С длительным вмешательством контрпереноса
Наиболее серьезными отклонениями при работе с реакциями переноса являются неявные, хронические, неосознанные аналитиком ошибки, которые могут иметь место годами. Они могут происходить из двух основных источников: а) реакции контрпереноса и б) неправильное понимание пациента (не на основе контрпереноса).
Ошибки, связанные с контрпереносом, возникают тогда, когда аналитик реагирует на своего пациента так, будто данный пациент был значимой личностью в ранней истории аналитика. Контрперенос является реакцией аналитика на пациента, это как бы параллель по отношению к переносу, нечто, хорошо дополняющее его — его двойник. Контр — в контрпереносе означает аналогичный, дубликат, а не противоположность как в контрдействии. Контрперенос может привести к устойчивому неуместному поведению аналитика по отношению к пациенту в форме стойкого непонимания, или к поведению вознаграждения, успокаивания и разрешения. И снова я должен сказать, что более детальная дискуссия по этому вопросу будет представлена во втором томе. Однако я бы хотел проиллюстрировать этот момент клиническим примером.
В течение многих лет я наблюдал за работой готовящегося к выпуску кандидата в практикующие аналитики. Он был человеком незаурядных способностей и таланта, психоаналитическое лечение заметно прогрессировало, и у меня было такое впечатление, что мы оба получаем удовольствие от наших сеансов. Вместе с тем пациент рассказывал мне о своих затруднениях с пациенткой, которую он лечил уже несколько лет. Она развила устойчивый, неподатливый враждебный перенос. Мы провели несколько сеансов, обсуждая лечение данной пациентки. Пациентка была молодой, привлекательной женщиной, выказывающей расстройство обсессивного характера с явной тенденцией и интеллектуа-
– 415 –
лизацией, множеством реактивных и анальных черт характера и компульсивно-импульсивной псевдосексуальной неразборчивостью. Мое общее первое впечатление было такое, что кандидат понимает пациентку и, по-видимому, адекватно передает основные технические проблемы случая.
Постепенно я стал осознавать то, насколько чаще при рассказе об этом случае он ссылается на свои заметки, особенно (при сравнении) по сравнению с другими случаями, за которыми я также наблюдал. Он признал, что испытывает значительные затруднения при запоминании материала, касающегося этой пациентки, чего не было в других случаях. Затем я заметил, что тактику, которую он использовал в данном случае, я ранее не видел у него. После того, как пациентка начинала говорить, нарушив молчание, он, бывало, прерывал ее и спрашивал: «Вы уверены, что рассказываете мне то, что действительно думаете?». Я ответил ему, что такое замечание подразумевает обвинение: казалось бы, он предполагал, что она может сознательно искажать материал. Кроме того, он постоянно прерывал ее и не позволял ей свободно перескакивать с одной мысли на другую. Возможно, если бы он подождал подольше, он мог бы лучше узнать, сознательно или нет она воздерживается от чего-либо. Студент реагировал на это, покраснев, а затем стал защищать себя, утверждая, что не знает, говорил ли именно это своей пациентке, либо же это искажения при пересказе. Я осознал, что мое наблюдение за этим случаем не приносит удовольствия, как это было в предыдущих случаях — ни для кого из нас.
По мере того, как пациент описывал мне детали своей работы с этой пациенткой, я определил, что у него есть тенденция реагировать контрмолчанием на ее молчание, тенденция быть очень кратким в своих вмешательствах, которые очень редки, тенденция быть без необходимости строгим, отмечая малейшее опоздание при оплате, кроме того, он никогда не отвечал на вопросы. Короче говоря, я почувствовал, что атмосфера этого анализа была строгой и суровой, возможно, даже жестокой и мрачной. Я почувствовал, что моя оценка была правильной, когда осознал, что враждебные, подозрительные и недоброжелательные реакции пациентки на
– 416 –
своего аналитика подходили и были как бы ответом на отношение к ней самого кандидата. Я спросил себя, поддавался, уступал бы я лечению, если бы меня лечил аналитик так, как кандидат лечил эту пациентку. Это не было ситуацией лечения, ситуацией, когда доктор пытается помочь пациенту; это была очень искусно замаскированная изнурительная борьба между двумя замкнутыми, сердящимися людьми, которые стараются сокрушить один другого.
Так тактично, как только мог, я рассказал кандидату, что, я чувствую, ему не нравится пациентка и что он, пожалуй, скорее сражается с ней, чем лечит ее. Я не ждал и не хотел, чтобы он объяснял свои реакции или свое поведение; я надеялся, что он привнесет этот материал в анализ со своим собственным аналитиком. Но студент не мог сдержаться, он побледнел и, после минутной паузы, со слезами начал говорить, что последнее время он сам стал думать об этом. Он осознал, что если она аннулировала сеанс, он получал удовольствие, а также что имел тенденцию сокращать ее сеанс, давая ей меньше, чем 50 минут. Более того, у него часто бывали сновидения, в которых она была его старшей сестрой, делавшей в детстве его жизнь ужасной и т. д.
Важным моментом здесь является то, что этот чувствительный и талантливый человек, не зная того, неправильно лечил пациентку несколько лет, бессознательно мстя ей за то, что ему пришлось вынести в детстве. Его реакции переноса к этой пациентке превратили его из сочувствующего терапевта в требовательного и карающего оппонента. Вследствие этого она развила реакцию на него, которая была частично реакцией переноса, а частично — реалистической реакцией на потенциально вредную личность. Результатом стала трудно поддающаяся воздействию реакция переноса. Кандидат предпринял регулярные обзоры этого случая и после тщательной проработки своих проблем в своем анализе провел делающую ему честь работу с данным случаем. Мы рассматривали возможность смены аналитика для этой пациентки, но множество факторов исключило эту возможность. В секции 3.10.4 этот вопрос будет рассмотрен несколько глубже.
– 417 –
Дата добавления: 2014-12-22; просмотров: 608;