О программировании расследования преступлений

роблема методически обоснованной систематизации действий следователя получила свое решение уже на раннем этапе формирования криминалистической методики как раздела криминалистической науки. Сам термин “методика” был введен в научный и пра­ктический обиход В. И. Громовым в 1929 г. Раскрывая содержание понятия методики, он писал: “Указание тех или других методов для какой-либо области исследования или работы и правил применения их, равно как и объяснение значения этих методов, условий их применения и их научное обоснование относится к той области научных знаний, которую принято называть методологией или методикой”[520], далее он разъяснил, что “под методами в области расследования преступлений следует понимать все те допускаемые законом, выработанные наукой или практикой и проверенные на опыте способы и приемы, которые способствуют достижению практической задачи исследования преступления и обнаружения его виновников”[521]. Базируясь на этих положениях, В. И. Громов предлагает типовую схему построения методики расследования, предлагая в ней “выделить важнейшие основные моменты процесса расследования, которые являются как бы отдельными этапами в движении уголовного дела и которые требуют применения тех или других особых методов работы в зависимости от стадии или фазиса, в котором находится расследуемое дело...”, затем “изложить сущность и значение отдельных процессуальных “следственных” действий, предпринимаемых органами милиции и уголовного розыска в целях собирания и установки доказательств, и в связи с этим указать наиболее правильные общие методические приемы при выполнении этих действий...”, после чего “указать методы построения выводов и заключений из фактов, которые являются решающими для каждого уголовного дела и определяют его дальнейшее направление”, и наконец “дать образцы методики расследования отдельных видов общественно опасных деяний путем построения примерных планов расследования по этим делам”[522].

Как известно, по этим схемам примерно и строились первые частные криминалистические методики. Впоследствии, по мере разработки основ криминалистической методики, содержание частных методик усложнялось, объем содержащейся в них информации увеличивался, методики “обрастали” научными комментариями, дискуссионными положениями и различными вспомогательными данными. Использование их непосредственно при работе по конкретному уголовному делу становилось все затруднительнее, адаптация частной методики к обстоятельствам реального случая требовала все более трудоемких процедур. Некоторое время проблему пытались разрешить с помощью издания различных справочников — от справочников типа “Первоначальные следственные действия” до справочников по отдельным действиям: по осмотру места происшествия, по допросу и т. п.[523] Однако эти справочники при всей их положительной роли не могли способствовать оперативному решению возникающих задач в условиях дефицита времени. Руководства по методике расследования тех или иных видов преступлений, методические и практические пособия по частным криминалистическим методикам все более вытеснялись в сферу криминалистического образования и переставали быть практическими инструментами следственной работы.

Упрощению процесса оценки исходной информации, определения направлений расследования и выдвижения версий в известной степени поспособствовали исследования Л. Г. Видонова, Н. А. Селиванова, Л. А. Соя-Серко по установлению корреляционных зависимостей между элементами криминалистической характеристики по делам об убийствах. Результаты этих исследований демонстрировались в виде схем или кодовых таблиц типовых версий[524]. Постепенно умами ученых, работающих в области криминалистических методик, все больше овладевала идея разработки лаконичных программ действий следователя в зависимости от вида расследуемого преступления, исходной информации и складывающихся следственных ситуаций.

Исследования Л. Г. Видонова, к сожалению, не имели столь же усер­дных последователей. В литературе звучали высказывания о том, что криминалистическая характеристика преступления может иметь практическое значение лишь при условии исчисления указанных зависимостей, однако разработок, аналогичных названным, нам более не встречалось. Зато появились утверждения, сводящие на нет работы Л. Г. Видонова. По мнению А. М. Ларина, работы Видонова завели его в тупик, но “про­зрение, осознание тупика к нему пришло поздно — после нескольких лет изучения дел. В тот момент ему можно было посочувствовать. Но сочувствие его не устраивало. Он хотел славы — участия в конференциях, публикаций, ученых степеней. Речи и печатную продукцию Л. Г. Видонов оснащал учеными словами — “матрицы”, “доминирующие характеристики”, “стереотипы”, “аналоговая типологическая информация”, “алгоритми­ческий анализ”, утаивал объем наблюдений, подменяя мизерные абсолютные цифры процентными показателями, оперировал приспособленными примерами”, — то есть, говоря простым языком, попросту жульничал, выдавал за подлинные мошеннические результаты. А. М. Ларин не рискнул употребить эти слова, он интеллигентно заключил: “Все это — верные признаки паракриминалистики, с которой прочно связал свое имя Л. Г. Видонов”[525].

Остается предположить, что, видимо, Ларин был близок с Видоновым настолько, что тот поверял ему свои сокровенные мечты о славе, степенях и т. п. А Ларин, очевидно, по своей врожденной любви к истине и справедливости не мог не разоблачить его коварных устремлений, не заметив, что попутно он “вывел на чистую воду” и Н. А. Селиванова, и Л. А. Соя-Серко, и большой коллектив сотрудников НИИ Генеральной прокуратуры РФ, занимавшийся разработкой программ, аналогичных программированным схемам Л. Г. Видонова и Н. А. Селиванова.

Нам претит обличительный стиль “полемических” приемов Ларина, которые мы приводим лишь для того, чтобы читатель мог окончательно убе­диться в каком-то патологическом стремлении Ларина низвести всех “ина­комыслящих” до уровня шарлатанов, карьеристов и фальсификаторов.

Мы не задаемся целью проверки эмпирической базы программ Л. Г. Видонова и других авторов аналогичных программ. Дело не в конкретных показателях корреляционных зависимостей между элементами криминалистической характеристики, а в том, что этот подход, с нашей точки зрения, методически верен и разработка подобных программ должна основываться именно на нем. Именно подобным образом должны выглядеть программы построения типичных версий. Однако эти программы — не единственный вариант программирования действий следователя.

Еще в 70-х гг. ВНИИ МВД СССР были разработаны программы действий оперативной группы, выезжающей на место происшествия. Программы содержали перечень неотложных следственных действий с краткими комментариями, различающимися в зависимости от вида преступлений, и хранились в дежурной части органа внутренних дел. Оперативная группа получала нужную программу-карточку при выезде на место происшествия. Думается, что эти карточки программированных действий были прообразом эффективных следственных программ.

О значении и практической полезности алгоритмизации следственной деятельности пишут многие авторы[526]. По мнению А. А. Эйсмана, в программе, рассчитанной на реализацию самим следователем (в отличие от машинной) “должны содержаться как минимум следующие элементы:

1) формулировка задачи либо системы конечных и промежуточных задач применительно к исходным данным;

2) выбор средств и методов решения задачи;

3) оптимальная последовательность действий по решению задачи;

4) вспомогательная информация, способствующая решению задач (по некоторым категориям дел)”[527].

Решение проблемы программирования расследования выдвигает, по нашему мнению, как минимум, два вопроса: в каком соотношении должны находиться программы действий следователя с соответствующими частными криминалистическими методиками и какая область следственной деятельности должна быть объектом программирования.

Решение первого вопроса связано с представлением о содержании частных криминалистических методик. А. А. Эйсман справедливо отмечал, что поиск новых форм подачи методических данных привел к формализации компонентов частных методик: отсекалась вся мотивировочная или обосновывающая часть рекомендаций, следственные действия излагались в логической последовательности и т. п.[528] Содержание методики сближалось с типичной программой действий. Думается, что эта тенденция приводит к смешению двух видов методической документации: программы и частной методики.

Вопрос, по нашему мнению, следует решать так.

Частные методики излагаются, как правило, в руководствах, практических и учебных пособиях, в справочниках и т. п. Они обычно предназнача­ются для обучения, для формирования у обучающихся определенного комплекса знаний о процессе расследования тех или иных видов престу­плений. Формальное требование к изложению этих учебных методик закл­ючается в системности их содержания, в четком структурированном расп­ределении их материала по единообразной схеме. Здесь несомненно есть место и научному обоснованию, и рассмотрению дискуссионных вопросов, и определенному массиву вспомогательной информации. По большому счету, эти методики не являются рабочим инструментом следователя в силу избыточности содержащейся в них информации и весьма общей связи с конкретными следственными ситуациями. Это именно средство обучения, средство повышения квалификации. Проблема формирования частных методик — предмет дальнейшего рассмотрения; здесь же заметим лишь, что существующая форма изложения методических рекомендаций в виде таким образом формализованных их систем имеет обоснованную функциональную направленность и не требует радикальной перестройки. Нужно только отчетливо представлять, что это не программы действий оперативного характера, а общее руководство к действию.

Программы действий следователя не должны подменять собой частные криминалистические методики, но и не должны включаться в их соде­ржание. Это методические разработки прямого действия, рассчитанные на оперативное использование и максимально приспособленные к такому оперативному использованию. Их адаптация к условиям конкретного случая должна быть максимально проста — путем перебора зафиксированных в программе вариантов действий в зависимости от наличной информации.

При каком условии возможно создание таких программ? Ответ на этот вопрос, по существу, призван явиться и ответом на вопрос об объектах программирования.

Полагаем, что таким объектом должен служить первоначальный этап расследования, точнее даже — его неотложная часть. Именно на этом этапе деятельность следователя поддается формализации, число ее вариантов относительно невелико, вариантов исходной информации также немного. Программа действий на начальном этапе расследования действительно способна повысить его оперативность и результативность, риск шаблонизации здесь сравнительно невелик при достаточно квалифицированном анализе исходной информации.

Следует ли программировать отдельные следственные действия? Утвердительного ответа заслуживает осмотр места происшествия: он легко программируется именно в связи с разительными особенностями, зависящими от характера преступления и способа его совершения. Программирование же других следственных действий, и в особенности допроса чревато их шаблонизацией. Здесь программа действий должна носить сугубо индивидуальный характер, общее же следует черпать из соответствующей частной криминалистической методики.