СОЦИАЛЬНАЯ УСТАНОВКА

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в зависимости от психэстетической шкалы отдельного шизоида. Бывают случаи, когда аутизм является преимущественно симптомом повышенной чувствительности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные краски и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, некрасивые, грубые, неприятные, и даже с душевной болью, между тем как для циклоида и для нормального человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент. Их аутизм проявляется в том, что они уходят в самих себя, они стремятся избегнуть всяких внешних раздражении, заглушить их, они закрывают окна своего дома. чтобы в нежном, тихом полумраке своего внутреннего “я” вести фантастическую “бездеятельную, но полную мыслей” жизнь в грезах (Хольдерлин). Они ищут, как красиво о себе сказал Стриндберг, одиночества, чтобы “закутаться в шелк своей собственной души”. Они отдают предпочтение определенной среде,

[124]

которая не причиняет боли и не ранит: аристократический холодный салонный мир, механически протекающую чиновничью работу, одинокую прекрасную природу, древность, кабинет ученого. Если шизотимик из чопорного, сверхцивилизованного светского человека становится взъерошенным анахоретом, как Толстой, то скачок уж не так велик. Одна среда дает ему то же самое, что другая, — единственное, что он вообще желает от внешнего мира: пощаду его гиперэстезии.

Напротив, аутизм анэстетика — это простая бездушность, отсутствие аффективного резонанса для внешнего мира, который для эмоциональной жизни его не представляет интереса, и к справедливым требованиям этого мира он остается глух. Он замыкается в самого себя, потому что у него нет основания делать что-нибудь другое, потому что окружающее ему ничего не может дать.

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представляет комбинацию обоих элементов темперамента: это — равнодушие с налетом боязливости и враждебности, это — холод и в то же время страстное желание быть оставленным в покое. Судорога и паралич в одной картине.

Характер социальной установки шизоидных людей, а также и здоровых шизотимиков, о которых будет идти речь позже, обусловливается только что описанной психэстетической пропорцией. Шизоидные люди или абсолютно необщительны, или общительны избирательно, в узком, замкнутом кругу, или поверхностно общительны, без более глубокого внутреннего контакта с окружающим миром. Необщительность шизоидов имеет различнейшие оттенки: редко это лишенная аффекта тупость, большей частью она имеет ясный налет неудовольствия, даже враждебности защитительного или наступательного характера. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги, робости и застенчивости через иронический холод и угрюмую причудливую тупость до резкого, грубого, активного человеконенавистничества. И самое любопытное это то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отношении ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью, иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характерологическим примером такого рода служит Робеспьер. И у шизофренических душевнобольных эта аффективная установка к внешнему миру имеет часто характер “принятия мер защиты” (Адлер), подобно инфузории, недоверчиво со стороны наблюдающей с полуопущенными ресничками, осторожно выдвигающей свои щупальца и вновь съеживающейся. По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробуется весь регистр психэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью. Это чувство неуверенности переносится на наблюдателя. Некоторые шизоиды производят впечатление чего-то расплывчатого, непроницаемого, чуждого и капризного или даже коварного. Но для постороннего всегда остается нечто за скрывающими колебаниями шизоидной аффективной установки, чего он не может понять, не может постичь и что не исчезает.

Многие шизоиды, а в нашем швабском материале пожалуй большинство препсихотиков, считались в общежитии добродушными. Это добродушие совершенно иное, чем соответствующее свойство характера циклоидов. Циклоидное добродушие — это добросердечие, готовность разделить горе и радость, активная доброжелательность или дружелюбное отношение к ближнему. Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и утраты аффекта. Это есть уступка желаниям окружающих, вследствие равнодушия, смешанного с робкой боязливостью оказать им сопротивление. Циклоидное добродушие — это дружеское участие, шизоидное — боязливая отчужденность. В соответствующих конституциональных соединениях и это боязливое шизоидное добродушие может получить черты истинной доброты, приятной нежности, мягкости, внутренней прнвя-

[125]

занности, но всегда проскальзывает элегический налет болезненной отчужденности и уязвимости. Это — тип Хольдерлина; послушность известных шизоидных примерных детей можно сравнить с flexibilitas cerea кататоников.

Также и застенчивость, довольно частая и специфически шизоидная особенность темперамента, со своим характерным построением из заторможения в ходе мышления и моторной неподвижности, является точным отображением кататонических симптомов болезни, но лишь в слабой форме. Застенчивость в этих случаях является гиперэстетической аффективной установкой при появлении новых лиц в аутистическом заколдованном кругу шизоидной личности. Вступление в него нового человека ощущается как чрезмерно сильное раздражение, вызывает чувство неудовольствия: это чрезмерно сильное раздражение действует, парализуя, на ход мыслей и двигательную сферу. Беспомощная боязливость по отношению к новым, необычным ситуациям и антипатия к такой смене ситуаций является гиперэстетическим признаком многих шизоидных педантов и чудаков.

Среди застенчивых, нежно мечтательных шизоидов мы особенно часто встречаем тихих друзей книги и природы. Если любовь к книге и природе у циклоидных натур вытекает из равномерной любви ко всему, что существует, а именно прежде всего к человеку, а затем к вещам, то сфера интересов шизоидных людей не обнаруживает такой равномерной окраски. Шизоидные люди, даже простого происхождения, весьма часто являются друзьями природы и книги, но с известным элективным подчеркиванием. Они делаются ими вследствие бегства от людей и из склонности ко всему тому, что спокойно и не причиняет боли. У некоторых эта склонность имеет нечто компенсаторное. Всю нежность, на которую они способны, они расточают красивой природе и мертвым предметам своей коллекции.

Наряду с этими тихими мечтателями мы встречаем среди необщительных шизоидов как характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнувшись от внешнего мира в своей келье, всецело поглощен своими собственными мыслями, все равно будь то ипохондрические телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти оригиналы и чудаки внезапно покидают свой угол, как “озаренные” и “обращенные в новую веру”, отпускают себе длинные волосы, образуют секты и проповедуют в пользу человеческих идеалов, сырой пищи, гимнастики и религии будущего или всего этого вместе. Многие из этих активных типов изобретателей и пророков имеют различные конституциональные соединения и заключают в себе все оттенки от типичных шизофреников до резко гипоманиакальных. Шизофреники эксцентричны, витиеваты, туманно расплывчаты, мистически-метафизичны, склонны к системе и к схематическому изложению: гипоманиаки, напротив, лишены системы, говорливы, находчивы, сговорчивы, подвижны как ртуть. Шизофренические изобретатели и пророки производят на меня впрочем впечатление не столько препсихотиков, сколько остаточных состояний или даже психозов.

Аутистическая изоляция от других действует, разумеется, в смысле выработки собственного мировоззрения и любимых занятий. Но это не обязательно. Некоторые шизоиды не отличаются особенной продуктивностью в мышлении и поступках, они просто необщительны. Они ворчат и уходят, если кто-нибудь появляется; если они остаются, то чувствуют себя страдальцами. Они проявляют стоическое душевное спокойствие и ни слова не говорят. У выдающихся “великих молчальников” (Уланд и Мольтке) можно отметить и другие шизотимические черты характера.

Наряду с простой необщительностью характерной чертой некоторых высокоодаренных шизоидов является избирательная общительность в замкнутом кругу.

[126]

Многие чувствительные аутисты отдают предпочтение определенной социальной среде, определенным сторонам своей психической атмосферы, которые они считают своим жизненным элементом. Это прежде всего изящные светские формы жизни, аристократический этикет. В строго выдержанном, вылощенном формализме его нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни, которая нигде и ничем не нарушается, и заглушение всех аффективных акцентов при общении с людьми. Затем этот безличный культ формы прикрывает то, что так часто отсутствует у шизоида: он прикрывает за этой холодной элегантностью недостаток сердечности и непосредственной душевной свежести, что выдает также и в этих тонко чувствующих натурах, начинающееся охлаждение эмоций.

Аристократическое некоторых шизоидных натур выявляется и у простых людей в потребности к высокомерию, в желании быть лучшими и иными, чем другие. Стремление говорить на изысканном верхненемецком наречии в среде непривыкших к этому иногда вскрывает шизоидное предрасположение. То же касается изысканности в одежде и во внешности. С дальнейшим развитием болезни, со сдвигом психэстетической пропорции эта крайняя утонченность и важность может перейти в резкую противоположность. Мало того часто мы находим, что элегантность и полная неаккуратность живут вместе у одного и того же индивидуума. Впрочем холодную аристократическую элегантность, которая вполне подходит к некоторым здоровым шизотимикам, можно проследить во всех шизоидных оттенках вплоть до симптоматологии шизофренических психозов. Там мы находим ее как известную карикатурную напыщенность в речи и движениях.

Существенное в этой характерологической тенденции — это стремление к замкнутому кругу. Дружба таких шизоидов — это избирательная дружба к одному, неразделимый союз двух мечтающих чудаков или союз юношей, эфирный, торжественный, удаленный от народа; внутри его — экстатический культ личности, вне его — все резко отвергается и презирается. История юности Хольдерлина является наглядным примером в этом направлении.

В шизофренических семьях мы нередко встречаем ханжей. Многие шизоиды религиозны; их религиозность — с тенденцией к мистически трансцендентальному; или она характеризуется фарисейством, набожностью, эксцентричностью, таинственностью, или она вращается в ограниченном кругу и удовлетворяет своим личным прихотям.

Так же обстоит дело и с эротикой. Не горячее естественное влечение, но экстаз и резкая холодность.

Ищут не красивую девушку, но женщину вообще, “абсолютное”: женщину, религию, искусство — в одном лице. Или святая, или мегера — середины нет. Стриндберг является красивым примером такого типа.

Третья социальная установка шизоидов — поверхностная общительность, без более глубокого психического раппорта. Такие люди могут быть очень ловкими, расчетливыми дельцами, суровыми властелинами или холодными фанатиками, или же равнодушными, вялыми, ироническими натурами, которые вращаются среди людей всякого круга, но при этом ничего не ощущают. Мы подробнее опишем эти типы у здоровых шизотимиков.

Словом, шизоид не растворяется в среде. Всегда здесь — стеклянная завеса. При гиперэстетических типах развивается иногда резкая антитеза: “Я” и “внешний мир”. Постоянный самоанализ и сравнение: Как действую я? Кто поступает со мной несправедливо? Кому я сделал уступку? Как теперь я пробьюсь? Эта черта четко выступает у талантливых художников, которые позже заболевали шизофренией или происходят из шизофренических семей: Хольдерлин, Стриндберг, Люд-

[127]

виг II Баварский, Фейербах, Тассо, Микеланджело. Это — люди постоянного душевного конфликта, жизнь которых представляет собою цепь трагедии и протекает по одному только тернистому пути. Они, если можно так выразиться, обладают талантом к трагическому. Циклотимик вовсе не в состоянии обострить ситуацию, если она трагична; он уже давно приспособился, и окружающий мир к нему приспособился, так как он его понимает и в контакте с ним. Такой здоровой натурой из пикнически-циклотимической группы был, например, Ганс Тома (Hans Thoma), который далеко не был так понят, как Фейербах, и жизнь которого все-таки протекала, как тихий ручей(6).

Резкий, холодный эгоизм, фарисейское самодовольство и чрезмерное самомнение во всех вариациях мы находим в шизофренических семьях.

Но они не являются единственной формой аутизма. Другой формой его служит стремление осчастливить людей, стремление к доктринерским принципам, к улучшению мира, к образцовому воспитанию своих собственных детей, при полном игнорировании своих собственных потребностей. Альтруистическое самопожертвование высокого стиля, особенно в пользу общих идеалов (социализм, воздержание от алкоголя), является специфическим качеством некоторых шизоидов. В одаренных шизофренических семьях мы иногда встречаем прекрасных людей, которые по своей искренности и объективности, непоколебимой стойкости убеждений, чистоте воззрений и по твердой настойчивости в борьбе за свои идеалы превосходят самых полноценных циклотимиков; между тем они уступают им в естественной, теплой сердечности в отношении к отдельному человеку и в терпеливом понимании его свойств.

ПСИХЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВАРИАНТЫ

Мы до сих пор рассматривали гиперэстезию и анэстезию как нечто однородное. Но они имеют весьма значительные варианты относительно которых мы не знаем, отличаются ли они только по степени или качественно в биологическом смысле.

На анэстетическом полюсе мы встречаем главным образом три варианта темпераментов, которые часто существуют одновременно и обнаруживают многочисленные переходы. Тупость (с параличностью аффекта или без этого), холодность и безразличие (“Wurstigkeit” Блейера). Между тем на гиперэстетическом полюсе нам приходится отличать раздражительность, сентиментальность, вспыльчивость.

Теперь нам нужно выделить препсихотиков из общей массы шизоидов. Статистически, правда, на нашем швабском материале мы не встречаем в детстве и в периоде раннего полового развития позже заболевших столь часто соответственные типы, каковые численно преобладают у взрослых родственников шизофреников и у постпсихотиков, а именно своенравных, упрямцев, злых, холодных и педантично сухих. Разумеется, отмечаются и среди нашего препсихотического материала такие качества, как грубость, упрямство; при этом нельзя с уверенностью решить вопрос, описывали ли родственники действительно первоначальную личность или же уже незаметную раннюю перемену в ней в наступившем периоде

--------------------

(6) Лучше всего можно понять различия циклотимической и шизотимической установки жизни при сравнении автобиографических эскизов Hans Thoma, "Im Herbst des Lebens" и Anselm Feuerbach, Ein Vermachtnis.

[128]

полового развития. Но они численно отступают на задний план по сравнению с качествами, о которых мы говорили в начале главы.

Наиболее распространенным типом в нашем препсихотическом материале является тип ребенка, лишенного аффекта, тихого, боязливого, послушного, застенчивого, но вместе с тем и добродушного. Примерные дети, которых выделяет Крепелин, встречаются среди них довольно часто. Многие из них характеризуются как прилежные, серьезные, набожные и миролюбивые. Термин “параличность аффекта” (Affektiahmheit) подходит к популярному народному языку, который называет таких людей “расслабленными”, и этим самым он правильно выражает, что внешне наиболее резко выступающим симптомом является психомоторный симптом. Выражение “параличность аффекта” (Affektiahmheit) не вполне совпадает с термином “тупость аффекта” (Affektstumfheit), который ясно ставит акцент на сенсорной стороне. “Хочется, чтобы он был бодрее”, “Он слишком равнодушен”, “Жизнь и темперамент у него всегда отсутствуют” — обычные характеристики молодых людей, лишенных аффекта. Это отсутствие свежести, непосредственно реагирующей живости в психомоторных проявлениях касается также и высокоодаренных людей этой группы с их чрезмерно нежной, внутренней способностью реагировать.

Спокойный циклоид — тих и доволен; спокойный шизоидный тип, о котором мы здесь говорим, — расслаблен. “Флегматичность” — характерологическое выражение для самых легких степеней психомоторного типа, который мы встречаем в задержке депрессивных. Оно обозначает нечто тяжеловесное — медлительную речь и медлительные действия, но при этом при каждом двигательном и речевом акте сказывается теплота и эмоциональное участие. Психомоторная медлительность является общей для “расслабленного” и флегматичного. “Расслабленность” обозначат кроме того утрату непосредственной связи между эмоциональным раздражением и двигательной реакцией. Этим объясняется, почему у нас по отношению к флегматичному существует постоянное чувство эмоционального раппорта, даже если он ничего не говорит, между тем “расслабленный” производит впечатление чуждого, “несимпатичного”, так как мы не можем по выражению его лица и по движениям уловить того, что он чувствует, и адекватной реакции его на то, что мы говорим и делаем. Самым характерным для “расслабленного” является то, что он может стоять как вопросительный знак, с неопределенным выражением лица и опущенными руками при ситуации, которая даже флегматичного может наэлектризовать. Если же наступает психическая реакция, то она не вполне соответствует раздражению. Выразительные движения у лишенного аффекта отличаются неопределенностью, так что их иногда считают гордыми, когда они бывают робкими, или ироническими, когда они глубоко оскорблены.

К этому присоединяются нередко уклонения в моторной сфере. Люди, которых называют расслабленными, иногда отличаются вялой осанкой и неуклюжестью в жестах. Они не знают, куда им девать свои члены. Некоторые из них непрактичны, беспомощны в своей повседневной жизни, делают неудачные движения во время гимнастики. Сюда еще вплетаются моторные задержки вследствие общей застенчивости или специальных комплексов. Словом, при рассмотрении более узкой психомоторной сферы отсутствует непосредственная совместная работа промежуточных инстанций между раздражением и реакцией. Отсутствует то, чем обладают циклоиды: округленность, естественность, непринужденность в проявлении аффекта и в двигательных актах.

При всем том это еще не говорит о психосенсорной стороне процесса. Расслабленность может соответствовать действительной тупости аффекта по отноше-

[129]

нию к данному раздражению, или может развиться самая утонченная сентиментальность и самые тяжелые интрапсихические напряжения. Простой обыватель этого отличить большей частью не может, он считает человека, лишенного аффекта глупым, тупоумным, бесчувственным, сонливым, скучным, которого приходится расталкивать. Он ему не симпатизирует. Молодые люди, лишенные аффекта, являются в школе, а особенно в казармах, козлами отпущения. Если они тонко чувствуют и одарены, то в этом и заключается их трагедия. Ведь некоторые из них гораздо тоньше чувствуют, чем средние люди.

Большое количество наших шизофренических препсихотиков представляет тип “добродушного”, тихого отшельника, который по внешности обладает слишком небольшим темпераментом, кажется равнодушным, мало общается с товарищами и слишком много позволяет другим по отношению к себе. Часть этих юношей слабо одарена; у них на первый план выступает равнодушие, эмоциональная тупость. У примерных детей школьные способности хороши, но значительная часть их продуктивности объясняется дефектом в эмоциональной сфере, недостатком интереса к окружающему миру, к тому, что обычно заполняет аффективную жизнь молодых людей.

И у средних типов нашей группы, лишенных аффекта, мы находим черты нервозности, раздражительности, боязливости, нежности и прежде всего утонченной чувствительности, о чем упоминают часто необразованные родственники. Но такие родственники не могут более тонко и точно описать эти качества, и в действительности у необразованного среднего шизоида они в психологическом отношении довольно диффузны. Он производит впечатление робкого, застенчивого или угрюмого. Он жалуется на нервные боли. Он боязливо уклоняется от грубых игр и драк. Чем больше мы переходим к образованным и одаренным препсихотикам, тем скорее выступают за внешней стороной те специально гиперэстетические качества, наиболее резкую степень которых представляет тип Хольдерлина.

И при более развитых типах, лишенных аффекта, мы находим часто черты угрюмости, упрямства и раздражительности, но гнев при этом не отличается жестокостью, а упрямство — нелепостью; чаще всего гиперэстезия принимает характер нежности, внутренней сентиментальности, как в смысле легкой ранимости с долго действующими, после скрытыми комплексами и болезненными интрапсихическими напряжениями аффекта, так и в смысле нежности к немногим близким лицам, которая принимает характер эксцентричного, сентиментального, патетического, мечтательного и элегического, так наконец и в смысле тонкой восприимчивости к природе, искусству и книгам. Но здесь чувствительность остается элективной, ограниченной своим предметом: кроме небольшой, но резко отгороженной зоны личных интересов остается обширная область общих человеческих интересов и чувствований, которые у этих тонко чувствующих гиперэстетиков не находят никакого резонанса. Прежде всего настоящее чувство к людям ограничено лишь несколькими лицами, следовательно и здесь можно принять частичную тупость аффекта.

В негативном смысле наш тип чувствительного, лишенного аффекта имеет общие характерные черты с большинством всех шизоидов. Они в среднем лишены юмора, часто серьезны без ясной реакции на печаль и веселье. Диетическая шкала, главная шкала циклоидов, в их темпераменте лишь слабо выражена. У шизоидов очень часто бывает расстройство настроения, но оно совсем иное, чем печаль циклоида. Оно носит в себе черты угрюмости с ясным характером внутренней раздраженности и напряжения; поэтому мы среди шизоидов можем найти таких лиц с конституциональным расстройством настроения, которые постоянно путешеству-

[130]

ют, между тем как депрессивные с задержкой (циклоиды) остаются дома. Наряду с этим нервно-напряженным унынием мы встречаем среди шизоидов самодовольное настроение с аутистическим спокойствием духа, между тем как их сильные позитивные аффекты носят больше характер экстаза и эксцентричной мечтательности, чем свободной веселости.

Тип сентиментального, лишенного аффекта мы должны во всем его объеме — от боязливых шизоидных имбециллов с слабым аффектом вплоть до очень сложных натур — признать самым важным шизоидным типом темперамента и одним их самых частых препсихотических основных и исходных типов. И постпсихотически мы находим его нередко среди старых обитателей больниц. В равной степени он встречается и у здоровых родственников шизофренических семей.

Мы познакомились с аффективной тупостью как с одной из составных частей темперамента. Выражение “тупость” обозначает пассивную бесчувственность. Аффективная тупость широко распространена в шизофреническом цикле. Более легкие характерологические степени, которые мы встречаем у здоровых родственников шизофреников, импонируют как непоколебимое душевное спокойствие, которое отличается от спокойствия циклоидов отсутствием теплого душевного участия к другим. Более тяжелые степени шизофренического тупоумия, большей частью с налетом угрюмой жестокости и робкой боязливости, мы встречаем у шизоидных имбециллов, но они значительно распространены среди постпсихотиков, а также после переломов в личности в периоде полового созревания. Это внутреннее притупление в остальном деятельного и даже одаренного человека может сказаться в неаккуратности, в небрежности в одежде и в квартире, или оно сказывается в неожиданной, непонятной бестактности и безвкусице, которая прорывается иногда сквозь сохранившийся фасад хорошего воспитания. Это производит особенно странное впечатление у тонко чувствующих аристократических типов среди шизоидов. Поэт Ленц представляет собой любопытный пример такой полуразрушенной шизофренической личности. Вообще этот изъян личности можно особенно хорошо изучать на литературном стиле заболевающих шизофренией поэтов, например, Хольдерлина. Не вся личность равномерно гибнет, но торжественность и изысканность стиля прерываются где-нибудь посреди стиха ужасающей банальностью. Психический аппарат таких людей, их стиль в жизни, функционирует иногда так, как плохая швейная машина, которая делает известное количество нежных стежков и затем подпрыгивает. Тонкое чувство и абсолютная тупость могут здесь непонятным образом существовать совместно: самая грязная рубаха наряду с блестящими ногтями, хаотический беспорядок в комнате, в которой создаются громадные художественные ценности. Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизофреническому слабоумию, но они могут сохраниться в течение всей жизни как странные типы личности. Здесь сочетается здравый смысл и нелепость, моральный пафос и банальные прихоти, оригинальная мысль и странные суждения.

Мы не хотим подробнее останавливаться на этих шизофренических дефектах, тем более, что здесь речь идет не об аффективных дефектах, но также о глубоко проникающих расстройствах ассоциаций; мы хотим из аффективно-тупых выделить группу, которая имеет известное значение как тип темперамента. Это — тип гневно-тупых, или тупо-жестоких. Этот тип встречают прежде всего постпсихически после прежних шизофренических приступов или как незаметно развивающийся продукт шизоидного изменения; он вероятно также бывает врожденным. Темпераменты такого рода являются комбинацией гиперэстетических и анэстетических компонентов, но на этот раз в очень грубой форме. Если наблюдают такие

[131]

натуры в течение короткого времени в благоприятной обстановке, вне их обычной среды, то они отличаются полным душевным спокойствием; они производят впечатление несколько тупых, честных людей, которые никому не причиняют вреда. Если исследуют их домашнюю обстановку, то она имеет соответственно их тупости жалкий вид. Там они уже не душевно-спокойные, но из-под покрывала угрюмой молчаливости постоянно сверкает искра внутренней раздражительности, которая носит комплексный характер и возникает из суммирования небольших внутренне накопляющихся и не высказываемых неприятных раздражении повседневной жизни на службе и в семье; искра нервной внутренней раздражительности, которая при легком прикосновении к какому-нибудь комплексу может разрядиться в жесточайшую вспышку гнева, прорывая при этом покров тупости. Эта форма шизофренического гнева по своему психологическому механизму скрытого аффективного застоя и бессмысленного разряжения имеет некоторое родство с известными синдромами травмы мозга и эпилепсии. Гневно-тупые шизоиды могут сделаться дома жесточайшими и опаснейшими тиранами, которые жестоко, бесчувственно относятся к окружающим и распоряжаются ими согласно своим педантичным прихотям. Некоторые известные в истории деспоты имеют, по крайней мере по внешности, много сходства с этими шизоидными типами.

Безразличие, Wurstigkeit (Блейер), является частым шизоидным вариантом аффективной тупости. Это — равнодушие, выставляемое напоказ, — следовательно частичная тупость, принимающая черты психической активности. Безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса; это сознание он выявляет в своих поступках, иногда к этому примешиваются причудливый юмор или сарказм. Относящиеся ко всему безразлично являются вероятно теми полуопустошенными людьми, которых мы выше описали, когда сохранившиеся обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души; вероятно это также расщепление в смысле Блейера, когда неразрушенная часть личности в полукомическом виде вырисовывается среди этих развалин. Сюда также относится в области душевных заболеваний неприятная, грубая осанка гебефреников.

Как из лиц, ко всему безразлично относящихся, так и из других полуопустошенных тупых рекрутируется большая армия социально гибнущих, неудержимых расточителей, игроков и пьяниц, богатых папенькиных сынков, эксплуатируемых женщинами, студентов-пьяниц, преступников и главным образом проституток и бродяг. Эти взаимоотношения вскрыла Гейдельбергская клиника, в особенности Вильманс. Близкое отношение к шизоидному циклу имеет также группа постоянно странствующих, у которых безразличие комбинируется с шизоидными приступами расстройства настроения. Полуравнодушные, полустрадающие внутренне, они бродят с места на место по всему свету. Иногда вплетаются сюда легкие шизофренические толчки, отдельные галлюцинации. Черты такого типа можно встретить у некоторых высокоодаренных, например, у Платена, а затем даже у некоторых простых бродяг.

Что такое холодность аффекта в противоположность тупости его? Прежде всего холодными называются такие натуры, у которых отсутствует сердечное отношение людям, юмор, сочувствие к радости и горю других, — короче говоря, у которых слабо звучит диатетическая темпераментная шкала. Другой вариант диатетического дефекта называется сухостью. Простой народ, как мы видели, выраженных диатетиков, например, циклоидов, называет душевно теплыми людьми. В этом общем смысле, следовательно, все шизоиды отличаются холодным темпераментом.

[132]

Здесь уместно отметить, что тонко чувствующие шизоидные люди воспринимают все очень своеобразно. Шиллер, здоровый шизотимик, говорит в своих сочинениях: “Когда я впервые познакомился с Шекспиром, меня возмутила его холодность, его нечувствительность, которая позволяет ему шутить в состоянии высшего пафоса”. Аналогичное суждение, как здесь о Шекспире, я читал о Готфриде Келлере. Шизотимики не могут вполне вчувствоваться в циклотимические темпераменты. Тонким шизотимикам кажется бесчувственным, грубым, если циклотимик созерцательно рассматривает и “ощупывает”, юмористически снисходительно улыбается и даже начинает смеяться по поводу таких ситуаций, которые, нежно трогая и устрашая, приводят шизотимика к торжественному пафосу или к мечтательной элегии. То, что называет типичный шизотимик душевностью и теплотой, — это сильные позитивные аффекты, его психэстетическая темпераментная шкала. Диатетик же для этих ценностей в основу кладет свою собственную шкалу. Обычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотимика.

Выражение “душевнохолодный” имеет более узкое значение. “Тупым” мы называем человека, которого можно толкать, а он при этом не поднимает головы. “Холодным” мы называем человека, который проходит мимо трупов и ничего при этом не ощущает. “Тупым” называют в обыденном смысле пассивную бесчувственность; “холодным”, напротив, — активную. При тупости дефект касается психомоторной сферы; “холодность” — это чистая анестезия при ненарушенной способности действовать. По отношению к шизоидным личностям является вопросом конституциональных наслоений, производят ли они чаще впечатление холодных или тупых, или же, что бывает весьма часто, являются теми и другими. Кроме того можно иногда наблюдать, как с перемещением психэстетической пропорции тупость превращается в холодность и наоборот. Приходится видеть случаи (таковой ниже представлен), когда типично шизоидные препсихотики с сентиментальным, лишенным аффекта темпераментом в периоде полового созревания при незаметном перемещении становятся даже без психоза холодными, жестокими людьми. На основании поверхностных сведений, особенно относительно шизоидных родственников, нельзя решить вопроса, сколько холодных шизоидов развилось под влиянием толчков и незаметных перемещений.

Известен факт, что черты активной холодности, случайной грубости и эгоистической раздражительности, вплетаются в картину сентиментального, лишенного аффекта типа. В особенности стильные аристократические шизоиды производят впечатление холодных.

Вообще говоря, мы находим часто в семьях шизофреников черты активного бездушия, холодную стойкость, жестокость, сварливость, циничный эгоизм, деспотическое упрямство, тупую ненависть, наконец, жестокие, преступные инстинкты. Гофман приводит в своей книге примеры таких типов. Мы могли бы предложить вниманию читателя целую серию злобных, худосочных старых холостяков и злых жен, язвительных, иронических, кислых существ, сухих угрюмых педантов, недоверчивых, холодных интриганов, ограниченных тиранов и скряг. Мало того, мы могли бы заполнить целую книгу очерками жизни всех этих конституциональных вариантов и социальных типов, которые в цикле шизофренического помешательства выявляют анэстетически-шизоидные компоненты в смысле душевной бедности, душевной холодности и душевной сухости.

Следует указать на то, что шизоидные налеты наследственности в благоприятных сочетаниях могут создавать высокоценные социальные варианты. Резкая холодность по отношению к судьбе отдельного человека вместе со склонностью к схематической принципиальной последовательности и к строгой справедливости

[133]

могут, как хорошо компенсирующие элементы личности, создавать людей со стальной энергией и непоколебимой решительностью. Фридрих Великий со своими шизоидными наследственными чертами из дома Вельфов служит этому хорошим примером.

Эта настойчивая энергия составляет противоположный полюс к “недостатку импульса”, к полному равнодушию и слабоволию шизоидных психопатов и гебефреников. И здесь в психомоторной сфере шизоидов чрезмерная энергия и равнодушие составляют аналогичную биологическую контрастную пару раздражения и паралича, как психэстетическая чрезмерная чувствительность и нечувствительность. Психэстетическая тупость и психомоторное безразличие настолько переходят друг в друга, что их нельзя рассматривать изолированно.

Шизоидная эмоциональная холодность при неблагоприятных конституциональных наслоениях может вылиться в дурные поступки, особенно в сочетании с вышеописанной недостаточной устойчивостью инстинкта, например, в сочетании с садистическими компонентами. Здесь могут иметь место жесточайшие преступные натуры.

Стоит только представить себе жестокости, которые описаны в дневнике шизофренического короля Людвига II Баварского превращенными в действительность более активной натурой в абсолютическом государстве, чтобы понять многое из того, что происходило столетия тому назад благодаря полубольным душевно цезарям.