БЫЛА ЛИ СОЖЖЕНА ЖАННА Д'АРК?

(По материалам Алена Деко)

Спустя пять лет после того, как Жанна д'Арк была сожжена на рыночной площади в Руане, в Гранж-о-Зорме, что неподалёку от Сен-Привей, в Лотарингии, появилась девушка по имени Клод. Она разыскивала двух братьев Орлеанской девы, «один из которых, как сообщает летописец, был рыцарем и звался мессиром Пьером, а другой — оруженосцем по прозвищу Жан Маленький». Поиски увенчались успехом. И когда братья увидели её, они очень удивились. Неизвестная, как две капли воды, походила на Жанну, их покойную сестру. Они принялись её подробно расспрашивать. Неизвестная сказала, что она и вправду Жанна, Орлеанская дева. И братья признали её.

Так начинается одна из самых удивительных страниц в истории Франции, где нет никакого вымысла, а, наоборот, есть почти бесспорные факты. В летописи, составленной настоятелем церкви Сен-Тибо, в Меце, есть удивительное сообщение, относящееся к 1436 г.: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…»

В Меце девица встретилась с сеньорами, которые поразились её сходству с сожжённой Девой. Не смея, однако, признаться себе в том, что могло обернуться отнюдь не в их пользу, сеньоры решили справиться у людей более сведущих. А кто, как не родные братья Жанны, могли разрешить терзавшие их сомнения? Тем более что жили они как раз по соседству. И как пишет летописец: «…знали, что она была сожжена. Но, представ перед нею, они тотчас узнали её…»

Народ собрался отовсюду. Чудесная весть облетела всю Лотарингию. И бывшие сподвижники Жанны отправились в Мец, чтобы изобличить самозванку. Но, оказавшись лицом к лицу с той, которая называла себя Девой, они падали пред нею ниц, и, обливаясь слезами, целовали ей руки. Так поступили сир Николь Лов, рыцарь, сир Николь Груанье и сеньор Обер Булэ. Слова девицы убедили всех в том, что она говорила правду: «…и поведала она сиру Николя Лову многое, и уразумел он тогда вполне, что пред ним сама дева Жанна Французская, которая была вместе с Карлом, когда его короновали в Реймсе».

Братья привезли её к себе в дом. И какое-то время она гостила у них. Им всем было что вспомнить и о чём поговорить. Жанна — давайте называть её так — складно отвечала на все вопросы, касавшиеся её детства и дальнейшей жизни, так что уличить её во лжи и самозванстве оказалось невозможно. Из этого испытания она вышла победительницей. Несколько дней спустя она прибыла в Марвиль и приняла участие в праздновании Троицы, её братья были рядом с нею…

Лотарингские сеньоры решили облачить её в ратные доспехи, поскольку им казалось, что без них она не мыслит свою жизнь. Ей дали коня, которого она «довольно лихо» оседлала, меч и мужское платье.

Из Меца она отправилась в Арлон — ко двору великой и всемогущей герцогини Люксембургской. Здесь Жанну ожидало самое главное испытание. Ей предстояло иметь дело уже не с простыми провинциальными сеньорами, а с первой дамой Люксембурга, наделённой правом повелевать не только имуществом, но и жизнью своих подданных… Однако девицу это нисколько не устрашило. И она смело предстала перед великой герцогиней. Та приняла её, расспросила и объявила, что отныне будет ей подругой. Герцогиня пригласила Жанну в свой замок и стала всячески обхаживать её. «Будучи в Арлоне, она ни на шаг не отходила от герцогини Люксембургской».

Начиная с этого времени можно без труда проследить пути её странствований. Насладившись поистине королевским гостеприимством герцогини Люксембургской, Жанна отправилась в Кёльн — к графу Варненбургскому, одному из самых могущественных сеньоров Рейкланда, который объявил себя её ревностным сторонником. Граф Варненбургский и его отец приняли Жанну с распростёртыми объятиями: «Когда она прибыла, граф, возлюбив её всем сердцем, тотчас же повелел выковать для неё добрые доспехи».

Для того чтобы сильные мира сего поверили, что она действительно та, за которую себя выдавала, Жанне, надо полагать, приходилось подробно объяснять им, как ей удалось избежать казни. На самом же деле ничего подобного не было. Жанна могла сколько угодно рассказывать о своих подвигах, но о том, как ей посчастливилось спастись от костра, она хранила молчание. Когда заходил разговор о её чудесном избавлении, она предпочитала говорить загадками.

По возвращении в Люксембург Жанна завоевала сердце лотарингского сеньора сира Робера Армуазского. Он попросил её руки. Жанна согласилась. И они сыграли пышную свадьбу.

Об этом союзе имеется два свидетельства — их подлинность несомненна. В купчей от 7 ноября 1436 г., упомянутой доном Кальме в «Истории Лотарингии», говорится: «Мы, Робер Армуазский, рыцарь, сеньор де Тишимон, передаём в полноправное пользование Жанне дю Ли, Деве Французской, даме означенного де Тишимона, всё, что будет перечислено ниже…»

Другое свидетельство — два герба, сохранившиеся на стене главного зала замка Жолни, в Мерт-и-Мозеле. Построенный примерно в 900 г., замок Жолни перешёл в 1357 г. в собственность к графам Армуазским. В 1436 г., женившись на Жанне, Робер Армуазский его перестроил и значительно расширил. Тогда-то, судя но всему, и произошло объединение короны и герба графов Армуазских с короной и гербом Жанны. Так, герб графа Армуазского представляет собой «серебряный щит, отделанный золотом и ляпис-лазурью (всего двенадцать элементов декора), с двумя открытыми львиными пастями»; герб Жанны тоже сделан в виде щита, «украшенного золотом, серебряной шпагой с ляпис-лазурью и увенчанного короной в обрамлении двух золотых лилий».

Но можно ли считать, что подобное признание стало венцом славы новоявленной Жанны? Никоим образом. Вслед за многими частными лицами её признал и весь город.

В реестровых отчётах Орлеанской крепости, относящихся к 1436 г., можно прочесть, что некий Флёр де Ли, доблестный герольд, получил 9 августа того же года два золотых реала в знак благодарности и признательности за то, что доставил в город несколько писем от Девы Жанны.

21 августа — как явствует из тех же отчётов — в Орлеан прибыл один из братьев Жанны д'Арк — Жан дю Ли. Перед тем он повстречался с королём и просил у него разрешения «привезти свою сестру».

Привезти свою сестру! Простота этих слов наводит на размышления. Они, бесспорно, свидетельствуют о том, что Жан дю Ли по-прежнему признавал в так называемой Клод свою сестру; больше того, его признание было утверждено муниципалитетом Орлеана. В честь такого события городские власти даже выделили ему двенадцать ливров золотом и устроили для него и четырёх сопровождающих его рыцарей пир, на котором было съедено дюжина цыплят, дюжина голубей, несколько кроликов и выпито десять пинт вина.

25 августа посланник, которого Жанна направила с письмами в Блуа, ещё раз получил денежное вознаграждение от орлеанских жителей. А месяцем раньше орлеанцы не поскупились снарядить своего посланника в Люксембург, в Арлон, дабы тот лично засвидетельствовал их почтение Деве. Посланник, по имени Кер де Ли, возвратился с письмами, но, пробыв недолго в Орлеане, поспешил в Лош, передал письма королю к снова вернулся в Орлеан. Было это 11 сентября, ему тогда дали денег на выпивку, потому как Кер де Ли «говорил, что его томит великая жажда».

Ни в одном из упомянутых документов не высказано ни малейшего сомнения но поводу личности Жанны. О Деве, сожжённой пять лет тому назад, в них говорится так, как будто она действительно была жива.

Слухи о честолюбивых устремлениях Жанны не могли не дойти до Карла VII. Об этом свидетельствуют многочисленные послания, которые она то и дело отправляла с гонцами к королю. Но король и не думал удостоить её ответом. Так прошли годы. В конце концов, Жанне Армуазской, успевшей за это время родить своему мужу двух сыновей, наскучило праздное существование у семейного очага, так не похожее на её былую жизнь. В 1439 г. она решила отправиться в Орлеан — город, связанный с её победами и славой…

Судя по письмам, предварившим её визит в Орлеан, графиня Армуазская не должна была встретить на своём пути каких-либо препятствий. В самом деле, до Орлеана она добралась совершенно спокойно. Её принимали так, как она и мечтала. Словно десять лет назад в этот город вступала со штандартом в руке та же Жанна. И вот она снова здесь. На увешанные хоругвями улицы высыпали толпы народа и громко приветствовали её. Конечно, она постарела, и всё же это была она. В муниципалитете ей также оказали пышный приём — накормили и напоили всласть.

А подобные торжества обходились отнюдь не дёшево. В городских архивах об этом празднестве сохранилась довольно подробная запись: 30 июля на закупку мяса ушло сорок су парижской чеканки. Больше того, в знак благодарности Жанне преподнесли ценный подарок, о чём свидетельствует другая запись: «В память о благе, принесённом ею городу во время осады оного, Жанне Армуазской даруется 200 ливров золотом парижской чеканки».

Неужто теперь, после такого триумфа, король вновь откажет ей во встрече? Его приезда ждали с нетерпением, именно в Орлеане должно было проходить заседание Генеральных штатов ‹Генеральные штаты — во Франции высшее сословно-представительское учреждение, состоявшее из депутатов духовенства, дворянства и 3-го сословия. Просуществовали с 1302 по 1789 г.› . Однако Жанна пренебрегла этим событием и накануне покинула город. Тем не менее она написала Карлу VII, что по-прежнему желает с ним встретиться; в другом письме она поблагодарила муниципалитет Орлеана за приём, какой был ей оказан. Засим она прямиком отправилась на юго-восток — в Пуату. Там перед нею предстал маршал Франции Жиль де Рэ, преданный друг и верный спутник той, другой, Жанны, которого впоследствии повесят, а потом сожгут по обвинению в колдовстве, извращениях и убийствах детей. Никто не мог знать Деву лучше, нежели её бывшие сподвижники. Поговорив с Жанной Армуазской, маршал тоже признал её.

Давайте, однако, здесь остановимся. Все эти признания кажутся столь невероятными, что самое время задать главный вопрос: действительно ли Жанна Армуазская была Жанной д'Арк? Быть может, Орлеанской деве и вправду удалось избежать костра?

Вполне очевидно, что на всякий вопрос необходимо иметь ответ: существует ли в истории факт менее бесспорный и определённый, нежели смерть Жанны д'Арк? О полной страданий жизни кроткой пастушки из Домреми, приведшей своего короля в Реймс и спасшей свою родину, уже столько рассказано и пересказано самыми разными писателями, в том числе и великими, что подвергать сомнению её смерть кажется так же нелепым, как и отрицать существование Наполеона. Тем не менее некоторые историки попытались опровергнуть эту историческую истину. Время от времени в свет выходят труды, в которых приводятся как уже известные доводы, так и совершенно новые. Несколько лет назад Жан Гримо собрал все имевшиеся материалы и опубликовал книгу, получившую широкий отклик, которая так и называется «Была ли сожжена Жанна д'Арк?».

Несомненно, вопрос о возможности спасения Жанны д'Арк представляет большой интерес. Ведь для французов Жанна, как личность историческая и легендарная, является воплощением всех мыслимых добродетелей. В день рождения Жанны д'Арк всегда можно видеть, как мимо её конной статуи шествуют толпы её юных почитателей — начиная от роялистов и кончая коммунистами. И в этот торжественный день в памяти всех французов воскресает незабываемая фраза Мишеле: «Французы, давайте всегда помнить, что наша родина есть дитя, рождённое сердцем женщины, её нежностью, слезами и кровью, которую она пролила за нас».

Однако история пишется не чувствами — сколь бы возвышены и почитаемы они ни были, — а словами. Если историки смеют утверждать, что Жанна д'Арк смогла избежать смерти, значит, они должны объяснить и доказать, как это могло случиться. А то, что Ж. Гримо и его последователи составляют в учёном мире меньшинство, ничего не добавляет к сути дела и ничего не убавляет.

Итак, давайте внимательно и беспристрастно рассмотрим доводы Ж. Гримо и его учеников и попытаемся так же беспристрастно сделать собственные выводы.

Сторонники Жанны Армуазской решительно отрицают любое предложение, даже намёк на то, что она была самозванка. Как бы мы к этому скептически ни относились, необходимо признать, что собранные вместе документы, касающиеся их героини, производят действительно неизгладимое впечатление. Но что это за документы?

Прежде всего — и о них мы уже говорили — летопись настоятеля церкви Сен-Тибо, содержащая свидетельства обоих братьев Жанны д'Арк, мессира Пьера и оруженосца Жана Маленького, а также сиров Николя Лова, Обера Булэ, Николя Груанье, Жоффруа Дэкса, герцогини Люксембургской, «многих жителей Меца» и графа Варненбургского.

А вот, пожалуй, самый впечатляющий документ — отчёты крепости города Орлеана. Именно в них содержатся основные доказательства — свидетельства о прибытии в город одного из братьев Жанны и двух герольдов, доставлявших письма Жанны, о появлении в городе самой Жанны, о проведении церемониальных шествий в память о казнённой Жанне и об упразднении этих торжеств после прибытия в город Жанны Армуазской.

Кроме того, можно привести и архивы города Тура, где говорится о посещении города графиней Армуазской.

Наконец, следует упомянуть о гербе в замке Жолни, который, конечно же, не висел бы там, не будь Жанна Армуазская официально признана Жанной д'Арк.

На все вышеперечисленные факты — а их важность не подлежит сомнению — нельзя не обращать внимания. Представьте себе, что в один прекрасный день объявляется какая-то неизвестная и называет себя самой известной женщиной Франции — героиней, которую, как все знают, сожгли пять лет назад на костре «после громкого судебного процесса». Она, повторим, не только не подвергается осмеянию как самозванка, но её признают даже родные братья Жанны. Один из них отправляется к королю и приносит ему эту чудесную весть. Что бы мы сказали, если бы, к примеру, герцогиня Ангулемская признала Наундорфа ‹Наундорф Карл Вильгельм (1787–1845) — прусский авантюрист, самый известный из лжедофинов Франции, успешно выдававший себя за Людовика XVII, который умер в 1795 г., присвоив себе титул герцога Нормандского› и, кроме того, сама отправилась сообщить это приятное известие Карлу XI. Совершенно не исключено, что и мы признали бы в Наундорфе того, за кого он себя выдавал, — Людовика XVII, родного брата герцогини Ангулемской.

Итак, заручившись «всеобщим признанием», самозванка — если она действительно была таковой, — наверное, могла бы попытаться продолжить ратный путь Жанны. Ведь подобная мистификация, хотя и чреватая опасностью разоблачения, сулила ей великую славу.

Было бы вполне понятно, если бы авантюристка стала разъезжать по городам и весям королевства и объявлять: «Это я, Жанна, Французская Дева». По логике, это должно было принести ей не только честь, но и всевозможные выгоды. А неизвестная попросту выходит замуж. И не нужно ей никаких странствий, побед, почёта, даров в знак особого признания от городов и деревень.

Возможно, истина в том, что этот брак и сам по себе был для самозванки большой удачей: действительно, могла ли желать лучшей доли девица, тем более если она на самом деле была отнюдь не знатного рода? Допустим. В таком случае графиня Армуазская, достигнув своих корыстных целей, могла бы преспокойно почивать на лаврах, «отказавшись от новых дерзких шагов, чреватых для неё разоблачением». Но что делает она? Она отправляет посланников с письмами в Орлеан и к королю, а затем и сама является в город, где все её хорошо знали и помнили.

«Если бы она не была Жанной, пишут некоторые историки, её поведение было бы не только опрометчивым, но и безумным… Ведь в Орлеане всякий мог её разоблачить — и люди, дававшие кров настоящей Жанне, и местная знать, и её родная мать Изабелла Роме».

И напротив, если бы она была настоящей Жанной, ей непременно следовало бы предпринять это паломничество. «Ведь именно в Орлеане она получила всеобщее признание как героиня; именно в этом городе одержала она свою первую победу, за которой последовали и другие; Орлеан стал колыбелью её славы: в Орлеане её признали полководцем и главнокомандующей королевской армией; наконец, в Орлеане жила её мать».

Но главным доводом защитников графини Армуазской является отношение к ней её супруга и его родственников.

Чем объяснить тот факт, что Робер Армуазский никогда не пытался изобличить Лжежанну, если та и вправду думала его провести? Как объяснить, что ни сам он, ни кто-либо из его родственников не убрал со стены родового замка герб, прославляющий самозванку?

Жан Гримо, последний из сторонников гипотезы о том, что графиня Армуазская была не кем иным, как Жанной д'Арк, писал: «Отношение Робера Армуазского и всей его родни, хорошо известной в Лотарингии, дары, преподнесённые братьям дю Ли, посланникам графини Армуазской, высокие почести, которыми их удостоили, и невозможность массовой галлюцинации у жителей Орлеана — все эти бесспорные факты опровергают точку зрения тех, кто считает Жанну Армуазскую самозванкой. Летопись настоятеля церкви Сен-Тибо, архивы Орлеанской крепости, нотариально заверенные бумаги — всё это есть и доказательство подлинности её личности; всё это с лихвой перевешивает любые предположения, основанные на вероятности».

Допустим — пока, — что графиня Армуазская и Жанна д'Арк — одно лицо. Отсюда вытекает важный вывод, а именно: значит, Жанна не была казнена.

Каковы же доводы тех, кто считает, что казнь Орлеанской Девы — всего-навсего хорошо разыгранный спектакль?

Самое достоверное во всей этой истории — то, что многие французы не поверили в «Руанский костёр». В 1431 г. в Нормандии и за её пределами ходили самые невероятные и противоречивые слухи. Один руанский обыватель, некто Пьер Кюскель, к примеру, рассказывал, будто англичане собрали пепел Девы и швырнули его в Сену, «дабы удостовериться, что она не сбежала, чего они сильно боялись, ибо многие думали, что ей всё же удалось бежать». Подобные слухи были столь упорными и живучими, что даже в 1503 г. летописец Симфориен Шампье отмечал: «Наперекор французам Жанну передали англичанам и те сожгли её в Руане; однако французы сие опровергают». Также осторожно сообщает об этом и бретонская летопись 1540 г.: «В канун праздника Причащения Деву сожгли в Руане — или приговорили к сожжению».

Достопочтенный священник, настоятель церкви Сен-Тибо в Меце, тоже осторожен в суждениях: «Как утверждают иные, она была сожжена на костре в городе Руане, в Нормандии, однако ныне установлено обратное». Конечно же, этот священнослужитель нисколько не верит в то, что Жанна д'Арк была сожжена. Как, впрочем, и автор рукописи, хранящейся в Британском музее: «В конце концов порешили сжечь её публично; но была ли то она или другая женщина, похожая на неё, — мнения людей на сей счёт расходились и продолжают расходиться».

Что мог видеть народ во время казни? Немного. В тот день на рыночную площадь Руана согнали восемьсот воинов, вооружённых мечами и булавами. И на площади был установлен такой порядок, что «ни у кого не хватило бы смелости приблизиться к осуждённой и заговорить с нею».

Казнь была назначена на восемь часов утра. Но осуждённую, идущую на костёр, народ увидел только в девять. На ней был огромный колпак, спущенный до середины носа и скрывавший её лицо почти целиком: а нижняя часть лица, утверждает летописец, «была сокрыта под покрывалом».

Что означал этот странный маскарад? Зачем понадобилось скрывать лицо жертвы, если ею действительно была Жанна? В тот день в Руане сожгли женщину. Однако нет никаких доказательств того, что этой женщиной была Жанна.

Стало быть, её могли и подменить.

Историк Марсель Эрвье утверждал, что в её темнице был подземный ход, через который она, вероятно, и сбежала. Далее он уточняет, что его «утверждение основано на документах следственной комиссии, где подробно описана обстановка места происшествия». Ж. Гримо говорит, что этот подземный ход был «тайным местом», где герцог Бэдфорд встречался с Жанной, о чём ясно сказано в судебном протоколе по этому делу: «И упомянутый герцог Бэдфорд не раз являлся в сие тайное место, дабы повидаться с осуждённой Жанной».

Конечно, можно допустить, что Жанна бежала или что её подменили. Равно как и то, что она вдруг объявилась пять лет спустя. Таким образом, не остаётся ни одного довода против того, что Жанна осталась жива и что она и графиня Армуазская — одно и то же лицо.

Но увы! Против гипотезы Ж. Гримо и его последователей в газетах и журналах, как грибы после дождя, стали появляться статьи Мориса Гарсона, Р.П. Донкера, Филиппа Эрланже, Шарля Самарана и Регины Перну.

Что же осталось от графини Армуазской после серии этих сокрушительных ударов? От неё не осталось почти ничего…

Конечно, летопись настоятеля церкви Сен-Тибо является, пожалуй, главным свидетельством в её защиту, однако существует и другой вариант этой же летописи. Впоследствии настоятелю, поначалу, как и все, сбитому с толку, пришлось внести в рукопись кое-какие поправки, и вместо фразы: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…» — он написал так: «В оном году явилась некая девица, которая назвалась Французской Девой; она так вошла в свой образ, что многих сбила с толку, и главным образом — людей, весьма знатных».

Что же касается признаний, то можно вспомнить, что во всех подобных историях самозванцев, как правило, всегда встречали с распростёртыми объятиями. Так было в случае со лжесмердисами ‹Смердис — сын персидского царя Кира II Великого и брат Камбиса, после смерти Камбиса несколько месяцев правил персидским царством› , лжеуорвиками ‹Уорвик, Эдуард, граф — сын герцога Джорджа Кларенса (1449–1478), английского сеньора, сына Ричарда Йоркского и брата Эдуарда IV; был казнён по повелению Генриха VII› , лжедмитриями и лжесебастьянами ‹Себастьян (1554–1578) — португальский король› и, конечно же, со лжелюдовиками XVII. «Суеверный народ, — утверждает Морис Гарсон, — не желает верить в смерть своих героев и зачастую начинает слагать о них легенды прямо в день их смерти».

Но как же быть с тем, что неизвестную признали родные братья Жанны? «Они верили в это, — писал Анатоль Франс, — потому что им очень хотелось, чтобы это было именно так». Это был своего рода самообман. Любой брат сумеет узнать родную сестру, даже если она исчезла пять лет назад.

Отношение братьев дю Ли к неизвестной помогает понять один примечательный факт.

Спустя шестнадцать лет, в 1452 г., объявилась ещё одна самозванка, называвшая себя Жанной д'Арк. Её признали двое двоюродных братьев настоящей Жанны. Кюре, свидетельствовавший по этому разбирательству, заявлял, что оба брата были необычно сговорчивы, тем более что, когда девица гостила у них, «их кормили и поили всласть совершенно даром». Напомним, что за письмо от «сестры», доставленное в Орлеан, городские власти выплатили брату Жанны двенадцать ливров…

Появление графини Армуазской в Орлеане лишний раз свидетельствует о её необычайной дерзости. Да, её там хорошо принимали — но кто?

То, что во время визита графини Армуазской мать Жанны д'Арк проживала в Орлеане, можно только предполагать, во всяком случае, утверждать это наверное нельзя. Первое, дошедшее до нас упоминание о жизни Изабеллы Роме в Орлеане относится к 7 мая 1440 г. — т. е. спустя год после визита графини Армуазской.

Остаётся необъяснимым всеобщее ослепление жителей Орлеана. И всё же объяснить это явление можно — на примере такого же массового психоза, имевшего место примерно в то же самое время. В 1423 г. в Генте объявилась какая-то женщина в сопровождении «целой армии поклонников», и никто так никогда и не узнал, кто же она была на самом деле: то ли расстриженная монахиня из Кёльна, то ли знатная дама при австрийском дворе. Во всяком случае, она называла себя Маргаритой Бургундской, сестрой Филиппа Доброго, вдовой Людовика, герцога Гийеннского, сына Карла VI. Самозванку не только никто не попытался изобличить, но в течение нескольких недель «ей вместе с её свитой оказывались высочайшие почести, как настоящей принцессе, и при этом её личность ни у кого не вызывала ни тени сомнения».

Больше того, когда король в конце концов решил разоблачить самозванку, никто в Генте ему просто не поверил. Филиппу, не знавшему, какому святому молиться, «пришлось отдать свою сестру под суд и, после комичной сцены разоблачения, представить её в истинном свете неверующим, дабы они уразумели наконец, что были обмануты».

Теперь давайте попытаемся разрешить самую главную загадку этой истории — казнь Жанны.

К сожалению, мы не располагаем протоколами её допроса, но тем не менее некоторые свидетельства, проливающие слабый свет на эту загадку, всё же дошли до нас. Как известно, когда Жанну вели на костёр, на голове у неё был колпак, якобы наполовину закрывающий её лицо. Это кажется маловероятным. Если судить по многим миниатюрам и рисункам того времени, воспроизводящим казнь еретиков, в действительности было принято приговорённым к сожжению потехи ради нахлобучивать колпаки набекрень. Точно так же «украсили» и голову Жанны.

В некоторых свидетельствах очевидцев казни есть весьма точные наблюдения. Жан Рикье, кюре из Эдикура, служивший при Руанском соборе, писал: «И когда она умерла, англичане, опасаясь, что пойдёт молва, будто она сбежала, заставили палача немного разгрести костёр, дабы присутствующие могли воочию убедиться, что она мертва, и дабы потом никто не смел сказать, будто она исчезла».

А вот ещё одно свидетельство, не менее впечатляющее, — отрывок из газеты «Парижский обыватель» 1431 г.: «Вскоре пламя добралось до неё и спалило её платье, потом огонь стал лизать её сзади, и все присутствующие увидели её совершенно нагую, так что никаких сомнений у толпы не было. Когда же люди вдосталь насмотрелись на то, как она умирает, привязанная к столбу, палач прибавил огня; пламя, точно неистовый зверь, набросилось на её бренную плоть и поглотило целиком, не оставив от неё ничего, кроме кучки пепла».

Палачи Жанны вовсе не хотели скрывать её от толпы. Наоборот, им нужно было, чтобы все убедились в её смерти. И они сделали всё возможное, чтобы народ видел, как она умирает.

Но как же пресловутый подземный ход, так волнующий воображение? В действительности… никакого подземного хода не было. В протоколе реабилитационного процесса о тайном подземном ходе, которым якобы пользовался Бэдфорд, навещая Жанну, не упоминается ни слова. Вот как выглядит интересующая нас часть этого протокола в толковании Мориса Гарсона: «У герцога Бэдфорда было некое потаённое место, откуда он мог хорошо видеть Жанну, и тех, кто к ней наведывался». А Шарль Самаран объясняет содержание этого текста несколько по-иному. По его словам, герцог Бэдфорд прятался в закутке, откуда он наблюдал, как к Жанне приходили какие-то уже немолодые женщины, дабы проверить, дева она или нет. В самом деле, Бэдфорд вполне мог бывать в темнице, где держали Орлеанскую деву, и придаваться «созерцанию её», однако место, откуда он наблюдал за нею, было просто убежищем, а вовсе не тайным подземным ходом.

Тех же из читателей, кто продолжает верить в новоявленную Жанну д'Арк, или графиню Армуазскую, потому что её-де признали столько людей, мы, видимо, премного разочаруем, и сделать это помогут признания самой самозванки.

Из сообщений уже упомянутого нами «Парижского обывателя» известно, что в августе 1440 г. народ мог лицезреть во дворце, при королевском дворе, женщину, которая в присутствии судебных властей громким и чётким голосом призналась, что выдавала себя за Жанну д'Арк, что она не Дева, что она обманным путём вышла замуж за благородного рыцаря, родила ему двух сыновей и что теперь она глубоко раскаивается в содеянном и молит о прощении. Так на глазах у изумлённых парижан разрушилась великая легенда. Дальше женщина рассказала, как она убила свою мать, подняла руку на родного отца, а потом отправилась в Рим вымаливать прощение у папы; для удобства она переоделась мужчиной, а по прибытии в Италию участвовала, как заправский воин, в ратных делах. Она сообщила, что «на войне убила двух неприятелей». Вернувшись в Париж, она, однако, не пожелала расстаться с доспехами и, поступив в какой-то гарнизон, вновь занялась ратными делами. Быть может, всё это и побудило её выдать себя за Жанну д'Арк? Что ж, вполне возможно! Во всяком случае, ясно, что женщина эта и была графиней Армуазской.

Вряд ли возможно, чтобы орлеанцы принимали с большим почётом двух разных Дев, тем более с разницей в несколько месяцев. Совершенно очевидно, что их гостьей была всё та же графиня Армуазская, чей след был потерян в Туре в сентябре 1439 г. и которая спустя год объявилась в Париже, чтобы «с новой силой взяться за старое, снискать себе былые почёт и уважение, как то некогда имело место в Орлеане».

О дальнейшей судьбе самозванки мало что известно. Вполне вероятно, что, после того как страсти вокруг неё поутихли, она всё же добилась аудиенции у Карла VII и тот в конце концов вывел её на чистую воду.

Конец этой истории мы знаем более или менее точно — благодаря историку Леруа де Ламаршу, который обнаружил в Национальном архиве один бесценный документ. В 1457 г. король Рене вручил письменное помилование некоей авантюристке, задержанной в Сомюре за мошенничество. Речь идёт о какой-то «женщине из Сермеза», и в упомянутом документе сказано, что «она долгое время выдавала себя за Деву Жанну, вводя в заблуждение многих из тех, кто некогда видел Деву, освободившую Орлеан от известных врагов королевства».

Описание самозванки довольно точно совпадает с обликом нашей герцогини, так что никаких сомнений на этот счёт быть не может. Упомянутая авантюристка оказалась вдовой Робера Армуазского, тогда она была замужем за безвестным жителем Анжевена по имени Жан Дуйе. При короле Рене она провела многие месяцы в заточении в разных темницах…

Так был положен конец величайшей из легенд.