Зрелая любовь.

Зрелая любовь — это не капитуляция собственного Я, а капитуляция перед собственным Я. Эго отказывается от своей гегемонии над личностью в пользу сердца, но при подобной капитуляции оно отнюдь не упраздняется, не обращается в ничто. Скорее оно даже укрепляется, поскольку теперь его корни, находящиеся в теле, подпитываются той радостью, которая ощущается телом. Когда человек произносит «я люблю тебя», то его Я становится настолько же сильным, насколько сильно испытываемое им чувство любви. Можно сказать, что зрелая любовь несет в себе самоутверждение.

Диана — типичная иллюстрация поведения весьма многих моих пациентов, которые, влюбляясь, капитулируют перед другим человеком, а не перед самим собой. Они отказываются от своей независимости в надежде на то, что о них проявит заботу другой, любимый ими человек. В результате эти люди откатываются на инфантильную, детскую позицию, которая, как им кажется, обещает вновь сделать явью взаимоотношения, складывавшиеся у них в ту пору с родителем противоположного пола. Они становятся зависимыми людьми и, находясь в таком положении, оказываются открытыми для любых обид и беспомощными против них. Разумеется, такие отношения очень редко бывают сколько-нибудь продолжительными, а когда они прекращаются, человек вновь страдает от повторения того слома, который он когда-то пережил, будучи ребенком.

Невозможно поддерживать зрелые любовные отношения, если ты не являешься зрелым человеком, который способен прочно стоять на собственных ногах, оставаться, если это необходимо, в одиночестве и уметь выражать свои чувства свободно и глубоко. Такая зрелая любовь не является эгоистичной, поскольку человек полностью делится собою с другим. Да, она сконцентрирована на себе, но именно это и делает взаимоотношения восхитительными, поскольку каждый человек является индивидуальностью с присущим ему уникальным Я, которым он щедро делится со своим партнером. При таких взаимоотношениях окончательное свершение любви в сексе является взаимным по степени удовлетворенности и восторга.

Такая точка зрения на любовь идет вразрез с популярным мнением, гласящим, что в любви человек должен существовать ради другого человека. Однако подобный подход придает отношениям такой характер, когда человек служит другому, вместо того чтобы делиться с ним. «Делиться» означает отношения между равными, а служат тому, кто выше. Такого рода любовные взаимоотношения вскоре теряют свой восхитительный характер и заканчиваются тем, что партнер, которому служили, начинает оглядываться по сторонам в поисках отношений, которые несли бы в себе восторг любви, отсутствующий в нынешнем матримониальном союзе. Когда розыски близки к успешному завершению, тот супруг, который оказался отвергнутым, чует недоброе и начинает служить еще преданнее, преследуя две цели: чтобы все стало так, как надо, и чтобы самому стать таким, как того хочется его партнеру. Другая моя пациентка, которую бросил муж, совершенно сломалась после этого, горько рыдала и говорила: «Всю свою жизнь я стараюсь починить то, что поломалось, но ничего не получается. Сломанного не починишь. Я стараюсь помогать людям, а все, что я получаю взамен, — это лишь обиды и унижения. Я устала от всего этого».

Филиппу, занимавшему пост прокурора, было далеко за пятьдесят, когда он обратился ко мне за консультацией, поскольку что-то безвозвратно пропало из его жизни. Он женился в молодые годы и обзавелся тремя детьми в браке с женщиной, которую совсем не любил. Но он продолжал состоять в этом постылом семейном союзе без малого двадцать лет, поскольку полагал, что его жена нуждается в нем. Когда я встретился с ним, он уже почти двенадцать лет жил с Рут — женщиной, которая была гораздо моложе его. Их отношения начались когда-то как заурядная сексуальная интрижка, но за последние восемь лет и любовь, и секс испарились. Они продолжали спать в одной кровати, часто даже обнаженными, но интимная близость между ними давным-давно отсутствовала. Филипп рассказывал мне, что сожительница частенько критикует его за мелкие ляпсусы или слабые стороны, но, по его словам, во многом он сам вызывает ее на это. Во всем остальном их отношения были любезными и вполне дружелюбными, и внешне они производили впечатление устроенных людей, у которых все шло хорошо. У каждого из них была собственная профессиональная карьера, и по деловым соображениям они часто оказывались врозь.

Легко понять, почему Филипп жаловался, что в его жизни чего-то не хватает. В поисках удовлетворения он многие годы подвергался психоанализу по методам Фрейда и Юнга, что позднее привело его также к занятиям медитацией и иной деятельностью по совершенствованию духа. В течение долгих лет он был членом чисто мужской по своему составу компании, которая ставила перед собой цель развития мужского самосознания. У Филиппа было внушительное, открытое лицо. Тело у него было крепким и хорошо сложенным, а манеры — приятными. Женщин влекло к нему, но он был верен своей нынешней партнерше.

Чтобы понять проблему этого человека, надо было поглубже узнать и понять его предысторию. Свою мать Филипп описывал как женщину, стремившуюся к доминации и проявлявшую явные истерические наклонности, а отца — как человека тихого и пассивного. У его родителей было двое детей — сестра была на два года старше Филиппа. Он вполне осознавал, что мать вела себя по отношению к нему как соблазнительница. Благодаря ей он чувствовал свою особость, но в то же самое время мать заставляла Филиппа считать себя ответственным за ее счастье. Долго занимаясь аналитической психотерапией, он, конечно же, знал о всяких эдиповых аспектах и понимал, что его настраивали конкурировать с отцом и побеждать в этом соревновании, а он так и действовал. Этот человек чувствовал себя легко в мире мужчин, где мог быть агрессивным, не будучи при этом нахальным и бесцеремонным. В колледже он играл в американский футбол. Его проблема касалась отношений с женщинами. Однако с этой проблемой Филиппа можно было совладать лишь в том случае, если бы он смог вступить в настоящий контакт со своими чувствами по отношению к женщинам — чувствами, которые он глубоко подавил в себе. Филипп говорил о своей проблеме весьма открыто и разумно, но слишком хладнокровно — в нем было при этом совсем мало эмоций. Он пришел проконсультироваться со мной, потому что сам понимал: его эмоции были «заперты» в физических напряжениях, существовавших у него в теле, и к ним нужно было подойти «физическим», телесным образом.

Дыхание Филиппа на биоэнергетическом табурете было довольно поверхностным. Его грудь была раздута и в то же время сильно скована. Когда я призывал его пользоваться голосом, это в чем-то помогало, но не пробуждало в нем никакой печали. Выполняя упражнение по заземлению, Филипп испытывал серьезные трудности при попытках добиться в ногах пульсации. В то же время при выполнении упражнения по нанесению пинков он демонстрировал определенные чувства, но не мог добиться прорыва и выйти на подлинную эмоциональную разрядку. В раннем возрасте он выработал у себя сильный контроль над чувствами, и в данный момент отказаться от этого было выше его сознательных возможностей. Тем не менее после выполнения указанных упражнений Филипп чувствовал себя много лучше. Он видел, что с их помощью продвигается в правильном направлении, и был полон решимости продолжать и их, и тот анализ, которому он подвергался у меня.

Однажды, когда Филипп лежал в запрокинутом положении на табурете и издавал непрерывной звук, его голос достиг такой точки, что, казалось, вот-вот произойдет перелом и он начнет плакать. Однако, к моему удивлению, он вдруг стал смеяться, да так, что не мог остановиться. Мне уже приходилось видеть, как подобное происходило с другими пациентами, и почти во всех этих случаях получалось так, что если смех затягивался, то он заканчивался рыданиями. В данной ситуации имеет место подсознательная попытка пациента отрицать наличие печали и превратить и это чувство, и всю ситуацию в нечто смехотворное. Я примкнул к хохоту Филиппа, чтобы помочь ему ощутить иррациональный характер подобного смеха, но единственным результатом стало то, что он стал покатываться еще сильнее и звонче, пока через каких-нибудь пятнадцать минут мы с трудом прекратили это загадочное зрелище. Но хотя в тот день Филипп и не плакал, он понял, что в нем существует сильное сопротивление тому, чтобы капитулировать и позволить кому-то «влезть ему в душу».

Несмотря на мужественность внешнего облика Филиппа, в нем было много чисто мальчишеских черт, которые опровергали любые предположения о его полной зрелости. В процессе прохождения анализа он начал осознавать, что, будучи мальчиком, чувствовал себя попавшимся в материнскую ловушку и что он негодовал из-за той ответственности, которую она возложила на него, требуя быть маленьким мужчиной. Однако теперь Филипп пребывал совсем в другой ловушке — в западне своего нарциссического ощущения собственной особости и превосходства, бравших начало в том сексуальном влечении, которое испытывала к нему мать. Нарциссизм представляет собой распространенную проблему у тех мужчин, чья мать была одновременно соблазнительницей и тираном. В личности этих людей присутствует фаллический компонент, который имеет отношение к их эрекционной силе, являющейся основой присущего им ощущения собственной сексуальной привлекательности для женщин. Они рассматривают эту эрекционную мощь в качестве выразителя своей способности удовлетворить женщину как физически, так и эмоционально. Но для такого мужчины капитуляция перед любовью является весьма трудным делом. С одной стороны, в такой капитуляции таится риск оказаться во владении избранной женщины, как когда-то им владела мать. С другой стороны, это означало бы потерю его фаллической позиции с присущим последней ощущением своей особости и превосходства, поскольку привело бы к сексуальному оргазму и тем самым к разрядке всего возбуждения и восторга игры по обольщению и совращению. Филипп рассказывал мне, что мог сохранять эрекционную силу, пребывая внутри женщины, на протяжении двух часов, в течение которых та испытывала множество оргазмов. Однако в результате нежелания или неспособности Филиппа капитулировать его чувства оставались неудовлетворенными, а самому ему не хватало чего-то важного.

Как я уже говорил ранее, капитуляция не принадлежит к разряду того, что человек может осуществить в соответствии с волевым актом, поскольку она требует отказаться и от воли. Воля представляет собой механизм выживания, а применительно к Филиппу выживание рассматривалось как умение не позволить женщине войти во владение им. Поворотный пункт в терапии Филиппа имел место вскоре после кончины его престарелого, девяностодвухлетнего отца, о котором он заботился в течение нескольких последних лет. Я так и думал, что это событие будет иметь освобождающий эффект, поскольку взаимоотношения Филиппа с отцом были, что называется, неоднозначными. Филипп являлся сыном, но в последние годы жизни отца был одновременно и отцом своего отца. Эдиповы аспекты в отношениях с отцом тоже делали Филиппа более молодым, точнее, младшим человеком. Теперь он мог претендовать на все королевство, ставшее его полным владением. У него завязался серьезный роман с женщиной, которую он знал и раньше, причем их взаимоотношения быстро приобрели характер страстной сексуальной связи, во всех смыслах отличавшейся от того, что у него было с Рут. Сейчас Филипп чувствовал, что на самом деле влюблен в Элизабет, свою новую женщину. Кстати, она была уже далеко не юной и имела вполне взрослых и самостоятельных детей. Хотя до этого он влюблялся исключительно в женщин гораздо моложе себя, сейчас он отдал свое сердце особе заметно более зрелой.

Конкретные обстоятельства его связи с Элизабет давали ему возможность вести двойную жизнь, проводя уикэнды со своей новой любовницей, а остальное время — с Рут. Его новообретенный роман, казалось, расцветал все пышнее и с каждой неделей становился все более бурным, и в то же время старая связь, как ни в чем не бывало, продолжала двигаться по накатанному пути. Филипп хорошо понимал, что долго подобная ситуация не могла продолжаться. Надо было принимать какое-то решение. Его новая избранница оказывала на него давление, добиваясь, чтобы Филипп поставил свою прежнюю партнершу в известность об их взаимоотношениях, но он колебался, не будучи уверенным в себе. Мучивший его конфликт Филипп описывал следующими словами: «Я знал, что она [речь при этом шла о его новой подруге] любит меня по-настоящему глубоко. По словам Элизабет, она никогда не испытывала такого сексуального наслаждения, как со мной. Она разделяла так много моих интересов, и мы понимали друг друга полностью, причем с полуслова. Сам я мог быть перед нею весьма открытым. Она хотела быть со мною все время, а не только по выходным, но я ощущал, что в ее личности есть какие-то властные, но одновременно и иждивенческие замашки. В отношениях с Рут у меня было гораздо больше свободы. Рут — женщина деловая и вполне практичная, которая знает, как сделать что-то самостоятельно, а Элизабет совсем не такая. Но я люблю Элизабет. Она восхищает и возбуждает меня в сексуальном плане, чего никак нельзя сказать о Рут».

Склад личности Филиппа не позволял вести двойную жизнь. Ему требовалось быть открытым и искренним с обеими женщинами, но он отлично знал, что нанесет Рут глубокую рану, рассказав ей про Элизабет, и у него никак не поднималась рука сделать это. Филипп лежал в моем кабинете, запрокинувшись и делая дыхательные упражнения на биоэнергетическом табурете, и мы беседовали с ним на все эти темы, как внезапно он начал плакать. Ему и раньше во время терапевтических сеансов случалось слегка всплакнуть, и, по моему убеждению, это помогло ему открыться для своей новой любви. Когда он плакал в этот раз, то сказал, что чувствует в своем сердце боль, которую связывал со своими мыслями о Рут: ведь, раня ее, он одновременно причинял боль и себе. Его сердце было разбито так же, как, по его суждению, будет разбито сердце Рут, если он оттолкнет ее. И тут Филипп стал плакать еще горше, поскольку внезапно ощутил ту печаль, которую подавлял в себе с детских лет, когда мать отвергла его сексуальное чувство к ней. Напряжение, постоянно присутствовавшее в его груди и стеснявшее его дыхание, а также блокировавшее его способность капитулировать перед любовью, все эти годы служило ему защитой против боли, причиненной в детстве, и против боязни снова оказаться уязвленным.

Однако для положения, в котором Филипп оказался теперь, не существовало никакого легкого решения. Он не мог бросить Рут, поскольку был не в состоянии ранить ее и поскольку боялся сам остаться в одиночестве. Рут находилась точно в таком же положении. Интуитивно чувствуя, что в жизни Филиппа появилась другая женщина, она была не в состоянии уйти от него. Зная, что их сексуальная любовь давно истаяла, она время от времени получала с его стороны намеки быть внутренне готовой согласиться с тем, что ее партнер нуждается в кратковременном послаблении и какой-то интрижке на стороне. И она, и Филипп все последнее время их совместной жизни пребывали друг с другом не по любви, а по надобности. Их отношения заключались во взаимозависимости. Каждый из них нуждался в другом. Филипп, глубоко увязнув в своих взаимоотношениях с Рут, начал нежданно ощущать, что сейчас его в такой же мере начинают засасывать и отношения с Элизабет. Эта женщина продолжала давить на него, требуя оставить Рут, и угрожала покончить с их отношениями, если он не сделает этого, причем на самом деле Элизабет была не в состоянии махнуть рукой на Филиппа точно так же, как сам он не мог бросить Рут. Постепенно Филипп стал осознавать, что Элизабет была деспотичной особой, которая в конечном итоге стала бы владеть им точно так же, как это когда-то делала мать. Филипп стал все более отчетливо понимать, что должен отъединиться от Элизабет по той же причине, по которой он в свое время стал отходить от Рут, — а именно потому, что он не был свободен.

Стремление быть свободным стало в этот момент центральной проблемой в терапии Филиппа. Он наконец понял, что не сможет сделаться свободным человеком — иными словами, человеком, который искренен перед самим собой, — пока он зависит от кого-то и подчиняется кому-то. Таким подначальным человеком он являлся и в своей юридической конторе, во многом слишком сильно полагаясь на своего делового партнера, в котором, по своему убеждению, он нуждался. Таким образом, невзирая на тот факт, что Филипп вплотную приближался к шестидесятилетнему возрасту, в эмоциональном плане он продолжал оставаться мальчиком, а не полноценным мужчиной, способным без чьей-либо помощи прочно стоять на собственных ногах. Эмоциональная зрелость являлась в жизни Филиппа отсутствующей координатой, и это было подлинной трагедией, по поводу которой он был вправе плакать и впадать в гнев, что он, собственно говоря, и делал. На протяжении следующего года терапии я мог наблюдать в личности Филиппа и в его жизни зримые перемены. Он и Рут стали жить врозь, хотя и продолжали оставаться друзьями. Расстался он и с Элизабет, невзирая на то что сексуальные чувства, которые они питали друг к другу, продолжали оставаться сильными. Да и в своей фирме он занял лидирующее положение. Но как же обстояли при этом дела с любовью?

Филипп говорил, что испытывает любовь к Рут, хотя и не ощущает к ней сексуального влечения. Выражаясь проще, его сердце было открыто перед Рут, равно как оно было открыто — но совершенно по-другому — и перед Элизабет, к которой у него все еще существовали сексуальные чувства. Но в обоих случаях это была любовь, которая брала свое начало исключительно из добрых чувств, которые он испытывал по отношению к обеим женщинам, а не из того, что он в них как-то нуждался. Сердце его распахнулась даже настолько, чтобы принять в свое лоно сестру, от которой он отдалился уже много лет назад. И в довершение всего он сделал еще один, сильно удививший меня ход, когда во время одного из терапевтических сеансов нежданно-негаданно произнес: «Доктор Лоуэн, мне хотелось бы вам сказать, как сильно я люблю вас». Как-то во сне он увидел себя вздымающимся в небеса на большом белом облаке. Его это невообразимо восхитило и обрадовало, поскольку он увидел в этом знамение своего духовного возрождения. В то же самое время он ощущал глубокую умиротворенность и примирение с самим собой, что было одновременно и радостным чувством. Невзирая на безмятежность и простоту всех этих чувств, в них присутствовал и элемент страстности. Филипп был теперь страстно влюблен в жизнь и в мироздание. Ему не надо было ничего больше искать. Он наконец нашел самого себя, он проник в самую сердцевину своего естества, своего сердца, и там открыл, что смысл жизни состоит в открытости человека восторгу бытия.

Филипп до этого уже познал любовь. Он был неподдельно влюблен в Рут, когда они впервые стали возлюбленными, точно так же как и в мать своих детей, когда они встретились в первый раз. В тех, прежних ситуациях его чувство любви было истинным и подлинным, но оно не проникало достаточно глубоко и не было длительным. Точно так же как человек быстро впадает в состояние любви, он может и «выпасть» из него, и такое слишком часто случается из-за нашего разочарования тем фактом, что другой человек не удовлетворяет нас в должной мере. Мы не понимаем того, что никто не может удовлетворить нас, кроме нас самих, и что мера нашей удовлетворенности напрямую зависит от того, насколько мы открыты самим себе и жизни. Когда пущенная Купидоном стрела любви пробивает нашу броню и наносит укол в сердце, мы становимся открытыми любви и радости, но не остаемся такими же открытыми навсегда. Наше эго начинает медленно отстаивать и восстанавливать свою власть, задавая трудные вопросы, ставя под сомнение, заставляя перестать доверять и захватывая контроль над ситуацией. Наша открытость начинает видеться нам самим как брешь в собственных защитных порядках, которую мы прямо-таки обязаны залечить или заделать. Внезапно и бурно влюбиться — это вовсе не ответ, а вот быть по-настоящему влюбленным — это ответ, означающий одновременно необходимость быть открытым. И первым делом нужно обязательно быть открытым перед собственным Я, перед своими глубочайшими чувствами, а для этого требуется быть свободным от страха, стыда или чувства вины.

Страх подрывает способность человека капитулировать перед лицом любви. Этот страх не носит рационального характера, а произрастает из детского опыта данного индивидуума и имеет смысл только в терминах такого опыта. Однако он по-прежнему сохраняет свою власть над нами, коль скоро мы продолжаем действовать так, словно по сей день находимся в той же самой ситуации из нашего давно минувшего детства. До тех пор пока Диана продолжает свои попытки доказать, какая она хорошая маленькая девочка, стараясь всем помочь и поступая во всем только правильно, она будет бояться стать самою собой, принять свою сексуальность как должное и капитулировать перед любовью. Пока Филипп продолжает бояться, что станет собственностью женщины, он будет сражаться против того, чтобы капитулировать перед любовью. Его обращенный к женщине призыв будет основываться на всяческих замечательных качествах, которыми он обладает, а не на том простом факте, что он — мужчина, которому нужна женщина, чтобы увенчать и ублаготворить его жизнь. На этом уровне Филипп все еще был молодым парнем, который играл в любовь и который по-старому нуждался в материнской заботе и уходе. Этот мужчина никогда не жил по-настоящему один. После того как он покинул родительский дом, чтобы жениться, он всегда был связан с какой-нибудь женщиной. Несмотря на всю любовь к Элизабет, Филипп понимал, что перебраться к ней сразу же после того, как он оставит Рут, будет означать попытку сбежать и спрятаться от дремавшего в нем страха остаться в одиночестве. До тех пор пока он ощущал себя зависимым от женщины, он не мог стать свободным; в нем всегда таился бы страх перед ее властными потугами завладеть им. В нем отсутствовала бы та зрелость, которая делает безоговорочную капитуляцию человека перед любовью выражением глубочайших, интимнейших сторон своего Я. Спустя пару недель после нашей беседы на эти темы Филипп рассказал, как в одно прекрасное утро он пробудился в самом радостном настроении, после того как видел сон, из которого ему стало ясно, что он больше не боится остаться в одиночестве и не ощущает зависимости от женщины. Всякий раз, когда мой пациент чувствует себя избавившимся от страха, мы оба испытываем радостные ощущения!

Зрелость представляет собой такую стадию жизни, когда человек постигает и принимает собственное Я. Он знает свои страхи, слабости и маневры и принимает их как данность. Я не верю, что нам когда-либо удастся дойти до такого состояния, в котором мы полностью освободимся от травматических последствий своего прошлого, но нужно сделать так, чтобы эти «дела давно минувших дней» не управляли нами сегодня и завтра. Приятие фактов вовсе не означает беспомощности перед ними. Поскольку проблемы прошлого структурно заложены в тело в форме всякого рода хронических напряжений, для высвобождения тела нужно работать с ним. Разнообразные биоэнергетические упражнения, используемые нами в процессе терапии, могут проделываться и дома, если человек знает, как применять их.

Приятие означает также, что человек избавляется от всякого стыда по поводу своих трудностей или проблем.

Стыд подобен чувству вины в том, что он ограничивает свободу человека быть самим собою и выражать себя. [Я подверг чувства стыда и вины анализу в своей уже упоминавшейся книге «Удовольствие». Они были названы там оценочными эмоциями. В основе этих чувств лежит негативная самооценка.] Мать Дианы довела ее до того, что та стала до чрезвычайности стыдиться своих сексуальных чувств; добилась мать этого тем, что на невинное сексуальное поведение ребенка навешивала ярлыки чего-то грязного и непотребного. Но поскольку разные околосексуальные чувства ассоциировались у малышки с самыми восхитительными и приятными ощущениями, бедное дитя попало в ужасающе конфликтную ситуацию, которая едва не довела ее до умопомрачения. Она пыталась подавить свои «нехорошие» чувства и, как мы видели, в значительной степени преуспела в том, чтобы отсечь их почти полностью. Однако это породило в ней огромное внутреннее напряжение, которое потом принудило ее действовать так, чтобы вообще исторгнуть из себя указанное «вредное» чувство. Все мы, жители цивилизованных стран, испытываем некоторую степень стыда по поводу своего тела и его «животных» функций, которые в значительной мере сфокусированы на сексуальности, однако лишь немногие пациенты вслух говорят об этом стыде. Они слишком стыдятся даже самих разговоров о своих стыдных чувствах и о связанном с этим стыде и, будучи людьми изощренными и умудренными, просто отрицают указанный стыд. Самовыражение не ограничивается чувствами печали и гнева. У большинства людей есть какие-то мрачные тайны, которые они стыдятся выявить, а в отдельных случаях даже скрывают от самих себя. Однако всевозможные страхи, зависть, отвращение, гадливость и влечения, если их скрывают из-за стыда, становятся важными барьерами, которые препятствуют капитуляции перед любовью.

Точно так же как Диана страдала от стыда, Филипп испытывал страдания из-за глубокого ощущения вины, которого он к тому же почти совсем не осознавал. Вина отличается от стыда тем, что она относится к таким чувствам и поступкам, которые рассматриваются лишь как морально сомнительные, а не как грязные или непристойные. Однако большинство людей, обращающихся сегодня к терапевту в поисках помощи, изощрены в психологическом отношении и отрицают присутствие у них какого-либо ощущения вины. Отвергая сам факт наличия какого-то явления, невозможно рассуждать о нем; тем самым резко затрудняется возможность освободить человека от того, что его мучит. Детей заставляют обрести убеждение, что чувства гнева и сексуальности плохи и аморальны, если они направлены на родителей. С виной, равно как и со стыдом, ассоциируется страх. У Филиппа чувство вины манифестировалось в сильном мышечном напряжении, присутствовавшем в его теле и заключавшем в себе массу печали и гнева, но лишь изредка достигавшем сознания Филиппа. В нем скопилось огромное количество гнева против матери за то, что она предала его любовь, и против отца за то, что тот покинул его и отдал во власть матери. Но сам Филипп в детстве вступил в эту сделку и поддержал опасную игру, которая позволяла ему чувствовать свою особость и превосходство. Как может ребенок гневаться на родителя, который относился к нему как к человеку особому и затмевающему других? Гнев появляется лишь тогда, когда подобный «исключительный» ребенок вырастает и постепенно начинает ощущать ту цену в виде боли и разочарования, которую приходится платить за пребывание в столь высоком положении. В тот момент, когда Филипп горько плакал, испытывая в своем сердце боль из-за всего, о чем выше говорилось, он делал очередной шаг по нелегкому пути к тому, чтобы стать по-настоящему свободным человеком.

Капитуляция перед любовью включает в себя способность сполна поделиться своим Я с партнером. Любовь сводится вовсе не к тому, чтобы давать, а к тому, чтобы быть открытым. Но первым делом такая открытость должна быть достигнута по отношению к собственному Я и лишь после этого — к другому человеку. Она включает в себя пребывание в контакте со своими глубочайшими чувствами, а далее — способность надлежащим образом выразить существующие чувства. Применительно к Филиппу это означало необходимость понять и принять, насколько силен был его гнев против женщин — всех женщин без исключения, — поскольку каждая из них в той или иной мере служила для него представлением и воплощением собственной матери. Для Дианы это значило, что нужно принять как данность гнев, направленный против всех мужчин, включая работавшего с ней терапевта, потому что каждый из них был для нее олицетворением отца, который предал ее. Капитуляция перед телом и его чувствами является одновременно капитуляцией перед любовью.