Физиогномика

Физиогномика — это наиболее проблематичная область экспрессивных проявлений; высказывались сомнения относительно того, имеет ли она к ним отношение вообще, и не должна ли она ограничиваться только теми устойчивыми признаками, которые то и дело возникают вследствие химических движений в качестве своего рода «застывшей мимики» (таковы. например, «складки мысли» на лбу). Считается, что только такие явления доступны пониманию. Не имея собственного принципа, они отчасти могут рассматриваться как проявления экспрессивной мимики.

Когда психиатр задумывается о характерной внешности многих из своих больных, часто подсказывающей диагноз с первого же взгляда, он приходит к выводу, что лишь очень немногие ее признаки обращают на себя внимание именно как экспрессивные проявления психической жизни. Ни одно из тех явлений, благодаря которым во внешности больного отражаются происходящие в его организме соматические процессы, не принадлежит к сфере экспрессивных проявлений психической жизни.

Мы имеем в виду, в частности, следующие явления: отечность при микседеме; признаки паралича на лице. конечностях и в речи больных прогрессивным параличом; тремор, потливость, румянец, одутловатость при алкогольном делирии (белой горячке); жалкий внешний вид при психозах, сопровождающихся тяжелыми соматическими заболеваниями; истощение, морщины, помутнение роговой оболочки и другие признаки старости.

Когда мы, видя перед собой горбуна, невольно приписываем ему горький, саркастический склад ума, это обусловлено некоторыми привходящими моментами. Возможно, горбун приобрел свое уродство вследствие перенесенного в детстве повреждения позвоночного столба, то есть без всякого вмешательства психических факторов. Но иногда такие уродства или некоторые другие разновидности физического страдания влекут за собой психические последствия, может развиться чувство озлобленности, и то обстоятельство, что это случается достаточно часто, склоняет нас к ошибочному предположению, будто горб и озлобленность неотделимы друг от друга. Бывает, что озлобленность написана на лице и отражается в поведении; тогда горб только усиливает наше впечатление, но это вовсе не то, что мы называем экспрессивным физиогномическим проявлением. Вообще говоря, мы должны отчетливо представлять себе, что соматические рамки, начиная с раннего детства, играют значительную роль в формировании самосознания и поведения человека. В течение всей жизни мысли человека о себе и своей внешности подвержены воздействию того, какой у этого человека рост, насколько он физически развит, красив или уродлив — при том, что все эти обстоятельства изначально не имеют ничего общего со сферой психического. Личность человека моделирует себя согласно тому, каковы конфигурации его тела; психическое развитие осуществляется при помощи тела и в постоянном взаимообмене с ним, так что соматические конфигурации и психическая жизнь взаимодействуют даже несмотря на свою изначальную отчлененность друг от друга. У разных людей мы обнаруживаем разную степень внешнего взаимного соответствия физических и душевных признаков. В одних случаях мы усматриваем их единство, тогда как в других случаях, скажем, душевная природа может не соответствовать тучности тела, или же флегматический темперамент может сочетаться с костлявой фигурой. В каждом отдельном случае первичные соматические факторы воздействуют на физическую конфигурацию, и психическая субстанция ведет себя в соответствии с ними, но по существу они не совпадают с ней, ибо не являются ее экспрессивными проявлениями.

Оставляя в стороне любые проявления мимики — в том числе и «застывшей», — любые физические следы болезней, любые явления, которые мы могли бы связывать с психикой на правах первичных соматических причин, приводящих к понятным изменениям психической суб станции, мы тем не менее не можем отрешиться от впечатления, что соматическая феноменология личности содержит что-то еще. Речь идет об устойчивой физической (телесной) форме или облике (Gestalt) личности; эту форму мы обозначаем термином физиогномия (Physiognomie). Это — неповторимое индивидуальное качество, которое развивается вместе с самой личностью и в течение всей ее жизни способно претерпевать лишь очень медленные и ограниченные изменения. Оно стремится окончательно оформиться после завершения периода половой зрелости. хотя иногда это окончательное оформление происходит несколько позднее. В той мере, в какой физический облик человека не связан с эндокринно обусловленным органическим дефектом (наподобие микседемы. акромегалии и т. п.) и действительно выражает то, как данный человек живет, мы можем называть его «физиогномией». Один лишь взгляд на понятую таким образом физиогномию позволяет нам обрисовать соответствующую психическую жизнь — правда, в самых общих чертах, но. несомненно, так, что в самой этой картине будет ощущаться определенная, присущая данному индивиду психическая атмосфера. Развивая эти первоначальные впечатления и пытаясь свести это «чувство» к определенному знанию, мы приходим к необходимости выбирать между двумя возможностями, отличающимися друг от друга как теоретически. так и методологически. Любое осознанное обсуждение данной проблематики должно основываться на строгом различении этих двух альтернативных путей.

1. Физиогномический взгляд на человека непосредственно выявляет природу его психической субстанции в его физическом облике. Описания физического облика в их сопряжении с соответствующей характерологией обладают большой убеждающей силой и оказывают мгновенное воздействие, подобно точному и умелому профессиональному описанию произведения искусства. Мы, безусловно. верим, что описание истинно. Но мы не можем быть уверены в том, что использованный метод исследования действительно способен расширить и углубить наши непосредственные впечатления. Если бы все это имело какую-то ценность, следовало бы признать следующее: из фундаментальной предрасположенности (Aniage) человека и любого живого существа развивается некая не делимая на тело и душу «сущность» («Wesen»). Разделение на эти два компонента может иметь свои достоинства, но не в данном случае, поскольку речь идет о «сущности», охватывающей тело и душу в их единстве и лишь «проявляющейся» физически. Вместо двух аспектов, то есть, соответственно, физической. внешней, биологической реальности и бестелесного психического бытия — совокупности «переживаний» со всеми ее внутренними взаимосвязями. — мы имеем идею «сущности», охватывающей как тот, так и другой аспекты. сохраняющей свою неделимость и в то же время типичность и составляющей внутреннюю, наиболее глубинную характеристику человека. Во всем, что может быть «прочитано» на основании поведения и внешних проявлений, должна обнаруживаться какая-то объединяющая совокупность признаков. Это касаются даже таких деталей, как форма ушей: в последней видят нечто не совсем отчетливое. неполное, но физиогномически характерное, и стремятся выразить эту характерность в форме эпиграмматических и не поддающихся проверке суждении на тему об «этических припухлостях», «метафизических складках», «развратных мочках» и т. п. Нам следует учитывать возможности логического развития таких суждений и не питать иллюзий на их счет. Мы можем оценить это направление исследований как своего рода курьезную игру и перестать рассматривать сделанные в его рамках выводы в качестве точных научных формулировок; но сами по себе попытки подобного рода заслуживают интереса и не представляют опасности для нормального развития нашей науки. Убежденность в том, что таким образом могут быть «прочитаны» существенные характерологические признаки человека, равноценна стремлению усматривать сущность Космоса в символах природы: мировоззрение этого рода, которое прежде называли «натурфилософией». в действительности вполне метафизично. Тот тип «сущности» который выражает себя одновременно и в человеческом характере, и в форме ушей пребывает настолько глубоко, что вообще не может быть доступен эмпирическому исследованию. Предположим, что характер человека «прочитан» по форме его ушей, а затем осуществлен контроль результатов этого анализа относительно всех доступных биографических данных. Несомненно, мы встретимся со множеством успешных и непредвиденных подтверждений, но все они — как я смог убедиться на опыте собственных исследований — будут проистекать не из знания а из прямых, неконтролируемых интуиций личности. Очевидна нелепость попыток «спрессовать» эти интуиции до размеров науки о припухлостях, складках пропорциях и т. п., позволяющей механически «вычитывать» из формы ушей то что едва ли может полностью выявиться на протяжении целой жизни — глубинную, сущностную природу человека. Мы не можем объективировать интуиции, относящиеся к скрытой за внешним обликом природе объектов, так как они касаются не измеримых аспектов этого облика, а чего-то такого, что не поддается точному определению. Здесь мы сталкиваемся не с отдельными регистрируемыми формами и их измерениями, а с соотношениями формы и измерения. Эти соотношения не могут рассматриваться как отдельные измеримые единства; они переходят в бесконечность, которая в принципе не редуцируема до каких бы то ни было рациональных, исчислимых величин.

2. Метод объективного исследования отказывается от интуитивного понимания и направлен на установление связи между отдельными точно определенными физическими конфигурациями и чертами характера. Это осуществляется исключительно на основании подсчета частоты совпадений. Задача состоит вовсе не в обнаружении каких-либо существенных связей — таковых обнаружить вообще не удается, то есть никакие психически значимые реалии не выявляются, — а в установлении статистических корреляций. Если даже небольшое число эмпирических случаев физического облика не удается ассоциировать с ожидаемым психическим типом, — а тем более если они ассоциируются с каким-либо иным или противоположным типом, — любые существенные, необходимые связи между физическим обликом и характерологией человека должны быть исключены или, во всяком случае, поставлены под сомнение. Статистические корреляции лишь выдвигают дополнительные вопросы, но отнюдь не проливают свет на истинную природу взаимосвязи.

Представляется, что обнаружить точную корреляцию на основании одной только статистики невероятно сложно, поскольку ни физические формы, ни характеры не поддаются однозначному измерению и исчислению, они доступны нашему обозрению лишь в виде типов. Типы эти, однако, не являются родовыми понятиями, и соответствующая типологическая классификация не может быть безусловной и однозначной. В чистой форме такие типы встречаются крайне редко: обычно приходится иметь дело со «смешанными» разновидностями. Типологическую классификацию мы используем лишь как инструмент для приблизительных измерений, а не как набор точно сформулированных и реальных категорий, к которым отдельные случаи либо относятся, либо нет. Даже в применении к «смешанным» случаям не могут быть осуществлены такие измерения. которые позволили бы определить пропорциональное соотношение различных типов: как видим, ситуация выглядит совершенно иначе, чем, скажем, в случае измерения содержания белка в моче и т. п. Подсчеты — это нечто слишком точное, а в сфере физиогномики нет ничего исчислимого. Весьма высока вероятность того, что различные наблюдатели, не находящиеся в контакте друг с другом, применительно к одному и тому же материалу придут к разным выводам. Как бы то ни было, мы в данном случае имеем дело не с физиогномической проблематикой, а с той разновидностью исследования, которая заинтересована в обнаружении связи, скажем, между диабетом, базедовой болезнью или туберкулезом с одной стороны и шизофренией — с другой. Единственное различие состоит в том, что в последних случаях связь может быть точно исчислена — тогда как в применении к соотношению физического строения и характера это невозможно. Возможно, за всеми этими бесплодными исследованиями кроется все еще не познанное, но сообщающее им специфический оттенок «нечто»: но даже если нам, при помощи первого из охарактеризованных здесь подходов, удастся обнаружить этот фундаментальный фактор, не следует ожидать, что он окажется доступен количественному и точному исследованию.

Описанные только что пути исследования абсолютно гетерогенны в методическом отношении. Первый путь поначалу широко открыт для самых разнообразных интерпретаций, использующих телесные конфигурации в качестве символов: но затем он опасным образом сужается и заводит в тупик предвзятых классификаций, однозначных утверждений и банальностей. Второй путь, состоящий в объективном изучении исчислимых факторов, по ходу действия утрачивает определенную форму: несмотря на достигнутую меру точности, исследователь оказывается ограничен набором простейших элементов, бесконечных корреляций и постоянно умножающихся данных, которые так и не сообщают ничего нового. Символическая суть физиогномического исследования требует подтверждения в виде какого-либо точного анализа, но в ходе такого анализа не удается достичь ничего конструктивного. Подходящим материалом для физиогномического исследования могли бы быть простые, объективные факторы, но им часто недостает хоть сколько-нибудь очевидного символического значения.

В настоящей главе мы ограничимся лишь первым подходом, полагая его единственным по-настоящему физиогномическим. Мы поразмыслим над этим удивительным в своем роде способом рассмотрения тела, головы и рук. Физиогномические суждения бывают основаны на данных трех родов:

1. Единичные формы. Единичные признаки обычно понимаются как характерологические симптомы, «знаки», на основании которых мы сулим о сущности данного человека. Как правило, область физиогномического исследования кончается именно здесь; но стремление развить ее в этих пределах до степени позитивной науки приводит к абсурду. Любые утверждения, сделанные в рамках исследования единичных форм, очень скоро опровергаются действительным опытом. Кроме того, достаточно нелепое впечатление производит убежденность, будто характер человека может проявить себя через грубую, измеримую форму: ведь характер — это прежде всего высокодифференцированные структуры, не подчиняющиеся простым и однозначным концептуальным формулировкам.

2. Вместо того чтобы использовать «знаки» в качестве симптомов человеческих качеств, мы внутренне поддаемся воздействию осмысленных форм. Мы погружаемся в морфологическую целостность, из которой ничего нельзя вывести, но которая позволяет непосредственно увидеть нечто, относящееся к сфере психического и выявляющееся в виде естественного единства головы, рук и тела, видимого нашим внутренним взором. В ситуациях подобного рода едва ли приходится говорить о научном определении или сообщении; скорее речь должна идти о портрете, о представлении в художественной форме. Такое представление касается едва заметных, почти неосязаемых отклонений, способных изменить комплекс отражающихся на лице «характерологических» признаков; оно охватывает свойства, которые невозможно «уловить» математическими и рациональными методами и которые доступны только взору художника, легко поддаются шаржированию, но не оказывают существенного воздействия на характер в целом. Несомненно, физиогномическому исследованию — по меньшей мере, в настоящее время — научить невозможно; тем не менее благодаря художникам мы обладаем неисчислимым количеством физиогномически характерных портретов, типизаций, неконцептуализированных смыслов. Вплоть до настоящего времени видение формы не удается примирить с измерением количества или пропорций. В случае грубых соотношений измерение выглядит более надежно, чем наша собственная оценка; но для тонких морфологических соотношений, с которыми мы имеем дело в физиогномике, глаз служит несравненно более чувствительным и точным инструментом.

3. Наконец, в телесных конфигурациях есть значение, которое выходит за райки психологии. Это значение улавливается художником, который преобразует телесные конфигурации согласно собственному внутреннему видению, избирая преувеличенные, раздутые, искривленные, угловатые формы, но при этом вовсе не стремясь к карикатурному изображению преувеличенно выраженных душевных свойств. Человеческая форма вписывается в универсальную символику всех форм и конфигураций мира; человек рассматривается уже не столько в своем психологическом, сколько в метафизическом значении, физиогномия утрачивает всякое значение, но это отнюдь не снимает необходимости научно решить вопрос о том, где и как следует провести черту, отграничивающую специфический символизм человеческой души, выявляемый в рамках физиогномики, от универсального, метафизического символизма Космоса. Именно из-за нерешенности данного вопроса человеческая физиогномика, как наука с определенным набором устойчивых понятий. все еще кажется столь сомнительной.

Эмпирически значимое исследование физиогномики может быть осуществлено только в той области, о которой говорится в пункте 2, — то есть в области символизма морфологических целостностей. Здесь мы можем попытаться разработать. методическое теоретическое и практическое учение физиогномического видения человека, или учение о том, что значат определенные физиогномические признаки с точки зрения содержания психической жизни.

Что касается методического аспекта, то врожденная способность усматривать осмысленные формы может культивироваться благодаря специальным упражнениям, направленным на оттачивание видения с помощью описаний, а также благодаря таким методам, как использование схематических изображений и тщательно отобранных и дополняющих друг друга фотографий, анализ творчества выдающихся художников. развитие способности наблюдать за поведением живого организма и — при возможности — измерять его: ведь несмотря на то, что числовые данные сообщают нам скудную информацию, они предоставляют хорошую возможность для осмысления нашего видения объектов. Постоянным вознаграждением за такой методический подход служит приумножение фактического опыта наблюдателя, не перестающего всякий раз убеждаться в неисчерпаемости данного способа постижения сущности человека. Его видение человеческой природы расширяется — даже несмотря на то, что объем собственно научного знания при этом по существу остается тем же. Он приобретает знание если не в концептуальном, то, во всяком случае, в зрительном смысле.

В аспекте содержания можно постулировать значение определенных физиогномических признаков, разработать классификацию фундаментальных типов, обрисовать схемы бинарных оппозиций и измерений и, в итоге, классифицировать любого человека. Такая систематика физиогномических типов всегда считалась сомнительной.

Рассматривая проблему исторически, мы должны отметить, что физиогномике человека посвящена обширная литература. В древнеиндийских писаниях на данную тему различались три типа (причем в качестве основания для классификации служили строение костей, очертания тела, размер гениталий, волосы и голос): «заяц», «бык» и «конь». В древности проблемы данного рода обсуждались и в Европе. В типологических сопоставлениях людей с животными всегда наличествует нечто впечатляющее, выходящее за рамки простой шутки, но и ного по их поводу сказать почти нечего. В XVIII веке физиогномика занимала умы образованных людей и, можно сказать, вошла в моду. Лих дал критический разбор проблемы, но не смог удержаться от самостоятельных экскурсов в данную область, а Гегель попытался охватить и решить проблему раз и навсегда. Физиогномике всегда было свойственно выдвигать на первый план устойчивые, не вызывающие сомнений, понятные элементы — например, трактовать конфигурации человеческого лица как «застывшую» мимику — и удовлетворяться этим.

Представитель духовного мира романтизма К. Г. Карус выдвинул еще одну систематическую теорию человеческой физиогномии, которую, благодаря тщательной разработанности соответствующей сравнительной методологии, можно рекомендовать любому интересующемуся данным кругом идей. Карус стремился «увидеть и понять весь мир как символ Божества, а человека — как символ Божественной Идеи души». Его символическая система, таким образом, включает в свой контекст, с одной стороны, весь Космос, а с другой стороны _ сферы морфологии и физиологии. С его точки зрения, символизм доступен созерцанию, но не сравнениям; это нечто прямое и непосредственное. Карус исследовал «результат творческой деятельности Идеи, организацию и в особенности целостный внешний облик человека», что по необходимости приводит к более отчетливому пониманию его внутренней психической сущности, его характера. Решающее значение имеет сам момент видения: это — «способность обнаружить ядро в скорлупе, природу психической Идеи в символе Формы». Карус стремился преобразовать это бессознательное видение в науку и практическое знание; он хотел выяснить, каковы фундаментальные принципы, которые могут быть применены к бесчисленному множеству отдельных людей, и какое практическое искусство нужно для того, чтобы уметь применять эти принципы в каждом отдельном случае. В его общих рассуждениях есть нечто глубоко впечатляющее и в какой-то степени подтверждающее наши неясные, туманные переживания; но попытки создать на этом основании научную концепцию оканчиваются у Каруса тем же, что и у других. Стоит ему перейти к частностям, как он перестает быть убедительным. Он измеряет (органоскопия), описывает поверхность тела согласно собственному методу моделирования (физиогномика), наблюдает за изменениями форм в течение жизни (патогномика). Он улавливает в свои сети все естественнонаучные открытия, все, что кажется подходящим материалом с точки зрения физиогномики. В результате он собирает огромную массу данных и, анализируя любую подробность, старается держать целое в поле своего зрения. Ему мы обязаны созданием первой и вплоть до наших дней единственной фундаментальной «научной» системы физиогномики.

В настоящее время невозможно указать на такие исследования в области физиогномики, которые выдержали бы сравнение с этими более ранними попытками в смысле тщательности, широкоохватности и глубины понимания человека. Тем не менее разговоры на «физиогномические» темы нынче в большой моде. Мы истолковываем и наблюдаем там, где в прежние времена объясняли и постигали или удивлялись и задавали вопросы. В процессе «физиогномического» мышления на поверхность выплывает великое множество самых удивительных идей, которые, хотя и не учат нас ничему особенному, все-таки не оставляют нас равнодушными.

Придерживаясь изложенных здесь воззрений на методы и историю исследований в области физиогномики, мы не можем не испытывать определенных сомнений относительно того, способно ли научное исследование дать хоть сколько-нибудь надежные плоды и тем самым вытеснить интуицию; это, однако, не должно служить основанием для игнорирования и забвения физиогномики как таковой. Хотя точное научное исследование в рамках физиогномики невозможно, она служит удачным средством для развития нашей чувствительности к форме. Наша способность реагировать на формы и конфигурации возрастает и культивируется благодаря представлению их как конкретных, доступных наблюдению целостностей, которые мы вполне можем принять, не придавая им при этом статуса данных, заслуживающих широкого эмпирического применения. Они скорее создают для нас некую «атмосферу», без которой, приступая к исследованию наших психиатрических реалий, мы были бы явно беднее. Благодаря художественному подходу мы получаем в наше распоряжение некий ни с чем не сравнимый элемент; но психиатр в нас всегда пытается представить наблюдаемые формы «типологически». Так или иначе, в данном случае на нас воздействует не столько «теория», сколько «искусство», обогащающее наше видение, но не понятийный аппарат.

1. Одним из опытов этого рода была знаменитая в свое время теория дегенерации (вырождения). Предполагалось, что в морфологических отклонениях физических конфигураций обнаруживается дегенеративная природа человека (так называемые знаки вырождения — stigmata degenerationis). Выявляются также характер человека, его предрасположенность к нервным или душевным болезням и в особенности его преступные наклонности.

Речь идет, в частности, о таких соматических аномалиях, как необычные телесные пропорции (например, слишком длинные по сравнению с туловищем ноги). особое строение головы (череп «башенкой»), отклоняющееся строение костей (слишком маленький подбородок, чрезвычайно слабо развитый сосцевидный отросток), аномальное строение зубов, высокое небо, заячья губа, слишком обильный или недостаточный рост волос на теле, волосистые бородавки, особая форма носа и ушей (на нее обращалось подчеркнутое внимание), «сцепленные» с кожей головы мочки ушей, большие растопыренные уши, выпуклый дарвиновский бугорок, подвижные уши.

Теория дегенерации пыталась проникнуть в глубинный субстрат жизни, из которой одновременно проистекают как психические, так и соматические явления. Предполагалось, что психическая дегенерация, выявляемая при психопатиях, психозах и слабоумии, дает о себе знать также и в соответствующих отклонениях от нормативной соматической конфигурации. В этой теории есть нечто интуитивно приемлемое для современного мышления; но все ее попытки сделаться чем-то большим, чем простое интуитивное постижение соматических конфигураций, привели лишь к крайнему сужению сферы ее применения.

В качестве дегенеративных (здесь мы не касаемся феномена прогрессирующего вырождения) должны трактоваться определенные признаки. выявляемые на уровне конституции, передающиеся из поколения в поколение в рамках одной семьи и сообщающие членам этой семьи некую характерность, распознаваемую иногда благодаря чрезвычайно слабо выраженным свойствам. В подобных случаях признаки дегенерации бывают связаны с аномалиями нервной системы или других соматических систем. Они возникают вследствие нарушенного развития и группируются в типичные синдромы морфологических и функциональных признаков (тремор, глухота и т. п.). Наиболее значимым примером может служить status dysraphicus.

Неоднократно подчеркивалось, что признаки подобного рода встречаются и у здоровых людей, тогда как при многих серьезных психических аномалиях их не бывает; тем не менее теория вырождения сыграла достаточно значительную историческую роль. и при всем критическом к ней отношении не следует сомневаться в ее достоинствах. Мы можем отвергать ее с научной точки зрения, но замолчать ее невозможно. Нам не приходится ожидать от нее практических последствий, но одновременно мы не можем остаться равнодушны к описанным формам. Дегенерация — это такое понятие, которое упорно не выдерживает испытания эмпирическими фактами. Поверхностное впечатление, будто с его помощью можно сказать нечто ценное о последних источниках жизни, не подтверждается. Тем не менее в одном отношении понятие дегенерации приносит пользу. Оно способно поддержать живой аналитический интерес к чему-то такому, что мы интуитивно замечаем, но не можем теоретически объяснить. С другой стороны, оно означает, что мы с самого начала оставляем в стороне исследования в области собственно физиогномики и трактуем признаки дегенерации в качестве симптомов — то есть отказываемся от физиогномического видения в пользу некоего суррогата естественной науки. Свойственный физиогномике символизм исчезает, но занявшая его место частная связь между симптомом и дегенеративным заболеванием не может быть принята на правах медицинского факта.

2. Кречмер разработал методологически сходную, но по существу совершенно отличную концепцию связи между телосложением и свойствами психики. Помимо «диспластических» типов (весьма редких), он различает три основных типа телосложения: астенический (лептосомный), атлетический и пикнический. Его описания в основном сводятся к следующему.

(а) Астенический тип: худое сложение при обычном росте; узкое, вытянутое тело, узкие плечи, узкая плоская грудь, острый межреберный угол, слабо развитый подбородок и ориентированный назад лоб, что сообщает профилю форму угла, вершиной которого служит кончик слишком шинного носа.

Данный тип ассоциируется с шизотимным (schisothyme) характером: тонкому, угловатому телу и острому носу соответствует угловатая, холодная, резкая натура.

(б) Пикнический тип: приземистая фигура, мягкое, широкое лицо на короткой толстой шее, выраженная тенденция к полноте; глубокая округлая грудная клетка, толстый живот, изящно развитый двигательный аппарат (плечевой пояс и конечности), крупный, округлый, широкий, глубокий, но не высокий череп; пластичные очертания тела, гармоничные пропорции.

«округлой», спокойной, открытой природой. Телосложению соответствует уравновешенный, доброжелательный, неконфликтный нрав. В своей среде такие люди активны, искренни, контактны на уровне как серьезных, так и шутливых взаимоотношений.

<в) Атлетический тип: крутые, широкие плечи, стройная фигура, хорошо развитые скелет и мышцы, толстая кожа. тяжеловесное строение костей, большие руки и ноги, высокий лоб, массивная крупная голова, сильный, выдающийся подбородок, яйцеобразно удлиненное лицо, широкие скулы и выраженные надбровные дуги. Лицевая часть черепа выдается по сравнению со сводом.

Данный тип ассоциируется со спокойным, задумчивым характером, иногда на грани неуклюжести и грубоватости. Из-за недостаточно развитой способности реагировать на окружающее люди данного типа оставляют впечатление невозмутимости и некоторой тяжеловесности. Характерны: нелюбовь к движениям. скупость речи, отсутствие легкости и гибкости: все это порождает тот тип темперамента, который Кречмер обозначает как «вязкий» («viskьses Tempйrament»). «Доминирует дух тяжести».

Кречмеровская теория связи между телосложением и характером — это лишь одна из составных частей значительно более объемной концепции человека как целого, о которой мы будем говорить ниже (см. главку «г» §2 главы 13). Здесь необходимо сказать следующее: кречмеровские типы суть интуитивно воспринимаемые формы, которые обогащают и проясняют наше видение, подобно искусству, но отнюдь не так, как это должна была бы делать система научных понятий. Мы чувствуем, что по аналогии с тем, как в морфологической дегенерации усматриваются психические отклонения, определенная разновидность телосложения может служить симптомом определенного типа характера — что с такой живостью описано Кречмером. Но эмпирически это обогащение нашего видения ничего не значит и не позволяет нам делать какие бы то ни было выводы. Когда единичные отчетливо выраженные случаи вступают в эмпирическое противоречие с теорией, последняя полностью обесценивается, несмотря на всю свою тщательную разработанность; с другой стороны, теория, взятая сама по себе, отнюдь не заслуживает нашего пренебрежения.

Книга Кречмера начинается следующими словами: «Люди мыслят черта как тощее существо с острой бородкой. Толстым чертям свойственна примесь доброжелательной глуповатости. Интриган и заговорщик горбат и. покашливает. Старая ведьма обладает тощим птичьим профилем. Там, где есть вино и веселье, осязательно оказывается тучный рыцарь Фальстаф с его красным носом и сияющей лысиной. Женщина из народа, наделенная непоколебимым здравым смыслом. стоит, уперев руки в бока, приземистая и круглая как шар. Святые люди выглядят истощенными: они наделены длинными конечностями, бледностью лица и «.. готическим» внешним видом. Коротко говоря, добродетель и дьявол должны иметь острый, тогда как юмор — толстый нос». В качестве «мотто» для своих Рассуждений он затем избирает слова, сказанные Цезарем о Кассии:

«Вокруг себя людей хочу я видеть

Упитанных, холеных, с крепким сном.

А этот Кассий выглядит голодным:

Он слишком много думает.

Такие опасны люди…

Будь он полней!..»

1 Шекспир. «Юлий Цезарь», действие 1 (перевод Б. Д. Левина).

Далее следует непревзойденное описание астенического и пикнического типов телосложения и шизотимного и циклотимного типов личности, о котором Конрад, — отмечая, что именно в этом описании ненаучно, особенно с точки зрения естествознания. — пишет: «Любая попытка улучшения этой картины привела бы лишь к ее искажению и порче — как если бы мы попытались прикоснуться к картине кого-либо; из старых мастеров». Макс Шмидт (Schmidt) выражает свой восторг в следующих словах: «Кречмер дал почти вдохновенное описание двух типов. Вспомнив известных в истории больных шизофренией и маниакально-депрессивным психозом, мы без труда распределим всех их по этим двум типам». Согласно датскому автору, в истории этой страны было два исторических случая: Кристиан VII и Грундтвиг: «Эти двое вполне могут служить символами двух характерных разновидностей психоза. Кристиан VII был низкорослым, худым и бледным астеником-шизофреником, тогда как Грундтвиг — крупным, широким, дородным пикником-циклотимиком».

Описания эти, подобно произведениям искусства, действительно, оказывают на нас непосредственно убеждающее воздействие. Главное достижение Кречмера в том, что он умеет за ставить читателя смотреть его глазами. Но именно это обстоятельство побуждает задаться вопросом: а что же в действительности означает эта кречмеровская правда?

Можем ли мы присоединиться к словам Конрада: «В сутулом, долговязом узкогрудом теле, конечно же, не может обретаться сочный, благодушный, жизнерадостный нрав, а сухой, чопорной, сентиментальной душе не подходит пухлая, короткорукая и коротконогая, вместительная оболочка»? Сомневаюсь. Подобная уверенность принадлежит интуиции, физиогномике и в этом аспекте не требует дальнейших исследований. Но на эмпирическом уровне она далеко не всегда оправдывает себя, поскольку то и дело вступает в противоречие с конкретными случаями.

Многие не соглашались удовлетворяться подобного рода непосредственными интуитивными прозрениями;. Вместо этого они подсчитывают частоту совпадений телосложения с соответствующим типом характера. На место существенной связи, таким образом, выдвигалась всего лишь внешняя корреляция, что означало радикальную смену курса. Коррелировать могут и такие явления, которые не находятся в наблюдаемой или существенной связи друг с другом. Обнаружив корреляцию, мы сразу же задаемся вопросом о ее причине. Физиогномия не может выступать в качестве такой причины, так как причинность чужда самой ее природе; она представляет собой лишь некую видимость, которую мы каким-то образом понимаем. Кроме того, если бы она действительно была причиной, ее следствия коррелировал; и бы во всех случаях без исключения. Метод поиска корреляций порождает такой тип познания, который принципиально отличен от физиогномического исследования.

Неразрешенным остается следующий парадокс физиогномики: мы не знаем почти ничего, но наша любознательность подталкивает нас к поиску удовлетворительных и наглядных форм даже там, где нет точного концептуального знания, на основании которого можно было бы строить суждения. Ступив на этот путь, мы вынуждены долго блуждать до того, как возникнет, наконец, возможность предугадывать и схематизировать. Лихтенбергу принадлежит следующее суждение: «Я неизменно наблюдают, что люди, ожидающие от искусства физиогномики слишком многого, обладают ограниченным знанием о мире. Лучшие физиогномисты — это люди с обширными знаниями; они-то не ждут от правил ничего особенного». И: «Физиогномика — это самое обманчивое (если не считать пророчества) из человеческих искусств, когда-либо измышленных экстравагантными умами».

Мимика

Физиогномика — это исследование устойчивых соматических конфигураций как отличительных признаков сферы психического. Мимика — это исследование соматических движений как проявлений психической жизни. В физиогномике отсутствует принцип, обеспечивающий понятность отношения между телом и душой и способный служить нам в качестве методически надежного критерия. Что касается мимики, то здесь такой принцип присутствует. В отличие от физиогномики, мимика является областью интуиций, которые вполне можно обсуждать с научных позиций.