что боимся. По ту и эту сторону реальности лежит неведомое Реальное.

Для фармацевтических лабораторий больные, излеченные их ле­карствами — не более чем регистрационные номера: Р., 64 года; С., 39 лет; Т., 25 лет и т. д., короче, тела двуногих млекопитающих, а не индивидуумы, обладающие личной и неповторимой историей, связанной с их отцом и матерью. Медицина, уподобляющая себя технике, утверждает: «Такой-то больной демонстрирует патологическое поведение, потому что у него в организме имеется дефицит кальция и калия. Так дадим ему химическое лекарство, оно возместит то, чего ему недостает». На самом деле, болезнь неотделима от взаи­модействия между соматикой и психикой, которая вызывает биохи­мический дефицит, создающий временную потребность в определенном микроэлементе для обмена веществ.

Те, кто любит прописывать лекарства, часто лечат в человеке только млекопитающее; и даже если они этого не делают, то составляя отчет о проведенном лечении, не берут в расчет отношений «па­циент — врач»: это выглядит ненаучно. Неужели человеческая наука в самом деле не может не рассматривать пациентов как млекопи­тающих?