И дети нас учат
Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например,обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудноеположение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы"не обращали на это внимания", не помогали ему, несмотря на все его слезы ивопли, - пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку,жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовалчто-то предпринять, чтобы прекратить крик. И, в общем-то, добивались успеха:малыш сам действительно выбирался из затруднения. И все было бы хорошо, еслибы не такая "деталь", на которую мы как-то сначала не обращали внимания: вовремя очередного "урока" страдали больше всех окружающие. Сами того неподозревая, мы учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому.Когда стал подрастать второй сын, мы и с ним поступали так же. И вот однаждыя увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетнийстарший брат даже не взглянет в его сторону - точь-в-точь как мы, взрослые.Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут былопросто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразиломеня. Тогда-то я и взглянула на себя, на нашу "воспитательную меру" состороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих. Подобные детские "уроки" исподволь навели нас на самые серьезные размышленияо разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, опоощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д. Один из этих уроковмне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно онзаставил меня по-новому взглянуть на очень сложную проблему - проблемунаказаний. Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже, чемобычно. Младший сынишка - ему было тогда чуть меньше года - сидел у меня наколенях и немного куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла бы, а тогдане понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот, но уронил на поли заплакал. Я спустила его с коленей на пол и сказала: - Подними ложку! Он заплакал еще громче. Логика моих последующих действий была такова: "Ахтак: ты роняешь, не поднимаешь, да еще и ревешь - тебя следует за этонаказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз". Вслух же я говорю: - Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму на руки. Малыш шлепается на пол, отпихивает ложку в сторону и заливается плачем пущепрежнего. - А... ты еще и не слушаешься! "Ну, разумеется, этого оставить нельзя, -думаю я, - надо обязательно настоять на своем, а то в следующий раз он..." -такова привычная и убедительная формула взрослых. И я настаиваю, да ещегрозным тоном: - Немедленно подними ложку, иначе!.. Малыш валится на пол и ревет взахлеб, причем рев этот не капризный, а иной,скорее жалобный какой-то... Я теряюсь, мне его жалко, хочется его поднять,успокоить (сейчас-то я бы так и сделала) - ведь он просто хотел спать. К томуже за столом все перестали есть - какая уж тут еда. Но тогда... я твердо стоюна своем, памятуя: нельзя потакать капризам - раз, и нельзя допускать, чтобытвое требование не выполнялось - два. А рев не прекращается. В смятении я почти кричу: - Ну, тогда не нужен ты мне такой! - и выбегаю из кухни. Останавливаюсь посреди комнаты и сама вот-вот расплачусь - от бессилия, отжалости, от того, что происходит что-то не то, а я не знаю, как надо... Изкухни доносится яростный рев - теперь уже не жалобный, а отчаянный,протестующий. Когда это кончится?! Проходит пятиминутная вечность... Наконецслышу: рев в кухне стихает, раздается тяжелое шарканье. Из-за двери - начетвереньках (это он-то, к тому времени уже умеющий хорошо ходить?) -появляется мой несчастный сын, зареванный, всхлипывающий... Я еще держусь, не бросаюсь ему навстречу, и он, изнемогая, ползет ко мне и,обхватив мои колени, начинает горько так, жалобно всхлипывать. Тут -наконец-то! - пожтели в тартарары все мои "твердые установки", я опускаюсь кнему на пол, и мы плачем оба, крепко обняв друг друга. Это слезы облегчения и радости: мы опять рядом, вместе. А минуты черездве-три он уже спит, еще всхлипывая изредка во сне и долго не отпуская моюруку. Да я и сама не могла никак с ним расстаться. Я смотрела на егоосунувшееся личико с размазанными по щекам слезами и впервые в жизни вдругпочувствовала огромную вину перед крохотным человеком. Ведь я была такнесправедлива к нему! Он искал у меня понимания и помощи, а получил - запростую оплошность - самое жестокое наказание: от него отказалась мама. Онпротестовал как мог, а я... даже не пыталась его понять, шла в своихдействиях из каких-то затверженных правил, а не от ребенка и его состояния. Пожалуй, с этого самого "урока" и началась моя материнская учеба, непрекращающаяся по сей день: я учусь понимать своих детей! Сложная это оказалась наука. Нет возможности здесь рассказать о многихошибках и промахах, которые допускали мы, взрослые, в общении с детьми.Нелегко было отказаться от убеждения, что мы правы уже потому, что мывзрослые, а они должны нам беспрекословно подчиняться только потому, что онидети. Еще труднее было в неудачах научиться не сваливать вину на ребят и навнешние обстоятельства, а посмотреть сначала на себя: что ты делаешь не так?И представьте себе, почти всегда причину обнаруживаешь в собственнойнеумелости, нетактичности, непродуманности, недальновидности. Вот еще пример.Дата добавления: 2014-12-05; просмотров: 713;