БЕЗ ДЕТЕЙ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, НАМ НЕЛЬЗЯ

Как же беспомощна я была, сколько ошибок наделала и пустячных, и непро­стительных! Можно только удивляться ребячьему терпению. Со временем я поняла: главное — осмыслить, прочувствовать конфликт и извлечь из него урок. Вот так и накапливается опыт. Разумеется, не все запомнишь, да вовсе и не обя­зательно запоминать, а тем более записывать. Но события-то происходят еже­дневно, ежеминутно, чуть ли не ежесекундно! И каждый раз отзываться на них приходится немедленно: в книгу не заглянешь, консультироваться не у кого да и некогда, «на потом» тоже не отложишь — как тут не наделать ошибок? О том, что они есть, всегда дадут знать дети: капризами, протестами, какими-то отклонениями от желаемой нормы. А ты, мама, каждый раз разберись, пойми, учись, «не позволяй душе лениться». И да здравствуют ошибки! Если они за­ставляют думать и становиться... добрей.

Никак не могу обойтись без восклицательных знаков, а ведь понимаю, что они часто лишь запутывают мысль. Вот и сейчас я вспомнила строгого Корчака, у которого нет пустых проходных фраз. В каждой — мысль, а подспудно эмо­ция— взведенной пружиной. Вместе все действует убедительно, неотразимо, .точно.

Например, его мнение (оно прямо противоположно моему) о ежесекундных и ежеминутных откликах на события: «Несказанно важно делать редкие, но; массированные замечания в виде дружелюбной беседы. Мы обычно боимся, что ребенок забудет; нет, он хорошо помнит, это, скорее, мы забываем и по­этому предпочитаем разделаться «по горячему следу», иными словами — не вовремя, жестоко».

Мне даже досадно стало, когда я прочитала первый раз эти строчки: а я-то думала... ну, конечно, Корчак прав. Я и сама много раз убеждалась в том, что в раздражении, то есть «по горячему следу», можно столько дров наломать, этих самых ошибок натворить... Лучше все-таки их предупредить. Поэтому не торопиться, сосчитать хотя бы до пяти, прежде чем отозваться. А еще лучше «дружелюбная беседа», для которой, конечно, надо выбрать подходящее время и место. Я согласна, разумеется, согласна... Но подождите, я не могу совсем отказаться от своих слов, я знаю, что в громадном большинстве случаев дети нуждаются в мгновенной реакции взрослого. И потом, какие же беседы с годо­валыми, двухлетними, даже трехлетними? Это с пятилетками можно уже про­бовать «говорить по душам», да и то не с каждым и не всегда, а раньше... А-а, вот в чем дело: доктор Корчак общался в основном с детьми уже «сознательных» возрастов, а мне, матери, приходится сначала иметь дело с младенцами, для которых слово без эмоции ничего не значит, а эмоция даже без слов — самый понятный язык. Но чувство на потом никак не отложишь, упущенного момента не вернешь.

Когда годовалый исследователь начинает стучать ложкой по кастрюльке, вы можете улыбнуться, по тарелке — вы нахмуритесь. А по стакану? А если взду­мает стукнуть по маминой руке или щеке? А вдруг ударит по пальчикам себя? Ну, конечно, вы отреагируете немедленно и по-разному. Сколько же таких «ло­жек» перебывает за день в руках неутомимого человечка? Про двух-трехлетнего я уж и не говорю — там задачи для взрослых потруднее. Понятно, что жить по­проще да полегче дети не дают и потом. Но это же и прекрасно! Они — вечный двигатель нашего развития, который творил бы с нами, взрослыми, чудеса, если бы не наша лень и не наша уверенность в собственной непогреши­мости.

Конечно, все мы учимся и у своих родителей, и у старших, и из книг, наконец, все искусство—об этом: как протянуть друг другу руки, понять себя и людей. И все же, по-моему, по преобразующей силе воздействия на человека ничто не может сравниться... с собственными детьми.

Люди, взрослея, часто утрачивают многое из того, чем так богато детство: непосредственность, свежее восприятие мира, неуемную любознательность и интерес к жизни, бескорыстие и глубину чувств... Общение с детьми заставляет как бы вернуться к этому животворному истоку жизни, постоянно поверять взрослую трудную жизнь надеждами и мечтами детства и юности. Кроме того, дети, живущие рядом,— это твое постоянное отражение, которое не сфальши­вит: каков ты, таковы и они. Никакое самое разнообразное общение со взрос­лыми этого не дает — слишком осложнено оно всевозможными условностями, знаниями, званиями, корыстными соображениями. А с детьми...

В педагогической литературе мне часто встречалась одна и та же мысль: воспитатель должен постоянно следить за собой, воспитывать себя, подавать детям пример. И мне всегда от этой вроде бы правильной мысли становилось не по себе: быть только на высоте? Вести себя только образцово-показательно? Я давно поняла, почувствовала, что главное условие контакта с детьми — искренность: с ними надо быть самим собой, Это меня всегда выручало. Однако как спорить с авторитетами?

И вдруг в «Календаре для родителей. 1982» (М., 1981. С. 57) читаю слове Б. Шоу: «Правильное воспитание детей в том, чтобы дети видели своих роди­телей такими, каковы они в действительности». А позже в воспоминаниях Т. Су­хотиной-Толстой нахожу: «Пожалуй, что правду говорят папа и князь, что надо делать так, как хочется, чтобы тогда, когда сделаешь дурно, чувствовать это. А если всегда делать хорошо, то делаешься собой довольна, и это очень про­тивно». Как обрадовалась я этим мыслям! Ну конечно, старание быть лучше, чем ты есть на самом деле, приведет к самодовольству, самоуверенности, а от­крытость, естественность заставит и успех, и ошибку пережить, перечувствовать, а значит, чуть-чуть измениться к лучшему. По ответной реакции детей всегда можно определить и свои промахи, и свои победы в сложном деле налажива­ния отношений. Ох и трудны бывают «детские» уроки! Мобилизуешь все для их решения: и чувства, и интуицию, и разум... Зато, если получится, прямо-таки физически ощущаешь: еще чуточку человека в тебе прибавилось. И в детях тво­их тоже... Если бы я сама этого не испытала, не поверила бы.

Скажем, всем нам хочется, чтобы наши дети были заботливы. А научить их этому — задача потруднее, чем самому проявлять заботу о них. Давно заме­чено, что нравоучения надоедают и не трогают; напоминания и упреки вызы­вают раздражение и строптивость; хуже всего подкуп: «Я тебе конфетку, а ты мне...» — это первый шаг к вымогательству, внешней заботе с подтекстом: «Что я с этого буду иметь?» Нет, нет — все это не то!

Самая распространенная ошибка — отстранить ребенка от всех дел, отка­зываться от его помощи, потому что матери всегда проще и быстрее что-то сделать самой, чем научить этому малыша. Каждый ребенок обязательно пытается подражать работающему: берется за веник или пылесос, за посуду, тряпку... Вот тут-то его бы и не оттолкнуть, а подбодрить, даже если мусор попадает не туда, куда надо, а чистая чашка плюхается снова в мыльную воду. Это пока еще не желание помочь. Важно пробудить у ребенка желание помочь. «Спасибо, мой помощник, как хорошо с тобой работается, как быстро мы все сделаем!» Дайте ему, вашему несмышленышу, радость почувствовать себя умелым, нужным, незаменимым! Минуты, затраченные на переделку, на обу­чение (ласковое, тактичное), на разговоры с ним, обернутся потом часами сэкономленного времени и той драгоценной заботой — помощью, о которой мы все, отцы и матери, так мечтаем.

Есть здесь, на мой взгляд, одна психологическая тонкость, которая до меня дошла не сразу. Не замечали ли вы такое: одному человеку помогать прият­но— он искренне радуется помощи, даже гордится ею, его чувство благодар­ности действует вдохновляюще, поднимает тебя в собственных глазах, начи­наешь чувствовать себя сильным, щедрым, нужным, и хочется быть таким долго-долго... Может быть, в этом заключается секрет известной женской «слабости», которая стимулирует мужское великодушие, сознание своего мужского достоинства, даже чувство ответственности?

А есть другие люди, как бы монополисты на любовь к ближним. Они сами — сплошное самопожертвование, но заботу о себе не приемлют. Среди женщин сейчас это встречается не так уж редко. Может быть, это одно из последствий эмансипации: сама, мол, могу и ни в чьей помощи не нуждаюсь?! Не миновало это и меня. Помогли разобраться дети. Началось, наверное, все с того, что как-то стеснялась помощи, отстраняла все попытки мне помочь. Даже гордилась тем, что могу обходиться без чьей-либо помощи: дескать, жалость унижает, забота нужна только слабому, а слабой я себя считать не хотела! Вот и получилось постепенно: и муж, и малыши перестали замечать, что я в их помощи все-таки нуждаюсь, и чем дальше, тем больше. Прошел год, второй… И накапливались во мне обида и недоумение: почему же они такие бесчувственные?

Выход оказался прост и естествен: мы стали учиться заботиться друг о друге, думать больше не о своих нуждах, а о нуждах другого. Например, не я стала говорить: «Помоги мне вымыть пол», а отец: «Ну-ка, давайте маме поможем с уборкой!»

Я как-то подумала: все-таки удивительно устроена семья — ничего лучше для нашего взаимного совершенствования в области человеческих отношений еще не придумано да и вряд ли будет изобретено. Посмотрите, какое диалектическое единство: дети бурно растут, меняются ежедневно, чуть ли не ежечасно, а мы, взрослые, уже малоизменяемы, стабильны. Детям нужна наша устойчивость, надежность бытия для защищенности, уверенности в незыблемое мира. А мы, взрослые, имея дело с постоянно меняющимся «материалом», вынуждены не ржаветь, не плесневеть — «самозатачиваться», чтобы не отстать детей, быть для них ведущими надолго.

Все то, что я пытаюсь объяснить так многословно, Пушкин выразил в нескольких фразах. И как сказал! Не могу удержаться от удовольствия снова и снова вместе с вами перечитать эти удивительные строки, с которыми Александр Сергеевич обратился к жене на четвертом году их супружества. Подчеркиваю: на четвертом— т. е. тогда, когда семейная жизнь успела одарить поэта не только розами, но и шипами. Наталья Николаевна в одном из писем, по-видимому, выразила беспокойство, что семья обременяет поэта, не дает ему сосредоточить на творчестве. И вот его ответ: «Никогда не думал я упрекать тебя в своей зависимости. Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив; но я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас» (8 июня 1834 г.). Воистину здесь нечего ни убавить, ни прибавить — по этому закону надо просто жить.