Соотношение теории и метода в психологии: теоретическая модель

Было проведено специальное исследование, посвященное проблеме соотношения теории и метода в психологической науке (Мазилов, 1998, 2001). Изначально представлялось совершенно ясным, что между теорией и методом должно существовать отношение достаточно тесное. Ведь еще в прошлом столетии Гегель говорил о том, что теория на известном этапе может становиться методом исследования. Метод, согласно Гегелю, «не есть нечто отличное от своего предмета и содержания, ибо движет вперед себя содержание внутри себя, диалектика, которую оно имеет в самом себе» (Гегель, 1937, с. 34). На это указывала и этимология самих слов «теория» и «метод».

Метод (греч. путь исследования или познания, теория, учение) — способ построения и обоснования философского и научного знания; совокупность приемов и операций практического и теоретического освоения действительности. Хотелось бы обратить внимание на то, что этимология слова свидетельствует о близости метода и теории: одно из значений слова «метод» указывает на теорию, учение, что, на наш взгляд, знаменательно. В данной работе целесообразно различать метод как способ построения и обоснования научного знания и метод как совокупность приемов и операций практического «освоения действительности» (т.е. эмпирический метод, метод «добывания» эмпирических фактов).

Теория (греч., от рассматриваю, исследую), в широком смысле – комплекс взглядов, представлений, идей, направленных на истолкование и объяснение какого-либо явления; в более узком и специальном смысле – высшая, самая развитая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности – объекта данной теории. Хотим и в этом случае обратить особое внимание на то, что этимология указывает на познавательные действия, которые предполагают определенные способы. Связь между методами и теорией «в языке» несомненна.

Обращение к работам психологов, однако, выявило чрезвычайно странную (и достаточно неожиданную) картину. С одной стороны, наличие такой связи, по-видимому, было хорошо известно психологам разных поколений: упоминаний о том, что теория и метод связаны между собой, обнаружилось предостаточно — фактически, каждым крупным психологом такая констатация (в той или иной форме) была сделана (см. обзор в предыдущем параграфе этого раздела). Но далее общих утверждений дело почему-то не шло. Более того — и это удивляет более всего — специальных работ, в которых бы раскрывались механизмы такого соотношения, вообще обнаружить не удалось. Налицо парадокс: проблема теории и метода в психологии является одной из центральных среди методологических проблем современной психологической науки, от разрешения этой проблемы зависит решение многих других методологических вопросов. Во всяком случае совершенно очевидно, что разработка проблемы теории и метода является необходимым условием для методологического соотнесения различных психологических теорий, подходов, направлений. Парадокс состоит в том, что, этот вопрос, насколько можно судить по литературе, психологов, кажется, совершенно не волнует: кроме общих констатаций наличия тесной связи (или даже единства) о реальном взаимодействии теории и метода в психологии, сказать, фактически, нечего. Ситуация с исследованием проблемы соотношения теории и метода в психологии очень напоминает некогда описанную еще Блаженным Августином: мы думаем, что знаем о вещи, пока нас никто о ней не спрашивает, но если кто-то начинает спрашивать, то мы ощущаем бессилие что-либо сказать.

М.Г. Ярошевским, как уже указывалось, было введено важное различение. Согласно М.Г. Ярошевскому, в историко-психологическом анализе выделяются два уровня. Первый уровень — уровень рефлексии исследователя о собственной деятельности. Результатами такой деятельности исследователя являются методологические замечания и констатации в научных работах. Второй уровень — глубинный, где идет реальная «категориальная» работа. Реалии второго, глубинного уровня могут быть выявлены только с помощью специально организованного исследования, которое направлено именно на выявление специфики методов и теорий. Важно отметить, что между этими уровнями возможны расхождения: рефлексия исследователя часто бывает неполной, вследствие чего важные моменты не получают отражения в сознании. Кроме того, существует феномен «гетерогонии целей», как его называл Вундт: намерения исследователя (отражающиеся в методологических высказываниях) не всегда реализуются, иногда по ходу исследования вносятся существенные коррективы, являющиеся результатом проведенной работы (не всегда осознаваемые автором). В итоге исследование реально решает не те задачи, которые ставились изначально (сам исследователь зачастую не отдает себе отчета в произошедших изменениях). Наконец, использование определенных методов относится к той стороне деятельности, которая, будучи «технической», далеко не всегда осознается самим исследователем. Тем более это относится к осознанию связи, существующей между теориями и используемыми в исследовании методами. Можно привести высказывания многих психологов о том, как соотносятся или должны соотноситься теория и метод в психологическом исследовании (что соответствует первому аспекту проблемы, который, напомним, подробно обсуждался в предыдущем параграфе).

Второй аспект проблемы состоит в том, чтобы выяснить, как реально соотносятся теория и метод в том или ином психологическом исследовании. Для изучения этого вопроса требуется специальное историко-методологическое исследование. Если первый аспект, как мы видели, неоднократно был предметом рассмотрения, то второй практически специальному исследованию не подвергался.

Распространенное представление, согласно которому теория детерминирует выбор метода, нуждается, по меньшей мере, в конкретизации или уточнении. Многими авторами подчеркивалась определяющая роль теории в этом соотношении. Но теория выступает результатом научного исследования, тогда как методы являются средством получения этого результата и их использование явно предшествует формулировке теории. Другим чрезвычайно актуальным вопросом является проблема методов психологии. Существуют или нет специальные теоретические методы психологии? Как ни удивительно, на столь естественный вопрос достаточно определенного ответа, в общем-то, нет. И, что удивительнее всего (автора настоящих строк это поражает до глубины души!), создается стойкое впечатление, что современную психологию это вроде бы и не особенно интересует. Во всяком случае, очень немногие авторы эту проблему упоминают (до исследования этой проблемы дело, как правило, не доходит).

В чем же состоит причина отмеченного выше парадокса? Известно, что наука может рассматриваться как концептуальная система и как деятельность. Г. Гаттинг — известный методолог науки — полагает, что наиболее сложная проблема в методологии — синтез представлений о науке как концептуальной структуре и человеческой деятельности. Обычно теория и метод рассматриваются в различных контекстах: теория анализируется, когда речь идет о науке как концептуальной структуре, проблема методов раскрывается, когда исследуется наука как деятельность. Возникает задача планирования такого исследования, в котором проблема соотношения теории и метода анализировалась бы в рамках одного «контекста». Целесообразно начинать с анализа в контексте науки как концептуальной системы. Возможно, это позволит получить новые данные об отношении между теорией и методом в психологии и на основе этих данных разработать модель соотношения теории и метода.

Было бы очень заманчиво окунуться в «гущу событий», обратившись к анализу самого последнего этапа кризиса в психологической науке, либо к анализу современных психологических концепций. Но такой ход оказывается невозможным, поскольку в этом случае мы оказываемся лишенными каких бы то ни было рабочих схем (кроме интуитивных, что, разумеется, неплохо, но в других случаях: здесь, когда исследование должно выявить, по сути, «работу» таких же недостаточно хорошо осознаваемых — очень похожих на интуитивные — «оснований», такой метод вряд ли может считаться приемлемым). Поэтому мы вынуждены начать «с начала», даже если маркировка очевидно условна. Поскольку нас интересует научная психология, то необходимо проанализировать основные, существенные в методологическом отношении этапы формирования психологии как научной дисциплины, по возможности рассмотрев как внутренние изменения, по всей вероятности, связанные с теорией и методами, так и «внешние» (ведь, для того, чтобы «выделиться» в качестве самостоятельной науки, надо «стать таковой» в глазах научного сообщества: следовательно, возможны — да и просто необходимы — декларации, соответствующие этим ожиданиям).

В статье «Экспериментальный метод исследования» В.Д. Шадриков анализирует два возможных пути построения психологической науки: аксиоматический и экспериментальный (Шадриков, 1974). В.Д. Шадриков анализирует достоинства и недостатки этих методологических стратегий построения науки. Несомненно существование экспериментальной психологии. Возможно ли существование «чисто экспериментальной» науки? Автора настоящих строк давно не покидает ощущение того, что даже «самая эмпирическая» наука имеет некоторые априорные предпосылки.

Сказанное выше о невнимании психологов к вопросу о соотношении теории и метода может показаться сильным преувеличением. Тем не менее, такое невнимание налицо. Механизм связи теории и метода изучен, раскрыт и объяснен совершенно недостаточно. Исследование этого вопроса тем более важно, что многими авторами вопрос как бы «выносится за скобки», поэтому выпадает из поля внимания. Примером может служить уже упоминавшаяся известная работа классика мировой психологической науки Жана Пиаже (1963, рус. пер. 1966). Если начинать с эмпирического исследования, использующего тот или иной метод (в случае, который анализирует Пиаже, эксперимента, направленного на выявление причин иллюзий восприятия), обнаруживающего факты и законы, создается устойчивое впечатление, что основной задачей науки является объяснение. При этом интересующий нас вопрос, почему используется именно такой метод (именно такой вариант эксперимента), оказывается неправомерным, поскольку метод был «задан» изначально. Возникает впечатление, что объяснение «с помощью гипотез» охватывает всю методологию психологического исследования. Никоим образом не умаляя важности проблемы объяснения, заметим, что к ней нельзя свести всю «методолого-психологическую» проблематику. Более того, ясно, что проблема объяснения может быть разрешена лишь тогда, когда будет раскрыто реальное место объяснения в структуре психологического исследования, т.е. выявлены существующие отношения между всеми его составляющими. Таким образом, при подходе, аналогичном использованному Ж. Пиаже, проблема «закрывается». Исследователь фактически лишается возможности выяснить, почему используется такой вариант эксперимента, а не какой-либо другой. Мы, напротив, полагаем, что это один из наиболее важных методологических вопросов психологического исследования. И то, что исследователь каким-то удивительным образом из всех возможных выбирает тот вариант метода, который соответствует его экспектациям, нуждается в специальном исследовании и объяснении.

Многие авторы высказывают соображения, что в абсолютно «чистом» виде в жизни ни эмпирический, ни аксиоматический подходы неосуществим. Реально мы имеем дело с достаточно сложными гибридами. Собственно говоря, об этом пишут и писатели, и философы. Так, к примеру, выглядит эта проблема в восприятии известного швейцарского писателя: «Разум путем логического умозаключения может спокойно вывести одну правду из другой, что обычно и делают, извлекая ее в свою очередь из предыдущей и так далее, пока не доберутся до истины — полной и непреложной, что означает — полученной методом дедукции или, напротив, индукции, опирающейся на вымысел, чувственный опыт, гипотезу или версию. Разум и дедукция делают ставку на безошибочность и надежность, индукция отваживается на риск. Поэтому дедукция — метод богов: правду знают одни они и в своих суждениях всегда следуют от общего к частному. Однако человеческая жизнь редко складывается по законам дедукции, чаще ее носит по своим волнам индукция, во власти которой эта жизнь находится, поскольку полна неожиданностей, заведомо не поддающихся расчету, но именно все то непрогнозируемое, что мы называем «случай» и что сваливается нам на голову, как метеор, обычно превращается, едва успев шмякнуться на нас и раздавить в лепешку, в нечто такое, что тут же учитывается и прекрасно укладывается в статистику» (Дюрренматт, 1998, с. 70). Известно, что в своем знаменитом произведении «О душе» Великий Стагирит говорил о психологии, как о дисциплине причастной к «наиболее возвышенному и удивительному». Поэтому весьма логично предположить, что сама психологическая наука включает в себя хотя бы отдельные элементы «науки богов». Впрочем, если говорить серьезно, в самой-что-ни-на-есть эмпирической психологии должны найтись некие априорные «предвосхищения». Возможно, что наука в действительности «устроена» сложнее, чем иногда представляется. «Остается фактом, что платоновская речь, восхваляющая науку, ненаучна, и это тем более верно, что ей удается достичь легитимации науки. Научное знание не может узнать и продемонстрировать свою истинность, если не будет прибегать к другому знанию — рассказу, являющемуся для него незнанием; за отсутствием оного оно обязано искать основания в самом себе и скатываться таким образом к тому, что осуждает: предвосхищению основания, предрассудку. Но не скатывается ли оно точно так же, позволяя себе этот рассказ?» (Лиотар, 1998, с.74).

Однако, вернемся к научной психологии. Все же: является психология аксиоматической или эмпирической?

Историко-методологическое исследование (Мазилов, 1998) показало, что даже чисто эмпирические методы имеют выраженную обусловленность со стороны теоретических представлений. В частности, обнаружилось, что структура интроспекции как эмпирического метода определяется исходными представлениями исследователя об изучаемом явлении. Эмпирические методы использовались в различных модификациях (В. Вундт, Ф. Брентано, У. Джемс, О. Кюльпе, Э. Титченер, Н. Ах и др.), в которых сочетаются инвариантность и вариативность. Дать объяснение этому феномену позволило представление об уровневом строении метода.

Необходимо различать теорию как результат научного исследования и предтеорию как комплекс исходных представлений, предшествующих эмпирическому изучению и направляющих исследование. Могут быть выделены следующие компоненты предтеории: идея метода, базовая категория, моделирующее представление, организующая схема. Любое исследование начинается с проблемы. Проблема предполагает выделение предмета исследования. В психологии предмет исследования тесно связан с трактовкой предмета психологии в целом. Поэтому в психологическом исследовании реально имеют дело с опредмеченной проблемой. В психологии возможно несовпадение декларируемого предмета и реального предмета. Проблема, которая будет исследоваться, должна быть конкретизирована. Конкретизация происходит в двух направлениях: в проблеме необходимо увидеть именно психологический феномен, она должна «опредметиться». Другая важная конкретизация проблемы происходит тогда, когда опредмеченная проблема соотносится с моделирующими представлениями (Н.Г.Алексеев, Э.Г.Юдин). К примеру, «мышление» как таковое представляет собой абстракцию, которую невозможно изучать, для этого оно должно во что-то «воплотиться». Это «воплощение» и есть моделирующие представления: решение задачи, соотнесение понятий, понимание выражений, построение умозаключения и т.д. Опредмеченность проблемы (иными словами, латентное присутствие определенной трактовки предмета психологии) определяет идею метода (если, например, исследователь исходит из того, что реальный предмет — непосредственный опыт, он, несомненно, будет стремиться использовать метод самонаблюдения в той или иной форме). Выбор формы метода связан с дальнейшими уточнениями. Дальнейшее уточнение состоит в выборе базовой категории. Базовая категория определяет общую ориентацию исследования. В качестве базовых категорий, как показали исследования, на ранних этапах развития научной психологии, выступают понятия структура, функция, акт, процесс. Базовая категория определяет тип организующей схемы. Организующая схема — способ организации исследования, которое может быть направлено на раскрытие структуры, функции изучаемого явления или на выявление его процессуальных характеристик. (Исследование показало, что в рассматриваемый период существовали возможности уровневого и генетического анализа, но реализованы, фактически, не были).

Эмпирический метод выступает как зависимый от предтеории. В структуре предтеории представлена идея метода, которая, в свою очередь, определяется пониманием предмета науки. Если предмет науки — сознание или внутренний опыт, то идея метода, его принцип, определяется через внутреннее восприятие, самонаблюдение. Это означает, что если в данном исследовании будут использоваться другие методы, например, эксперимент, то они будут выступать исключительно в роли вспомогательных, дополнительных, лишь создающих оптимальные условия для внутреннего восприятия. Идеи метода недостаточно, чтобы охарактеризовать метод психологического исследования в целом. Одна и та же идея метода может воплощаться в существенно различающихся вариантах метода. Метод представляет собой сложное образование, имеет уровневую структуру, причем различные уровни связаны с различными компонентами предтеории.

Можно говорить по меньшей мере о трех уровнях метода. На первом уровне метод выступает как идеологический, т.е. на этом уровне выражается общий принцип («идея») метода. Этот уровень, в основном, определяется идеей метода как компонентом структуры предтеории, который, в свою очередь, детерминируется пониманием предмета психологии. На втором уровне метод проявляется как предметный. На этом уровне определяется, что именно будет этим методом изучаться. Скажем, метод интроспекции может быть направлен на выделение содержаний опыта, на фиксацию актов и т.п. Этот уровень определяется такими компонентами предтеории как «базовая категория» — «организационная схема»: понятия «структура», «функция» или «процесс» определяют в конечном счете содержание метода, т.е. какой именно психологический материал будет фиксироваться и описываться. На третьем уровне метод выступает как процедурный, операционный. Любой метод в конечном счете может быть охарактеризован и описан как последовательность или совокупность конкретных процедур. Этот уровень, в основном, определяется таким компонентом предтеории как моделирующие представления. Они определяют не только последовательность действий исследователя и испытуемого, специфические приемы, используемые для того, чтобы фиксировать необходимый психический материал, но и выбор стимульного материала. К этому уровню (например, в случае использования метода интроспекции) могут быть отнесены такие специфические технические приемы, которые обеспечивают развернутые подробные показания (использование элементов ретроспекции, активный опрос испытуемого, деление на этапы, стадии, фракции и т.п.) или обеспечивают улучшение восприятия испытуемым переживаний (повторение переживаний, возможность бессознательного опознания, метод перерыва, парциальный метод, метод замедления течения переживаний и т.п).

Единство теории и метода достигается за счет того, что теория как результат исследования и метод как средство осуществления исследования имеют общие корни, которые могут быть обнаружены в предтеории (отдельные компоненты предтеории определяют различные уровни метода). Отсюда становится ясно, почему в одном случае используется, к примеру, «структурный» вариант самонаблюдения, нацеленный на выделение и описание элементов психического явления, тогда как в другом случае используется «функциональный» вариант самонаблюдения. Наличие уровней в структуре метода позволяет по новому подойти к проблеме инвариантности и вариативности метода.

Применение того или иного метода позволяет получить эмпирический материал. Описание как функция и задача науки в психологических концепциях периода становления психологии как самостоятельной дисциплины может быть представлена следующим образом. Полученный эмпирический материал подлежит интерпретации. Первоначально интерпретация предполагает упорядочение данных посредством интерпретирующей категории. Производной от интерпретирующей категории является интерпретационная (объяснительная) схема. В качестве таковых выступают на первых этапах те же самые категории: структура, функция и процесс. В таких случаях протоколы опыта «редактируются» (по удачному выражению психологов Вюрцбургской школы). Интерпретация здесь, фактически, сводится к тому, что эмпирические данные упорядочиваются в направлении, заданном интерпретирующей категорией. На ранних этапах развития психологии как самостоятельной науки базовая категория и интерпретирующая категории совпадают. В этом случае продуктом интерпретации является описание. Его в психологии рассматриваемого периода называют теорией. Если ставится задача объяснения, то возможны варианты: первый — объяснение за счет обращения к физиологии. Второй вариант состоит в том, что кроме интерпретации посредством категории, совпадающей с базовой, дополнительно происходит реинтерпретация посредством другой категории. Реально объяснение чаще всего на этом этапе ограничивается декларативным указанием на возможность объяснения (объяснения в действительности не происходит).

Особый интерес в плане интересующей нас темы представляет тот вариант, когда в качестве интерпретирующей категории выступает категория «процесс». Фактически, происходит интерпретация материала, полученного исходя из одной категории (структура), посредством другой (процесс). Этот случай чрезвычайно важен, т.к. позволяет сформулировать гипотезу о происхождении теоретического метода. В работе Н. Аха (Ach, 1905) протоколы экспериментов, полученные в результате использования метода систематического экспериментального самонаблюдения интерпретируются с позиций теории детерминирующей тенденции (как процессуальной характеристики мышления). Этот вариант представляет собой модель возникновения теоретического психологического метода. Этап интерпретации в этом случае «отделяется» от собственно эмпирического исследования и тем самым создается возможность использовать психологический анализ (теоретический, поскольку в основе в данном случае лежат представления о процессе) применительно к любому материалу (фактам эмпирического исследования, явлениям повседневной жизни, «сконструированным» фактам и т.д.). Таким образом, происходит переход от интерпретации к способу обращения с темой (если воспользоваться удачным выражением Мартина Хайдеггера). В данном случае мы имеем дело с научным методом, который отличается от философского умозрительного, в первую очередь, тем, что является производным от эмпирического научного метода, можно сказать, основан на нем. Тем самым сохраняется предметная специфика, что является своего рода «подтверждением правомерности» подобной процедуры. Вместо интерпретирующей схемы может использоваться объясняющая.

Необходимо отметить, что в этом случае структура цикла существенно меняется: сформулированная теория ведет к изменению понимания предмета и схема, приведенная на рис. 3, фактически становится «замкнутой», чего реально не наблюдалось на первых этапах развития научной психологии. Для исследований более позднего периода это становится типичным. Соотношение теории и метода, таким образом, становится двунаправленным и «диалектичным»: теория определяет метод, но и метод в свою очередь определяет теорию. Отношение между теорией и методом в психологии, характерное для начального периода ее развития как самостоятельной науки, как мы видели, в дальнейшем существенно изменяется. (К обсуждению вопроса об универсальности «замкнутой» модели придется вернуться ниже в связи с результатами исследования соотношения теории и метода в психологических концепциях XX столетия). Характеризуя эти отношения в указанный период в целом, необходимо признать, что психология в значительный степени продолжала сохранять субъективизм, свойственный философской психологии. Более того, можно сказать, что несмотря на проникновение эксперимента, психология по характеру обобщений в значительной степени сохраняла черты философской психологии. Сама процедура эмпирического исследования была достаточно произвольной: предтеорией, фактически, задавались основные результаты. В этом объяснение известного феномена, согласно которому очень часто психологи, использовавшие субъективный метод получали результаты, совпадавшие с их теоретическими представлениями. Иными словами, на этом этапе своего развития психология оказалась куда более «аксиоматической» (в том смысле, что при построении теории играли важную роль априорные положения), чем можно было ожидать от чисто опытной науки. Независимой от «метафизики» психологии не получилось. Важно подчеркнуть, что путь, пройденный к этому времени психологией был еще «путем эмбриона». Психология «примеряла» на себя возможности других наук. Начинала она как настоящая естественная наука. Это был путь, «указанный» еще Кантом (о «двойной» программе И.Канта см. Мазилов, 1998, с.147-151). Научная психология продолжала идти по этому пути. Но еще в прошлом столетии наметились другие «линии развития». Во французской психологической школе продуктивно разрабатывался подход, основывавшийся на патологическом методе. Как писал об этом П. Фресс, французская психология отпочковалась от психопатологии, интерпретируемой философами. В. Дильтей (1894) был одним из первых критиков научной психологии. «Понимающая» психология должна была строиться, по мысли Дильтея, на совсем иных основаниях. Двадцатый век проходит в полемике между ориентациями, реализующими естественнонаучный, либо, напротив, герменевтический, гуманистический подходы. В конце столетия стало совершенно ясно, что разрешить этот конфликт между естественнонаучной и герменевтической ориентациями в психологии путем «логического империализма» (Л. Гараи, М. Кечке) невозможно.

В дальнейшем нами было проведено дополнительное исследование, касающееся соотношения теории и метода в психологии более позднего периода (с целью проверки универсальности разработанной модели). К сожалению, здесь нет возможности представить его результаты сколь-нибудь подробно, поэтому ограничимся формулированием лишь некоторых общих выводов.

Итак, на первых этапах развития научной психологии, когда происходило конституирование этой дисциплины как самостоятельной науки, независимой от философии, методы использовались в основном как средство добывания эмпирического материала, фактов (эмпирический метод), и как средство описания (объяснения) (зачаточная форма теоретического метода).

Но уже очень скоро появляются эмпирические методы с несколько иными функциями. Продолжает интенсивно использоваться та форма эксперимента, который восходит еще к временам Хр. Вольфа, — измерительный эксперимент. Напомним, он использовался в психофизических исследованиях. В научной психологии он был переосмыслен и «приспособлен» к решению чисто психологических задач.

По прежнему наиболее часто используется метод в своей «чистой» функции, как источник получения новых фактов: исследователь вносит изменения и фиксирует, каковы будут следствия. Таким образом, в этом случае эксперимент носит откровенно «поисковый» характер.

Наибольший интерес представляет та разновидность метода, где метод (к примеру, эксперимент) имеет четко направленный характер и посвящен проверке той или иной гипотезы. Примером может служить классическое исследование Н.Н. Ланге, посвященное изучению «закона перцепции». Основой для выдвижения гипотезы в данном случае служит теория, а измерительный эксперимент выступает в новом качестве: он не столько измеряет время реакции самой по себе, сколько позволяет заключить, подтверждается или нет гипотеза, что реакции испытуемого в разных опытах соответствуют различным стадиям перцептивного процесса. Это начало той «линии» в экспериментальной психологии, которая так ярко проявилась в психологии XX столетия (достаточно вспомнить классические эксперименты в школе Курта Левина).

Важно, что проведенное исследование позволило существенно уточнить чрезвычайно важный момент, связанный с выяснением механизма выдвижения гипотез, подлежащих проверке. Очевидно, что для того, чтобы оказалось возможным выдвижение гипотезы, должно существовать некое исходное знание. На этапе развитой психологии исходное знание является результатом предыдущих исследовательских актов. Механизм выдвижения гипотезы, предположения, есть не что иное, как использование метода (теоретического), направленного на мысленное изменение материала. Как следствие, при реальном проведении эмпирического исследования экспериментатор или наблюдатель направлен на фиксацию ожидаемых изменений в поведении испытуемого: их отсутствие заставляет поставить вопрос о причинах происшедших «отклонений». Собственно говоря, на более «продвинутых» этапах развития психологии происходит нечто похожее на то, что уже наблюдалось на более ранних этапах (отличие состоит в том, что гипотезы на более поздних этапах развития психологии носят более конкретный характер, что «выдает» большую роль предметного и операционального уровней метода; на более ранних этапах гипотезы тоже существовали, но поскольку они носили чрезвычайно общий «формальный» характер, они, фактически, «сливались» с предметным уровнем эмпирического метода: исследователь просто «предполагал» наличие у испытуемого определенной функции или процесса). Этот результат особенно важен, т.к. является примером того, как более развитые формы позволяют понять реальное функционирование менее развитых, где существенные компоненты находятся еще в зачатке. На этих более развитых этапах характер предположений необходимо более частный, специфичный, конкретный, что необходимо ведет к использованию более дифференцированного понятийного аппарата.

Использование «замкнутого» цикла, когда проведенное исследование является основой для осуществления следующего, позволяет выявить интересную динамику, объясняющую логику развития научной школы. Хорошим примером может послужить Берлинская школа гештальтпсихологии, одним из основных объектов изучения в которой было мышление. В развитии этой школы могут быть выделены следующие этапы: 1) «классическая» гештальттеория мышления (работы М. Вертгеймера, К. Коффки, В. Келера и др., выполненные в 20-е годы); 2) «Неогештальттеория» мышления (исследования К. Дункера, Л. Секея, Н. Майера и др., посмертно опубликованная книга М. Вертгеймера «Продуктивное мышление» (30-40-е гг.); 3) «постгештальттеория» мышления (последующие работы Л. Секея, Н. Майера, А. Лачинса и др.) (50-70-е гг.). Если на первом этапе большинство исходных характеристик мышления принимается, то на втором наблюдается отчетливый отход (под влиянием проведенных исследований) от целого ряда принципиальных положений. Третий этап чрезвычайно интересен тем, что представляет собой попытки формирования «гибридных» теорий, за счет использования достижений, полученных не только в собственной школе, но и в других (в частности, в психоанализе, у Жана Пиаже и его последователей, Джерома Брунера и др.). Соответствующим образом изменяются и методы психологического исследования. (Подробнее об этом см. в наших работах Мазилов (1990, 1999)). Отметим, что, как показали наши исследования, метод везде сохраняет свою трехуровневую структуру, что свидетельствует об универсальности этой характеристики научного метода.

Заслуживает быть отмеченным важный факт, обнаружившийся в исследовании. В развитых научных школах имеет место особый вид эксперимента, использующийся для верификации предмета исследования. Его цель доказать существование особого предмета, характеризующего подход данной научной школы. Примером может служить известный эксперимент Макса Вертгеймера, где наличие «фи-феномена» обосновывает наличие феноменального поля, или условный рефлекс И.П. Павлова, позволяющий убедиться, что в реакции слюнной железы на раздражитель скрыто «все богатство психического мира».

Другим важным выводом явилась демонстрация возможности реализации такого исследовательского подхода, при котором соотношение теории и метода может рассматриваться в рамках «деятельностного» подхода. Соответственно, в этом случае генезис научной концепции может рассматриваться как своего рода деятельность исследователя, направленная на решение определенных мыслительных задач. Это позволило подтвердить исходную гипотезу о том, что основной трудностью решения исследовательской задачи является не собственно формулирование новой идеи, гипотезы, но наличие заблуждения, причина которого кроется в неадекватных структурах субъективного опыта исследователя. Разработана классификация трудностей исследовательского процесса, основанная на выделении степени неадекватности структур субъективного опыта исследователя решаемой научной задаче.

Важным представляется результат, согласно которому после «верификации» предмета исследования работа ученого идет в двух различных направлениях: 1) происходят постановка и последующая проверка новых гипотез, что ведет к углублению и детализации исследования (интенсификация поиска); 2) происходит расширение «пространства исследования», т.к. ученый пытается обобщить результаты и распространить их на возможно более широкий круг явлений (экстенсификация поиска).

Проведенное исследование показало, что предложенная схема соотношения теории и метода в психологии (см. рис. 3) сохраняет свою универсальность и может быть использована для характеристики психологических концепций не только периода становления психологии как самостоятельной науки, но и более позднего периода. Следует отметить, что она не только применима для исследования соотношения теории и метода в контексте «науки как деятельности», но и оказывается чрезвычайно полезной, поскольку позволяет выявить важные нюансы.

В целом можно констатировать, что:

— развитие психологической науки идет от использования изолированных схем, ориентированных на какую-то отдельную базовую (объясняющую) категорию, к ориентации на их сочетание, совмещение, что ведет к возникновению «комплексных» подходов (структурно-функционального, функционально-структурного, структурно-уровневого и т.п.);

— развитие психологической науки идет от использования «простых», формальных схем, связанных с «чистыми» базовыми категориями, к применению схем более содержательных, что ведет к развитию психологических понятий и дальнейшей дифференциации понятийной структуры;

— в конце XIX столетия в психологию проникает идея развития, психология все в большей степени становится генетической наукой. Это, в частности, приводит к изменению исследовательских ориентаций: если на ранних этапах развития научной психологии в большей степени классифицировали, выделяли разновидности психических феноменов, то в развитых психологических концепциях наблюдаются попытки перехода от изолированных отдельных феноменов к их «увязке». Объединение достигается за счет категорий «развитие» и «уровень»: феномены рассматриваются как различные стадии, этапы или уровни функционирования единой системы. В качестве наиболее яркого идеолога подобного перехода можно назвать Курта Левина, проанализировавшего в своей известной работе переход от аристотелевского способа мышления к галилеевскому;

— применительно к самому развитию можно констатировать усложнение его объяснения: на ранних этапах наблюдались попытки объяснения через «изолированные» факторы, на следующем использовались конвергентные модели, впоследствии исследователи строили более сложные модели, предполагающие, в частности, активность самого субъекта;

— во всех рассмотренных подходах и школах метод сохраняет свою общую инвариантную структуру, включая три уровня (идеологический, предметный, операциональный);

— развитие психологии связано со все большей интеграцией различных подходов, вначале рассматривавшихся как противоречащие, несовместимые, но впоследствии оказавшиеся вполне дополнительными. Во многом этому способствовало все более широкое использование категории «уровень», что, в частности, привело к возникновению системного подхода в психологии;

— развитие психологии приводит к все большей популярности концепций, ориентированных на целостный подход. Первоначально идею целостности психического в противовес атомизму В. Вундта отстаивал Ф. Брентано. На наш взгляд, Брентано одним из первых в психологии XIX столетия выразил мысль, что психические образования целостны и аналитический подход к ним разрушает возможность их понимания. Отсюда следует, что в исследовании должен использоваться особый метод целостного описания. Эстафета была продолжена В. Дильтеем, который исходил из простого и очевидного положения: существуют явления, которые целостны по своей природе и для того, чтобы их исследовать, необходимо использовать не конструктивный подход (пытающийся «воссоздать» целостность из элементов), а противоположный – брать за основу целостность, расчленять ее, типологизировать и т.д. Эта линия нашла продолжение в психологии XX века, самыми яркими представителями ее были, на наш взгляд (разумеется, каждый по своему) Карл Юнг и С.Л. Рубинштейн (впрочем, эта тема заслуживает отдельного обсуждения);

— развитие психологии привело к появлению «нового психологизма». «Новый психологизм» связывается нами с работами Шпрангера, в которых было обосновано известное положение «Psychologica-psychological», т.е. требование объяснять психическое через психическое же. На наш взгляд, это одно из важнейших положений, имеющих огромное значение для современной психологии;

— развитие психологии привело к появлению нового метода амплификации (К. Юнг), который существенно отличен от метода естественных наук.

Может быть сформулирован еще целый ряд положений, касающихся особенностей теории и методов в психологии XX столетия. Не станем здесь этого делать. Констатируем лишь, что на рубеже веков становится отчетливо ясно, что для осмысления пути пройденного научной психологией за почти полтора столетия ее существования, необходим некоторый «метавзгляд». По нашему мнению, обеспечить такую «метапозицию» может новая область психологического знания – философия психологии.

Завершая раздел, заметим, что сформулированные выше положения это всего лишь соображения, имеющие «эскизный», предварительный характер. Коммуникативную методологию еще только делает первые шаги. Предложенная схема соотношения теории и метода в психологии может послужить основой для одного из вариантов. Она имеет достаточно универсальный характер, она учитывает специфику именно психологического исследования (поскольку предполагает включение реального предмета). Это дает возможность рассматривать ее как некоторый структурный инвариант, что вселяет некоторый оптимизм. Во всяком случае, задача реального освоения богатства, накопленного психологической наукой, требует практических шагов, направленных на разработку средств и конкретных методологических процедур, которые позволили бы способствовать более эффективной коммуникации психологических концепций