ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧАЛОСЬ

Смеркалось, когда Лесси вышла на немощеную дорогу. Теперь она бежала тише, трусцой, и в ее ходе была нерешительность. Она остановилась и оглянулась назад – туда, откуда бежала. Она подняла голову, потому что была сбита с толку.

Чувство времени уже не тянуло ее бежать вперед. Собаки ничего не знают о картах и расстояниях, как знает человек. К этому времени Лесси полагалось встретить мальчика и идти с ним вместе домой – домой к обеду.

Время обедать. Так говорил Лесси соблюдавшийся годами распорядок жизни. Позади, на псарне, перед нею будет миска с добрым куском мяса. Но там будет еще и цепь, делающая собаку узницей.

Лесси постояла в нерешительности, и тут начало пробуждаться другое чувство: тяга к своему дому – один из самых сильных инстинктов у животного. А ее домом была не псарня, откуда она ушла. Им был домик горняка, где она лежала на ковре перед очагом, где было тепло и где голоса и руки были ласковы. И теперь, заплутавшись, она туда и должна держать свой путь.

Она подняла голову, когда в ней проснулась тяга к своему истинному дому. Она наставила нос по ветру, как бы спрашивая, какое взять направление. Потом без колебания она пустилась по дороге к югу. Не просите человека объяснить вам, как могла она узнать, что надо держать на юг. Может быть, тысячи и тысячи лет назад, до того как человек «развил» свой ум образованием, он обладал той же инстинктивной тягой к дому; но если она и была у него, то сейчас он ее лишен. При всем своем умственном развитии человек вам не скажет, почему птица или животное, если посадить их в клетку и увезти в темноте за много миль, а потом выпустить, пускаются сразу к своему дому. Человек знает только, что животные способны на то, что для него невозможно и необъяснимо.

Итак, Лесси не колебалась. Теперь она ощущала великое удовлетворение и внутренний покой. Она шла домой. Она была счастлива.

Никто не мог ей сказать и никаким путем не могла она это узнать, что то, к чему она приступает, лежит чуть ли не в царстве невозможного, что ей надо пройти сотни миль по диким местам – путешествие, в какое мало кто из людей не убоялся бы отправиться пешком.

Человек может покупать в дороге еду, а какой монетой может платить за еду собака? Никакой, кроме как любовью к своему хозяину. Человек может читать дорожные указатели – собака же должна идти вслепую, следуя лишь инстинкту. Человеку будет известно, как пересечь ему большие озера, что тянутся с востока на запад чуть ли не через всю страну, преграждая путь всякому животному, двинувшемуся на юг. И откуда знать собаке, что она дорого стоит и что в городах и деревнях живут сотни приметливых людей, которые захотят по этой причине поймать ее?

Столько есть всякого, чего не знает собака, но многому собаку научает опыт.

Лесси побежала счастливая. Путешествие началось.

На исходе долгих северных сумерек два человека сидели на скамейке у своего дома. Дом был как все другие в деревне, выстроившиеся с двух сторон по старозаветной узкой улочке. Стены были толстые от ежегодной побелки.

Старик в простой домотканой одежде бережно разжег свою трубку и, когда раскурил, поднял голову. Он следил, как дым табака улетал, завиваясь, в тихом вечернем воздухе. Вдруг он почувствовал, как второй человек, помоложе, схватил его за локоть.

– Вулли, глянь-ка!

Старик посмотрел, куда ему указывал младший. Он вглядывался, пока глаз его не стал различать яснее в вечерней мгле. К ним приближалась собака.

Человек помоложе, в гетрах и плисовой паре, встал.

– Похоже, хорошая, Вулли, – сказал он.

– Да, Джорди, красивая колли.

Они не спускали глаз с собаки, пока она не подбежала совсем близко. Тогда младший заволновался.

– Перехватим ее, Вулли. Это, похоже, та красивая колли, которую завел себе герцог. Она самая! Могу поклясться. Я ее видел позавчера, когда ходил ругаться с Мак-Уином насчет лососьего лова. Не иначе, как сбежала…

– Ох, и тогда за нее дадут…

– Дадут награду тому, кто ее приведет…

– А ну, живо!

– Я мигом!

Последнее слово младший бросил через плечо, потому что он уже выбежал на середину улицы. Он преградил собаке дорогу.

– Сюда, дружок, сюда! – звал он. – Сюда, ласонька!

Он пригласительно похлопывал рукой по своему колену. Лесси посмотрела на него. Ее ухо уловило слово, похожее на ее имя: «ласонька». Если бы человек тихо подошел к ней сейчас, она, возможно, дала бы ему провести рукой по своей шерсти. Но он кинулся к ней слишком быстро. Лесси сразу вспомнился Хайнз. Она чуть уклонилась и, не прибавляя ходу, той же трусцой пробежала мимо. Человек метнулся на нее. Ее мускулы напряглись, и она, как ловкий футболист, сделала рывок и «обвела» противника. Несколько секунд она неслась быстрым галопом, потом опять перешла на свою ровную, целенаправленную рысь.

Но человек гнался за ней по деревенской улице. Лесси опять ускорила шаг, сменив рысь на ровный галоп. Чем дольше он гнался за ней, тем крепче укоренялось в ее мозгу, что она не должна даваться в руки человеку. Гнаться за собакой – это только учить ее убегать.

Когда шотландец увидел, что, полагаясь лишь на быстроту своих ног, ему собаку не догнать, он остановился и поднял с земли булыжник. Он думал запустить камень так, чтобы он в полете перегнал Лесси, и, может быть тогда, услышав падение камня, собака повернет назад, прямо на догоняющего. Он отвел руку назад и швырнул.

Но не добросил. Камень упал почти вровень с Лессиным плечом. Когда он еще падал, она искусно уклонилась в своем галопе, как это делает при игре в поло хорошо натренированная лошадь, – начав заводить другой передней ногой. Она нырнула в канаву. Чуть ли не стелясь по земле, она шла с удивительной скоростью. В одном из заборов была пробоина. Она шмыгнула в нее и помчалась прочь от дороги, в голые поля за деревней.

Здесь она вновь повернула к югу и опять перешла на ровную трусцу.

Но Лесси теперь научилась одному правилу: нужно сторониться людей. По какой-то непонятной для нее причине их руки стали ей враждебны. Голос у них был теперь грубый и сердитый. Они кричали и швырялись камнями. В людях теперь появилась угроза. Поэтому она должна их сторониться. Эта мысль прочно запала в нее. Лесси в первый же день усвоила первый свой урок.

В этот первый вечер Лесси упорно продолжала путь. Никогда раньше, за все пять лет ее жизни, ей не случалось оставаться вечером одной за стенами жилья. Тут не мог прийти на помощь опыт – только инстинкт.

Инстинкт же был в ней остер и насторожен. Она упорно бежала тропинкой по одетой в вереск равнине. Тропинка давала ей чувство горячего удовлетворения, так как шла на юг.

Лесси бежала по ней трусцой доверчиво и спокойно.

Начался подъем. Завершив его, она внизу, в долине, смутно различила темные строения какой-то фермы. Лесси сразу остановилась, наставив уши вперед и подергивая ноздрями. Чуткий слух и превосходное тонкое обоняние читали ей отчет об этом поселении в долине так ясно, как мог бы человек читать по книге.

Они ей сообщили о лошадях, стоящих в стойлах, об овцах, о другой собаке, о еде, о людях. Она осторожно стала спускаться по склону. Запах еды был приятный, а она долгие часы шла не евши. Но она знала, что должна остерегаться, потому что там были еще и люди. А в ее мозгу уже прочно утвердилось, что она должна их сторониться. Тихой трусцой бежала она вниз по тропинке.

Вдруг раздался резкий, вызывающий лай другой собаки. Лесси услышала, что та бежит ей навстречу. Она остановилась в ожидании. Может быть, та собака друг?

Но нет. Собака бежит, взрывая тропу, шерсть у нее стоит дыбом, уши прижаты. Лесси вся подобралась, готовая к встрече. Когда та прыгнула, она отступила вбок. Та повернула назад, громко лая в истерической ярости. Ее голос говорил: «Это мой дом, а ты вторгаешься непрошеная. Это мой дом, и я буду его защищать».

Из фермы внизу глухо донесся голос человека:

– Кто там еще, Тэмми? Взять! Чужой!

При звуке человеческого голоса Лесси круто повернула. Она затрусила прочь. Дом был не ее. Ее отсюда гнали.

Кудлатый пес бросался на Лесси, когда она, убегая, пустилась вскачь, тыкался ей в бока. Она быстро обернулась к нему, оскалив зубы. Как будто достаточно было этой угрозы, пес отступил.

Лесси бежала и бежала. Вскоре строения фермы остались позади. Она бежала нежилыми местами, по тропам, проторенным животными. Наконец, приуныв, она стала вынюхивать воду. Нашла маленький ручей со студеной водой и стала жадно лакать. Небо на востоке посерело. Она огляделась вокруг.

Она тихонько поскребла у скалы передней лапой. Три раза оглянулась, потом свернулась клубком. Сзади ее защищал нависший уступ. Морду она наставила наружу. Теперь, даже если заснуть, нос и уши упредят ее о приближении любой опасности.

Она положила голову на лапу и громко вздохнула.

На другой день с раннего утра Лесси опять была в пути. Она неуклонно бежала мерным, легким ходом, какого станет на долгие мили пути. Ее мышцы работали с непостижимой ритмичностью, в гору ли она бежала или под гору. Она не останавливалась, не колебалась. Когда дорога шла к югу, Лесси бежала по ней, когда сворачивала в сторону, сходила с дороги и пускалась звериными стежками сквозь кустарник и вереск.

Когда дорога вела к поселку или ферме, она пугливо делала крюк, в обход жилищ, сторонясь человека. Так что там, где живут люди, она проходила осторожно, инстинктивно держась под прикрытием, проскользая, точно призрак, под тенью какой-нибудь купы деревьев или кустарника, предпочитая открытому месту лесок.

Большей частью дорога шла в гору, так как впереди тянулась гряда синих гор. Лесси безошибочно взяла направление к самому глубокому разделу, где мог быть проход. Ближе к полдню, когда она забиралась все выше и выше, небо сплошь заволокло. Тучи казались свинцовыми.

Вдруг вспыхнула молния, а за ней загремел гром. Лесси стояла в нерешительности, потом заскулила быстро и жалобно. Она испугалась. Нельзя винить собаку, что она иной раз струсит. В собаке столько доблестей, что можно простить ей, если изредка она испытывает страх. А сказать по правде, так очень немногие колли переносят гром и молнию.

Для некоторых собак подобный шум просто ничего не значит, а собаки охотничьих пород, так те никогда так не радуются, как при звуке ружейного выстрела. Другое дело колли. Как видно, собаки из этой породы, проработав долго бок о бок с человеком постоянными его помощницами, усвоили урок, что такие резкие, дикие звуки могут ранить. И при звуке выстрела колли по большей части бегут в укрытие. На иного врага они смело выйдут вперед, но не против неведомой опасности шума.

Лесси колебалась. Раскаты грома отдавались в горах, и ливень так и хлестал в неистовой грозе, какие знакомы Северной Шотландии. Долго она старалась пересилить страх, но наконец не выдержала. Она затрусила к месту на кремнистой дороге, где нависшие уступы образовали сухую пещеру. Она заползла туда и лежала задом к скале, покуда гремел гром и его раскаты были точно артиллерийский огонь.

Но если она и прервала свое путешествие, то лишь ненадолго. Как только гроза, поваркивая, ушла по горному кряжу вдаль, Лесси снова была на ногах. Одну секунду она стояла, подняв голову и принюхиваясь. Потом опять двинулась в путь, идя все той же неустанной мерной трусцой.

Теперь, после дождя, ее красивая длинная шерсть была измазана и забрызгана размокшей землей. Но Лесси шла и шла все вперед и вперед – на юг.