Европа открытости и расцвета

Этот период развития Европы характеризуется подъ­емом и большей открытостью во всех областях. Процес­сы эти достигают своего пика в период, традиционно на­зываемый Возрождением: оно разворачивается во всем блеске начиная с XIV—XV веков. В моей недавней книге «Moyen Age en images» («Средневековье в изображени­ях») я попытался показать, как этот поворотный момент отразился в иконографии. Вкратце повторю свои выводы здесь. Прежде всего, появились изображения ребенка, который до XIII века не принимался во внимание как са­мостоятельная ценность, хотя в повседневной жизни он и был предметом вечной родительской любви, — этот фено­мен констатировал Филипп Арьес¹. Ребенок выходит на первый план благодаря, естественно, Младенцу Иисусу: его изображения любовно воспроизводят в апокрифиче­ских «Детских евангелиях», которых становится все боль­ше, и в струе нового культа Младенца Иисуса ребенок на изображениях становится красивым и привлекательным, он с радостью и хитрецой демонстрирует свои игрушки, ангельский мир наводняют толстощекие младенцы-амур­чики — путти. Параллельно утверждается традиция изоб­ражения женщины; раньше повсеместно ощущался культ Девы Марии в образе скорбящей Богоматери или Святой Девы милосердия, теперь же больший интерес у худож­ников вызывает Ева, доселе оттесненная на задний план как источник опасности. В ней воплощены плотские со-

¹ См.: Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург, 1999.

РОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ

блазны и земная женская прелесть, ее лицо соперничает по красоте с ликом Девы Марии.

В начале XIV века появляется нововведение, которо­му был уготован невероятный успех, — это портрет. Он возник благодаря упрочению понятия человеческой инди­видуальности и новому изобразительному коду, который назовут реализмом. Эти изменения проявляются в изоб­ражениях и живых людей, и мертвых. Лица на надгроб­ных изображениях перестают тяготеть к сложившимся ка­нонам, теперь скульпторы, наоборот, стремятся прибли­зить их к реальности. С самых ранних портретов на нас смотрят лица сильных мира сего — это Папы, короли, сеньоры и богатые буржуа; потом портретный жанр стано­вится более демократичным. Изобретение в XV веке масля­ных красок и развитие станковой живописи идет на пользу портрету, который неизменно занимает почетное место на фресках. В Европе началась эпоха портрета, и она про­длится до тех пор, пока в XIX веке эстафету частично не перехватит фотография. В этой расцветающей новой Ев­ропе, где гастрономия приносит с собой новые элементы застольной роскоши, увеличивается число пиров: леген­дарным примером остается знаменитое празднество, устро­енное в Лилле в 1454 году герцогом Бургундским Филип­пом Добрым, когда присутствующие давали обет на по­данном к столу фазане. Игра проникает во все социальные практики и выходит за пределы мира аристократии; к игре в кости с начала XV века добавляются карты таро, начи­нается эпоха карточной игры, резко возрастает популяр­ность разнообразных пари, особенно в Англии. Европа того времени, кажется, хотела заговорить вспышки чумы гран­диозным по масштабу возвратом к грезам рыцарской жиз­ни, к тому, что голландец Йохан Хёйзинга в своей знаме­нитой книге «Осень Средневековья» (1919) назвал «терп­ким вкусом жизни», «стремлением к красивой жизни», «мечтами о геройстве и любви» и «грезами о жизненной идиллии»; эта Европа уже кружилась не только в «пляске смерти», но и в праздничных танцах, которых станови-

VI. ОСЕНЬ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ИЛИ ВЕСНА НОВОГО ВРЕМЕНИ? 273

лось все больше. Плясали их под звуки музыки, которая, обновившись в XIV веке с приходом манеры ars nova, или «нового искусства», достигла большой тонкости ритмиче­ского выражения и научилась использовать все ресурсы голоса и музыкальных инструментов. В этот момент вы­рисовывается новый образ Европы, которая танцует, поет и играет на музыкальных инструментах.

Флоренция, цветок Европы?

Самым блестящим примером европейского расцвета того времени становится Флоренция XV века. Там в этот момент уже начался процесс, который позже назовут Воз­рождением. Флоренция в XV веке являет собой нагляд­ный пример развития итальянского города-государства в направлении просвещенной монархии. Своим расцветом Флоренция обязана нескольким богатым семействам тор­говцев-банкиров, и в первую очередь роду Медичи. Разви­тие Флоренции не совпадало с направлением политиче­ского развития Европы. Будущее было за крупными госу­дарствами — Англией, Францией, Кастилией. Но режимы единоличной власти в городах благоприятствовали разви­тию нового искусства. Знаменитые семейства, правившие городами и городами-государствами, особенно в Италии, прославились своим деятельным меценатством.

До эпохи Лоренцо Великолепного, который был не толь­ко меценатом, но и талантливым поэтом, ведущую роль играл его дед Козимо, негласный правитель Флоренции с 1434 по 1464 год. Козимо коллекционировал античные статуи, камни, монеты, медали, а кроме того, основал не­сколько библиотек, причем его собственная состояла из 400 томов, которые он покупал или заказывал переписчи­кам по всей Европе и даже на Востоке. Козимо открывает и поддерживает Марсилио Фичино, сына своего личного врача: платит за его обучение и поселяет его на своей вилле в Кареджи, которая становится штаб-квартирой Платоновской академии, созданной Фичино. Кроме того,

РОЖДЕНИЕ ЕВРОПЫ

Козимо покровительствует преподавателю риторики Кри-стофоро Ландино, благодаря которому, как утверждают, европейские гуманисты начали вместо латыни использо­вать народные языки. Козимо также восстанавливает мо­настырь доминиканцев-реформаторов (Сан-Марко), церковь Сан-Лоренцо, построенную Брунеллески, заказывает дво­рец своему любимому архитектору Микелоццо, и все это не считая пригородных вилл, аббатства во Фьезоле, двор­цов в Милане, коллежа итальянцев в Париже и больницы в Иерусалиме. Он покровительствует гениальному скульп­тору Донателло, который будет похоронен с ним по со­седству, а также брату Джованни да Фьезоле (Фра Ан-желико), которому он поручает фрески Сан-Марко, и еще нескольким великим художникам своего времени.

Флоренция становится средоточием крупнейших до­стижений нового искусства. Это и ворота Баптистерия, оформленные самыми знаменитыми скульпторами начала XV века, и революционные фрески Мазаччо в церкви Санта-Мария-дель-Кармине, в которых гениально реали­зуется открытый ренессансными мастерами эффект перс­пективы. Наконец, самое величественное из этих произ­ведений — купол Флорентийского собора, возведенный Брунеллески. Здесь не совсем подходящее место, чтобы подробно рассматривать историю флорентийского искус­ства эпохи Кватроченто, я перечислил только нескольких мастеров и несколько произведений первого ряда. Доба­вим к этому еще школу неоплатоников, возникшую, как мы видели, под покровительством семейства Медичи и подпитываемую притоком в Европу греческих ученых, бе­гущих от турок после взятия Константинополя, — школу, формировавшуюся, в частности, вокруг Марсилио Фичи-но: это философское течение было одним из главных нов­шеств промежуточного периода между Средневековьем и Возрождением. По сути, оно продолжает интеллектуаль­ную линию, характерную для Средневековья: новые идеи, облаченные в античные покровы. Богатая европейская тра-

VI. ОСЕНЬ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ИЛИ ВЕСНА НОВОГО ВРЕМЕНИ? 275

диция возрождения забытого старого возникает в каро­лингскую эпоху и продлится до конца XVIII века, давая повод французскому поэту Андре Шенье сказать: «Мы новой мысли ход / В античный вложим стих».

Из всего моря идей и произведений, которыми озна­меновался бурлящий, неспокойный, но прекрасный XV век, я выделю двух человек, которым в историографии не уде­ляется того внимания, которого они заслуживают.