Тезей убивающий Минотавра.

На могучем скалистом укреплении Кекропии, свободно возвышающемся на равнине и открытом только с запада, господствовал в весьма древнее время царский род Кекропса, затем род Эрехтея. За ним следовал ионический род Тезеидов. Последний, как мы уже видели, во время дорических передвижений должен был уступить свое господство переселившемуся сюда роду Нелидов, к которому принадлежали Меланф и Кодр. Аттика не подвергалась тогда чужеземному завоеванию. Своим единоборством с виотийским царем Меланф отвратил опасность, которой грозили вторгавшиеся с севера виотяне, а сын его Кодр своей добровольной геройской смертью спас отечество от пришедшего с юга дорического войска. Между тем в Аттике находили убежище и новое отечество многочисленные маленькие отряды, под предводительством благородных родов, вытесненные из своих отечеств переселениями племен: минийцы и пелассийские тирренцы из Виотии, лапифы из Фессалии, отряды ионян из Пелопоннеса, эакиды из Эгины, потомки Нелея и Нестора из Мессинии. Многие из них приняли участие в ионическом переселении, но значительная часть их осталась в Аттике и немало содействовала сильному развитию ее населения. Переселившиеся благородные роды принесли с собой обилие благородных сил и новых образовательных элементов и в соревновании с туземцами старались отличиться в служении новому отечеству. Благодаря увеличению народонаселения и смешению различных народных элементов возникла новая, живая жизнь, многосторонняя деятельность, которая находила себе поощрение и пищу в условиях страны. Ясный, здоровый воздух Аттики укреплял и освежал тело, пробуждал и освежал силы духа; почва страны, большей частью каменистая и тощая, требовала тщательной обработки, но работа приносила отрадные плоды; близкое море привлекало к мореплаванию и торговле.

Так как Аттика избавлена была от завоевания и насильственных переворотов, то государство скоро дошло до твердого порядка, под сенью которого граждане мотни спокойно заниматься мирными делами. Уже Тезей, по преданию, разделил население страны на три сословия, на эвпатридов (или благородных), геоморов (или земледельцев) и димиургов (или ремесленников). Эвпатриды, ионическое дворянство, смешанное с переселившимися благородными семействами, образовали государство в тесном смысле. Они разделялись на четыре ионические филы, или колена: гедеонты (или тедеонты), гоплиты, эгикореи и аргадеи, которые в свою очередь разделялись на 12 фратрий, 360 родов и 10800 семейств. Если это аттическое дворянство и не отделялось никогда так резко от остального народа, как в дорических государствах, то оно все-таки резко противостояло низшему народу, как особенное сословие, и могло ограничивать царскую власть.

По смерти Кодра афиняне, по преданию, объявили, что никто недостоин наследовать ему в царском достоинстве, и с тех пор они управлялись пожизненными архонтами из его рода.

Глава государства назывался с тех пор архонтом (правителем), а не царем, потому что у него отняты были первосвященнический сан и надзор за религиозными делами, — ограничение царского достоинства, благодаря которому дворянству удалось присвоить себе право вмешательства в дела правления. После правления 13 пожизненных архонтов, дворянство сделало шаг дальше (752 год до P. X.) и определило, чтобы с этого времени архонт назначался только на 10 лет. Первые 4 десятилетия архонты назначаемы были еще из царского рода Кодридов, но следовавшие за ними архонты были уже выбираемы из господствующих дворянских родов. С 682 года до P. X. единство высшей правительственной и судебной власти было совершенно уничтожено: вместо одного архонта стали выбирать девять архонтов, и то лишь на один год. С тех пор открылась возможность всем дворянским фамилиям принимать участие в высших правительственных должностях.

Первому архонту, эпониму, потому что от него получал название правительственный год, принадлежали: высший надзор над внутренним государственным управлением, судейское решение во всех семейных и наследственных делах, забота о несовершеннолетних и сиротах.

Второму архонту, василею (царю), принадлежали богослужебные отправления прежнего царя и надзор за общественной религиозной жизнью. Третьему архонту, полемарху (военачальнику) поручено было ведение военного дела и, по крайней мере в первое время, звание полководца.

В руках этих первых трех архонтов сосредоточены были самые существенные обязанности прежних царей. Остальные шесть архонтов назывались фесмофетами, законодателями; они образовали коллегию, которой принадлежала судейская власть во всех делах, не находившихся в ведении первых трех архонтов.

Таким образом, эвпатриды имели теперь в своих руках все правительственные и судебные отправления, иони скоро стали пользоваться преимуществами, которые давали им такое положение в государстве, исключительно для своих собственных интересов. Они творили произвольный суд, в интересе собственной партии, и угнетали народ. Они владели лучшими и наибольшими полями, в их руках была большая часть денег. Значительная часть низших классов, с маленьким поземельным владением, нее более и более бедневших под тяжелым гнетом, вошла в долги богатым эвпатридам и, вследствие жестокого долгового закона, теряла свою землю, даже свою личную свободу; только в лучшем случае должник мог остаться на своей земле, платя шестую часть своих доходов кредиторам. Число свободных собственников все более и более уменьшалось.

Часть народа все-таки сумела удержаться в самостоятельном положении. Недовольство парода существовавшими отношениями принудило, наконец, эвпатридов к уступчивости и заставило их ввести писаные законы для судей, вместо прежнего произвола. Архонту Дракону поручено было написать законы (624 год до P. X.). Законы Дракона удержали и освятили те же самые суровые обычаи, которых держались в своей практике эвпатриды, — эти законы, как выражались после, написаны были кровью. Каждое преступление — и большое и малое — должно было наказываться по этим законам смертью. Неудивительно поэтому, что народ, обманутый в своих надеждах, стал еще более недоволен, так что эвпатриды никогда не решались применять Драконовы законы во всем их объеме.

Этот внутренний раздор между дворянством и народом представлял большие опасности.

Вследствие подобных отношений в соседних городах, Мегаре и Коринфе, Сибионе и Эпидавре, возникло господство тиранов; деятельные горожане, предводимые некоторыми мужественными людьми, свергли в этих городах тяжелое господство аристократии и поставили во главе государства своих предводителей. И в Аттике сделана была подобная попытка. Килон, знатный молодой человек из аттической дворянской фамилии, зять Феагена, тирана Мегары, одержавший победу на играх в Олимпии и проникнутый убеждением, что он призван к чему-то великому, решился воспользоваться запутанными отношениями своего отечества и основать для себя тираническое господство в Афинах. Его тесть обещал ему вооруженную помощь; в самых Афинах, обещая понизить долговые обязательства и разделить поля, он нашел среди народа решительных приверженцев. Дельфийский оракул обещал ему победу, если он приведет в исполнение свой план в великий праздник Зевса. Килон думал, что великий праздник Зевса есть именно тот праздник Олимпийского Зевса, на котором он приобрел себе такую большую славу; он поэтому решился воспользоваться временем Олимпийского праздника для приведения в исполнение своего плана, тем более что в этот день он мог, не возбуждая подозрения, собрать кругом себя своих многочисленных приверженцев, так как в этот день обычай дозволял ему торжественно проходить по улицам со своими друзьями в воспоминание своей Олимпийской победы. Он внезапно занял акрополь (кремль) (612 год до P. X.). Но праздник Олимпийского Зевса, который праздновали в своих стенах и афиняне, привлек в город много сельского народа; раздраженный преступным нарушением священного праздника, этот народ охотно пошел по требованию правительства и вместе с гражданами запер и осадил мятежников в кремле. Килон скоро пришел в сильное затруднение, вследствие недостатка съестных припасов иводы, и увидел неудачу своей попытки. Он должен был предпринять исполнение своего плана, как объясняли впоследствии изречение Дельфийского оракула, не в праздник Олимпийского Зевса, а в туземный праздник Зевса — во время Диасий. Он тайно убежал со своим братом и, вероятно, отправился в Мегару; оставшиеся, после того как некоторые из них уже умерли с голоду, поддались на убеждения архонта Мегакла — выйти из укрепления и стать перед судом. Но едва эти голодные люди, искавшие защиты у ступеней алтарей, поднялись со своих мест, они изменнически были убиты. Другие привязали себя длинными веревками к статуе Афины на акрополе, чтобы оставаться под защитой богини и вне укрепления; но и они были убиты у подошвы кремля, у алтарей Эриний. Утверждали, что веревки разорвались, потому что богиня не хотела взять под свою защиту таких преступников.

Восстание Килона сделалось источником несчастных последствий, давших повод Солону к решительной политической деятельности.

Солон Афинский

По отцу своему Экзекестиду Солон происходил из старинной царской фамилии Кодридов, а по матери находился в родстве с Писистратидами. В юности своей он приобрел богатое всестороннее образование, а частые путешествия, которые он предпринимал в качестве купца в своем зрелом возрасте, доставили ему знание людей и разнообразный жизненный опыт. В продолжение всей жизни страсть к знаниям была главной чертой его характера. «Не переставая учиться, я приближаюсь к старости», — говорит он в одном из своих стихотворений; говорят даже, что на самом смертном одре он просил окружающих говорить громче, для того чтобы он еще чему-нибудь мог научиться. За его высокое образование и практическую мудрость, выказанные им во всех житейских отношениях, в его стихотворениях, равно как и его политической деятельности, он считался лучшим из семи греческих мудрецов. Солон был истинно греческий характер: с чистым и кротким нравом, с доброжелательным, ясным и открытым для позволительных наслаждений жизни сердцем он соединял полноту силы и энергии, был постоянно деятелен на благо своему отечеству, которое он больше всего любил, которому служил с полным бескорыстием.

Первые известия о политической деятельности Солона относятся к 604 году до P. X, когда он побудил афинян к завоеванию потерянного Саламина. Внутренняя вражда партий, знати и народа, усилившаяся еще вследствие Килонова восстания, ослабила внешние силы Афин.

Государство до того опустилось, что небольшая Мегара, ставшая во враждебные отношения с афинянами, вероятно, вследствие подавления Килонова восстания, могла захватить у них остров Саламин. Все попытки к возвращению прекрасного острова были бесплодны, так что наконец, в сознании слабости, афиняне решились пожертвовать им, даже издали закон, по которому смертная казнь грозила каждому, кто только осмелится представить народному собранию устное или письменное предложение о возвращении Саламина. Стремительное юношество вскоре стало недовольно законом, но, ввиду смертной казни, никто не отваживался нарушить его. Тогда Солон решился преступить запрещение, сковывавшее благородные силы Афин, и освободить свое отечество от недостойного позора. При помощи друзей своих он стал распространять о себе в городе слухи, что он помешался и не должен быть выпускаем из дому. И вот однажды он внезапно выскочил из дому, в дорожной шляпе на голове, прошел поспешно по улицам на площадь и, когда собралось много народу, взошел на герольдов камень и произнес стихотворение, заранее сочиненное. Стихотворение, от которого до нас дошло только несколько строчек, начиналось стихами:

Я сам являюсь вестником с любезного острова Саламина,

И вместо речи народу приношу прекрасное стихотворение.

Он выдавал себя в нем за вестника, будто бы посланного на Саламин и теперь возвратившегося, и извещал о значении потерянного острова, о наглости господствующих там мегарян, об упреках тайно дружественных афинянам саламинян, говорил о минувшей славе в сравнении с настоящим позором и таким образом порицанием и насмешкой до того возбудил гордость и любовь к отечеству в афинянах, что когда, наконец в заключительных стихах:

На Саламин, чтобы сразиться нам за любезный остров

И вполне сбросить с себя гнетущий позор!

он вызвал на отважный подвиг, воодушевленный народ тотчас же решился снова завоевать остров. Сам Солон был избран полководцем, и война была тотчас же возобновлена.

Самый обыкновенный рассказ о возвращении Саламина гласит следующее. Солон поплыл с Писистратом*, поддерживавшим его планы, к лежащему против юго-восточной стороны Саламина аттическому мысу Колиас, где в то время афинские женщины приносили по старому обычаю жертву Димитре. * Этого Писистрата нельзя считать за одно и то же лицо с позднейшим тираном Писистратом.

Отсюда он переслал на Саламин надежного человека, который выдал себя за перебежчика и побуждал управлявших островом мегарян немедленно же переправиться с ним на мыс Колиас, в случае если пожелают захватить в свою власть знатнейших жен афинских. Увидя, что мегарский корабль отплывает от острова, Солон приказал женщинам очистить места, а юношам, у которых еще не было бород, облечься в их платья, головные повязки и башмаки и с кинжалами, спрятанными под одеждой, играть и плясать на берегу, пока враги не высадятся на берег и корабль не сделается верной добычей. Обманутые мегаряне бросились на берег и на мнимых женщин и все без исключения были истреблены; афиняне же поплыли и овладели островом.

По другому рассказу, Солон, по совету Дельфийского оракула, сначала один переправился ночью на Саламин и, для приобретения благорасположения и содействия, принес заупокойную жертву саламинским героям Перифиму и Кихрею. Затем, в сопровождении 500 охотников, которым было обещано обладание островом, он отправился на множестве рыбачьих челноков, имея на запасе 30-весельное судно, пристал к отдаленному мысу острова. Когда же мегаряне прислали туда для разведывания корабль, то Солон захватил экипаж и приказал некоторой части своих людей ехать на захваченном судне по возможности втайне к городу Саламину; сам же с остальным экипажем отправился к городу сухим путем и, между тем как мегаряне вышли ему навстречу и еще продолжали здесь схватку, город уже был в руках у высадившихся с судна.

Тем из врагов, которые не пали в битве, предоставлено было право свободно оставить остров.

Но мегаряне еще не отказались от войны и обе стороны в продолжение значительного времени наносили друг другу много вреда, пока, наконец, спартанцы, избранные в третейские судьи, не положили конца спору. Суд, составленный из пяти спартанских мужей, по выслушиванию оправдательных доводов той и другой стороны, присудил остров афинянам. Говорят, что Солон в этом юридическом споре воспользовался авторитетом Гомера, вставив стих в каталог кораблей Идиады и прочитав перед судом:

Мощный Аякс Теламонид двенадцать судов саламинских

Вывел и с оными стал, где стояли афинян фаланги.

Во время своих путешествий Солон внимательно наблюдал в особенности политическое состояние различных греческих государств, и его проницательный взгляд повсюду открывал возвышение среднего класса. Промышленное население не выносило более ограничений, наложенных на него привилегированной знатью, во многих местах восстание и насилие первых сломило наследственное могущество знати и уничтожило их привилегии, в других еще тянулись между соперниками несогласия и споры, но проницательный наблюдатель не мог сомневаться, на чьей стороне будет победа. И в своем отечестве Солон нашел тот же раздор сословий, заставлявший опасаться, что насильственный взрыв народного негодования повергнет государство на край страшной пропасти.

Убийством участников Килонова восстания при алтарях богов Мегакл и его приверженцы запятнали себя гнусным пролитием невинной крови и своим безбожным злодеянием навлекли гнев богов на аттическое государство. Взволнованный, возмущенный народ, а в среде его спасшиеся из Килоновой партии и родственники убитых, требовали наказания Мегаклу и его товарищам, для того чтобы их вина не лежала бременем на целой общине. Но могущественная и гордая фамилия Алкмеонидов смеялась над требованиями народа, а эвпатриды приняли ее сторону и содействовали ей, так как, по их мнению, в деле одной фамилии им нужно было защищать значение целого сословия. Таким образом, возникла бурная борьба партий, грозившая кончиться пагубной революцией. Когда жар вражды достиг высшей степени, Солон стал между враждующими партиями и укротил бурю. Его красноречивые слова убедили его сословных товарищей в их несправедливости, обратили их внимание на грозящую опасность и довели Алкмеонидов до того, что они выразили желание подчиниться судейскому решению. В 597 году до P. X. был учрежден суд из 300 добрых граждан, который и признал Алкмеонидов и их сообщников подверженными проклятию и обрек их на изгнание из отечества; кости умерших до приговора были выкопаны и выброшены за границу.

Но этим граждане еще не были успокоены. Война с Мегарой за остров Саламин была ведена не всегда счастливо, разнообразные страшные вестники несчастий, зараза и неурожай пугали народ и служили для него доказательством, что милость богов отвращена от города. Думали, что город запятнан Килоновым преступлением и злодеяниями враждебных партий, гнетущее сознание вины тяжело лежало на всех сердцах и ослабляло энергию. И здесь Солон был добрым гением города. Мудрый муж увидел, что несчастное расположение народа не может быть устранено обыкновенными средствами, поэтому он еще более укрепил сердца в сознании вины и в потребности покаяния и призвал тогда для очищения и целительного примирения общины человека с высоким жреческим значением, Эпименида Критского, которого греки считали за особенного любимца богов, просвещенного в божественных предметах чудесным светом таинственной мудрости. Мудрым светом и утешением и священными обрядами примирения он уже восстановил в некоторых юродах и семьях нарушенный мир; теперь почтенный муж божий явился и к афинянам для принесения им своего мира, год спустя после изгнания Алкмеонидов. Он совершил примирительные обряды, примирительные жертвы и очищение. С вершины холма Арес (Ареопаг) он согнал стада черных и белых овец; там, где ложилось каждое отдельное животное, был воздвигаем алтарь, а животное обрекаемо в жертву известному богу, черные — богам подземного мира и смерти, белые — богам неба и света. Богослужения были вновь приведены в порядок, в особенности поставлена была в обязанность всем афинянам служба примиряющему и исцеляющему Аполлону, богу света, были сообщены молитвы и песни, служившие к возвышению сердец, прибавлением жертв был умерен плач по мертвым, смягчена была страстная пылкость, с которой аттические женщины совершали до сих пор погребальные обряды и много тому подобного.

Этим путем удалось ему избавить сердца от страха пред божеским гневом; граждане чувствовали себя как бы вновь рожденными, бодро и с уверенностью смотрели в будущее. Правительство хотело отплатить Эпимениду за благодеяния талантом серебра, но старый муж божий выпросил только одну ветвь со священного оливкового дерева, которое, по рассказам, насаждено было в акрополе самой Афиной и от которого, по мнению афинян, происходили в стране все другие оливковые деревья. С этим вознаграждением отправился он домой, но благодарные афиняне впоследствии соорудили в честь его статую пред храмом Диметры, на юго-востоке от акрополя.

Успокоением страны афиняне были обязаны Солону. В знак почетного признания его заслуги они избрали его послом в совет амфиктионов, происходивший весной 595 года в Дельфах: никто другой не имел таких прав на представительство примиренного с богами города при великой жертве в Дельфах. В заседании амфиктионов Солон предложил наказание крисейцев, которые, как рассказано выше, в статье о Клисфене, не соблюдали правил относительно священного оракула, и возбудил священную войну, которую афиняне, в союзе с Клисфеном Сикионским и фессалийской знатью, выдержали победоносно. Этим путем Солон снискал своему отечеству благодарность влиятельного Дельфийского жречества, а вместе с тем и направил своих сограждан снова на путь отважных предприятий.

Солон своей деятельностью уже оказал отечеству великие услуги, но он видел, что без коренного изменения государственного устройства не может быть надолго утверждено благо государства. Знать все еще оставалась в исключительном обладании государственной властью и имела мало желания отказаться от своих преимуществ, с помощью которых ей возможно было удовлетворять своему корыстолюбию, угнетать и грабить низшие классы. Государство не могло приобрести значительной силы, пока не были сняты цепи с народа.

Хотя во времена патриотического одушевления недовольные голоса на минуту замолкали, тем не менее, упрямство правителей вызывало всегда новое сопротивление и неотступнейшие требования, так что мятеж, гражданская война и тирания постоянно грозили в близком будущем. Солон думал, поэтому о решительном средстве. Он стал решительно на сторону народа и пытался побудить своих сословных товарищей, эвпатридов, чтобы они пожертвовали своими опасными преимуществами, положили конец своему корыстолюбивому поведению и подчинились новому порядку, способному утвердить безопасность всего государства. Знать покорилась, наконец, силе обстоятельств, надеясь на честный характер и беспристрастный образ мыслей Солона, которому одному могло быть передано дело примирения; но уступка ее была односторонняя, именно она касалась только приведения в порядок долговых отношений.

Здесь, очевидно, заключалась величайшая опасность; вопросы же о государственном устройстве знать откладывала или надеялась совсем обойти их. Таким образом, в 594 году знать избрала Солона первым архонтом и дала ему полномочие «быть водворителем мира между знатью и народом и издателем необходимых для этого законов».

Крайняя партия народа требовала совершенного уничтожения долгов и закладных столбов, в качестве закладных знаков стоявших по поземельным участкам, и нового поземельного раздела. Но Солон не мог уступить этому слишком далеко идущему требованию; уже сами необходимые меры, без которых невозможно было продолжение мирной государственной жизни, требовали насильственных вторжений в существовавшие частные права. Многие из народа занимали деньги у богатой знати под залог своего тела, многие были уже осуждены на рабство своим кредиторам. Этим людям помощь могла быть оказана не иначе как совершенным уничтожением их долгов, безвозмездным восстановлением их свободы. Выкуп тех, которые были уже проданы в рабство за пределы страны, Солон возложил на государство. Напротив того, кто обладал недвижимой собственностью, домами или пашней, и занял под нее деньги, не мог быть освобожден от своего долга. Солон, однако же, позаботился о том, чтобы и им была облегчена уплата. Этого он достиг посредством изменения в монете. Солон велел чеканить менее веские драхмы, так что теперь 100 новых драхм по цене серебра равнялись 73 старым, и затем определил, чтобы все долги были уплачиваемы новой монетой; по — этому, кто должен был 100 драхм, того долг был уменьшен на 27 драхм, тогда как кредитор все-таки получал назад 100 драхм, — мера, послужившая на пользу, как бедняку, так и богачу. Кроме того, были умерены указные проценты на деньги, занятые до 594 года под залог недвижимого имущества, и было постановлено, чтобы долги могли выплачиваться незначительными суммами в определенные сроки. Само государство отказалось от всех следуемых ему денежных штрафов и обязательств и провозгласило всеобщую амнистию, так что все, которые до архонтства Солона потеряли часть своих гражданских прав, снова получили их вполне, за исключением только тех, которые были изгнаны из страны за убийство или за попытку водворения тирании.

Упомянутые меры называются сисахфией, т. е. снятием бремени; ими были устранены все ущербы и несправедливости, которыми до сих пор сопровождалось господство знати. Но для того чтобы впоследствии подобное положение не так легко возвратилось, Солон постановил, чтобы впредь никто не смел «занимать под залог тела», закладывать при получении денег свою собственную личность, свое собственное тело. Подобный залог не имел никакой юридической законности. Продажа аттического гражданина в рабство была запрещена под страхом смертной казни. А для того чтобы беднейшие классы не так легко подвергались опасности перехода своих участков в руки богатой знати, была установлена определенная мера поземельного участка, которой никто не мог переступать.

Сисахфией Солон дал обедневшему народу новое существование и мирным путем доставил ему выгоды, которые в других местах добывались только кровавыми волнениями. Но народ и большинство умеренных из его среды не хотели останавливаться на раз испробованном пути; они чувствовали потребность в твердой и постоянной защите против судебной и правительственной власти знати, необходимость коренного изменения в государственном устройстве. Поэтому, когда Солон по истечении года сложил с себя правительственную власть, друзья его и руководители граждан побуждали его присвоить себе единодержавие и продолжать с этой властью преобразование государства. К тому же он происходил из старинной царской фамилии Кодра, которую эвпатриды несправедливо лишили господства, а опыт других городов Греции показывал, что только власть тирана может принудить знать к удовлетворению притязаний народа. Говорят, что и Дельфийский оракул советовал ему водворение тирании своим изречением:

Садись посреди корабля и бери себе в руки кормило.

На помощь много столпится кругом тебя мужей афинских.

Но Солон отвергнул все предложения, мало беспокоясь о просьбах и порицаниях. «Тирания, — говорил он, — это прекрасная дача, не имеющая выхода». Его сердце было свободно от властолюбия и себялюбия, он был слишком благороден и велик, чтобы повергнуть свое дорогое отечество в тиски тиранического господства и предпочитал положить, с помощью нового государственного устройства, прочное основание к созданию его свободы, открыть своим согражданам верный путь свободного самоуправления.

Знать не могла отказать в своем доверии Солону, вследствие его твердого, бескорыстного поведения, она должна была признать целесообразность его мер, хотя ей и приходилось терпеть от них, и поэтому, когда народ все настойчивее требовал коренного изменения в государстве, тогда она определила «избрать Солона устроителем государства и законодателем, с полномочием уничтожать или сохранять в настоящем и существующем то, что ему покажется нужным».

Таким образом, в следующий за своим архонтством год Солон приступил к трудному делу нового устройства.

В то время народонаселение Аттики распадалось на три партии. Так называемые педиеи, т. е. обитатели равнины, состояли большей частью из богатых знатных землевладельцев, усадьбы которых лежали в плодоносной равнине долины Кефисса и около Элевсиса. Педиеи стремились к полному господству знати, к аристократическому правлению. Противную сторону держали диакрии, или иперакрии, жители горы, обитавшие в гористой местности и в Марафонском округе и бывшие свободными земледельцами небольших участков земли, которые уже подвергались опасности попасть в руки богатой знати. Эти диакрии, испытывавшие самый тяжелый гнет, были жестокими врагами господствующей знати и требовали полного устранения ее влияния; их целью было полное господство народа, демократия. Середину между двумя этими крайними партиями занимали парады — жители берега, потому что партия их опиралась главным образом на население западного берега Аттики, на ремесленников, моряков и торговцев. На эту-то среднюю партию, которая довольствовалась умеренными, соответствующими обстоятельствам реформами, не желала ни тяжелого господства аристократии, ни полного народного господства, и оперся Солон.

Солон исходил из положения, что все свободные граждане аттической земли должны иметь участие в государственном правлении, а не одна только знать на основании своего родового преимущества. Но это еще не должно было делать всех граждан равноправными; Солон размерил права и обязанности отдельных лиц по имуществу, конечно, недвижимому. Чем больше было у кого недвижимого имущества, тем больше он имел прав на государственные почести, тем большие вместе с тем налагались на него и обязанности. С этой целью Солон разделил всех граждан на четыре класса. Первым классом были пентакосиомедимны, к которым принадлежали самые богатые граждане, все те, которых чистый доход с их владений простирался ежегодно по меньшей мере до 500 медимнов ячменя (около 235 четвериков) или соответственного этому количества вина и масла. Медимн ячменя равнялся ценой драхме или овце.

Второй класс назывался иппеи, «всадники»; доход их простирался от 300 до 500 медимнов. Следующий класс, зевгиты, «двуконники», имевшие, по меньшей мере, столько земли, что могли содержать для нее пару мулов, получали дохода от 150 до 300 медимнов. Тот же, кто имел меньше, принадлежал к четвертому классу, еитам, «поденщикам».

Сообразно с этими подразделениями были определены главные обязанности граждан относительно государства, платеж податей и военная служба. Подати были взимаемы только в чрезвычайных случаях, военная же служба была распределена следующим образом. Виты, по большей части люди, которые жили насущным хлебом и благосостояние которых легко могло быть разрушено походом, должны были призываться только в крайнем случае, при вторжении неприятеля, на защиту земли, да и тогда только легковооруженными. Следующий высший класс, зевгиты, был самым многочисленным; они служили гоплитами или тяжеловооруженными и образовали ядро войска. За гоплитом следовал его раб в качестве оруженосца. Иппеи, состоя по большей части из менее богатой знати, отправляли конную службу; для этого они содержали боевого коня, да сверх того лошадь для раба. Первый класс, самый немногочисленный, состоявший преимущественно из богатейшей знати, должен был содержать флот, снаряжать и вооружать 48 государственных трирем.

Сообразно с этим были распределены и государственные права, участие в управлении и почетных должностях. Только три первых класса, отправлявшие военную службу, могли быть избираемы на общественные должности и в совет четырехсот, а из них только первый класс имел право на высшую государственную должность, архонтат. Все классы были призываемы с равным правом голоса в народное собрание (екклисию, вече). Народное собрание составляло основу верховной власти государства, в нем были избираемы государственные чиновники, определяемы законы и решаемы вопросы о войне и мире. Выборные из целого народа, в числе 4000 граждан, образовали суды для уголовных преступлений и для апелляций на приговоры судебных чиновников в частных делах. Это учреждение и была так называемая илиэя, члены которой носили имя илиастов. Таким образом, по законодательству Солона, народ в полном составе имел участие во всех важнейших делах государства, богатейшая же часть знати обладала, как и прежде, высшими правительственными должностями, так как первый класс граждан состоял большей частью из знати. Но, сравнительно с прежним, все же существовало важное различие в том, что народ мог выбирать чиновников из ее среды по своему усмотрению; сверх того, знать обладала этим правом не вследствие своего рождения, ибо каждый незнатный если только он имел необходимое имущество, мог получить одинаковые с ней права.

Рядом с советом четырехсот, члены которого избирались из первых трех классов и ежегодно менялись, Солон учредил второй совет, ареопаг, состоявший из пожизненных членов и пополнявшийся архонтами, которые безукоризненно отправляли свою должность. Следовательно, он был составлен только из граждан первого класса, старейших мужей преимущественно консервативного направления, испытанной рассудительности и богатого жизненного опыта, и образовал спасительный противовес большому совету, который в своем настроении и направлении руководился более изменчивыми желаниями народа. В круг прав его входил верховный надзор над всей республикой, над нравственным состоянием народа в общественной и домашней жизни, следовательно, и над воспитанием, применением законов и богослужением; сверх того, он служил судебной палатой по делам умышленного убийства. В качестве уголовного суда коллегия ареопага существовала уже гораздо раньше Солона, и вероятно, что ей, как аристократическому совету, уже раньше передано было руководство и наблюдение за важнейшими государственными делами. Поэтому Солон, собственно, удержал старый аристократический совет рядом с демократическим советом четырехсот и только точнее определил его права.

Кроме этой основы государственного устройства, приведения в порядок правительственной и судебной власти, законодательство Солона заключало еще множество законов и определений, касавшихся жизни и нравов народа, земледелия, ремесленной деятельности, торговли, отеческой власти, наследственного права, воспитания, женской роскоши, венчальных и погребальных издержек и т. п. Во всех этих определениях господствует тот же дух справедливости и гуманности, имеющий в виду свободное нравственное развитие, которым отличается все Солоново законодательство. Между тем как в Спарте законодательство Ликурга вставило образование мужчины в тесные, ограничивающие рамки, дало народной силе узкое, одностороннее, направленное преимущественно на войну воспитание, — Солон заботился о свободном движение всех сил народа, о возбуждении граждан к свободному, приятному развитию, к всестороннему духовному образованию и нравственному достоинству.

Для всеобщего сведения новые законы были выставлены на акрополе. Они были написаны на трех- и четырехгранных деревянных столбах пирамидальной формы, которые могли вращаться около своей оси.

По общему голосу, Солочово законодательство признается за дело великой политической мудрости; будучи сообразным с тогдашним состоянием, оно представляет мудрую смесь аристократических и демократических элементов, смесь, разработка которой в полное господство демократического элемента осталась на долю последующих поколений. Солон сам говорит о своем труде:

Я предоставил народу столько значения, сколько должно,

Я оказал ему не много чести и не мало.

Но мне не следовало унижать также и тех,

Кто имел влияние и кого возвышало богатство.

Поэтому я взял и покрыл большим щитом обе стороны,

Не предоставляя никакой из них несправедливой победы.

Но «трудно угодить всем в важных делах». Ближайшие современники были мало довольны новыми учреждениями; одни считали себя в излишней потере, другие же в слишком незначительном выигрыше. Для избежания порицания и упреков, запросов и требований изменения того или другого учреждения Солон отправился в новое путешествие, взяв предварительно с афинян клятву в том, что в продолжение 10 лет они будут без изменения следовать его законам.

Прежде всего, он отправился в Египет и жил там некоторое время в обществе царя Амазиса и ученых жрецов Псенофиса Илиопольского и Сонхиса Саисского. Затем он переправился на Кипр к царю Филокипру, у которого снискал большую дружбу и уважение. Город Филокипра, Эпия (Высокий), лежал на суровом взгорье, отличавшемся дурной почвой. Солон побудил его к перенесению города в плодоносную равнину, лежавшую при подошве горы на берегу моря, где находилась превосходная гавань, и даже помогал ему при совершении постройки.

Вскоре город, в который поселенцы текли во множестве, достиг пышного блеска, так что возбудил зависть в остальных кипрских царях, а Филокипр назвал его в память Солона Соли. Солон вспоминает об основании города в своих элегиях, где он приветствует Филокипра такими словами:

Живи теперь, царственный благодетель Солийцев, долго

И счастливо в городе, и да наследуют тебе в счастье дети.

Меня же пусть отнесет безопасно назад с прекрасного острова

На быстром корабле Киприда в фиалковом убранстве.

Пусть за постройку города она дарует мне благосклонность и возврат

В родимую сторону и почтит чело мое венцом.

Рассказывают, что известный своим богатством лидийский царь Крез, друг греческого образования, пригласил Солона, во время его десятилетнего отсутствия из своего родного города, за его мудрость и славу, к своему блестящему двору и вел там с ним переданный Геродотом и всем известный разговор об истинном счастье человеческой жизни. Но так как, по обыкновенному времясчислению, Крез не мог быть еще в это время лидийским царем, то некоторые историки относят посещение Солоном Креза к более позднему времени, близкому к его смерти. Вероятнее, однако, что эта история выдумана только для того, чтобы яснее выставить противоположность между мудростью и высоким образом мыслей образованного грека, простого и прямого гражданина свободного государства, и суетной пышностью и высокомерием азиатского властелина, полагающегося на свои земные блага и на свое легко разрушаемое могущество. Рассказывают, что во время пребывания Солона в Сардах жил там и греческий баснописец Эзоп и пользовался у Креза большим уважением. Говорят, что он сожалел о Солоне, потому что Крез после своей беседы оказал ему мало приязни, и что он сказал ему: «Любезный Солон, нужно говорить с царями как можно реже или как можно угодливее». Солон отвечал:

«Нет, напротив, как можно реже или как можно лучше».

Поселясь, по возвращении своем из путешествия, снова в Афинах, Солон должен был претерпеть в своем престарелом возрасте горькие испытания. Мирный труд его был разрушен новыми раздорами партий, о которых речь будет при Писистрате; они проложили хитрому Писистрату путь к тирании. Для поддержания труда своей жизни Солон должен был, несмотря на свои лета, снова выйти из уединения и принять участие в общественной жизни. Вожакам партий, в особенности Писистрату, которого он считал за опаснейшего, он советовал не подвергать опасности благо и свободу государства, говорил к народу, его слушали, к нему относились с почтением, но мало заботились об его предостережениях и просьбах. Он постарел, стал чужим для молодого поколения, вожаки же партий руководились своим себялюбием. Тогда Солон пробовал снова прибегнуть к действию поэзии. В предостережение он говорит:

Как облака разрешаются тучей снега и града,

Как за воспламенившимся лучом следует гром,

Так точно сильные губят город и в рабство самодержца

Предают народ, прежде чем последний замечает это.

Дай лишь ему утвердиться, и тогда уже нелегко будет

Низложить его снова; поэтому нужно заботиться теперь, пока есть время.

Когда в 560 году партия Писистрата сделалась преобладающей в думе, а вместе с тем и приблизилась опасность тирании, тогда Солон прибегнул к более действительному средству.

Подобно тому, как в своих юных годах, переодевшись герольдом, он воспламенил народ к немедленному действию, к завоеванию Саламина, так и теперь он явился в народное собрание, вооруженный щитом и копьем, для того чтобы указать на грозящую опасность и призвать на защиту свободы. Прежде он сам притворился безумным, теперь же председательствующие в думе объявили, что Солон потерял рассудок. На это он отвечал стихами:

Гражданами вскоре мое известно будет безумие,

Вскоре, дай истине лишь воцариться над тьмою.

Некоторое время спустя Писистрат уже сделался афинским тираном и овладел акрополем.

Помня свой собственный закон, по которому в тревожные времена каждый гражданин должен брать чью-либо сторону, Солон поспешил на площадь и побуждал народ к восстановлению свободы. Но народ не трогался с места, одни из угоды Писистрату, другие от страха. Тогда Солон отправился домой, сложил пред своими дверями на улицу оружие и призвал богов в свидетели, что он исполнил свой долг, защищал по мере своих сил отечество и законы, словом и делом. Граждан же он упрекал:

Собственное преступление ваше повергло вас в несчастие,

Поэтому не складывайте вины на одних только бессмертных;

Вы сами сделали его могущественным, сами окружили стражей,

И участь постыдного рабства получили теперь себе в награду.

Вы следите, конечно, за речами и словами хитрого мужа,

Но мало обращаете внимания на его поступки;

В отдельности каждому из вас известны шаги хитрой лисицы,

Но во всех вместе царствует какое-то умственное ослепление.

Противники Писистрата из знати удалились из города, да и Солону, который громче и ревностнее всех противодействовал ему, друзья советовали бежать. Но он отвергнул совет, а на заботливый вопрос, что же защитит его от мести тирана, отвечал: «Моя старость». Писистрат действительно почтил его старость и вместе с тем его заслуги, стараясь снискать его благорасположение и совет.

Солон подчинился необходимости. Остаток своих дней он прожил, как и первые годы своей старости, в отрадном спокойствии и довольствовался служением музам и отношениями со своими верными друзьями. Он сознавал, что по мере сил своих потрудился на благо своему отечеству, и был уверен, что его законы, которых не касалась и рука нового тирана, останутся твердым якорем Афин. Он умер в Афинах в 659 году, 80 лет от роду. По другому известию, опечаленный тиранией, он удалился на Кипр, в свой родной город, и там умер. Говорят, что кости его, по его желанию, были перенесены на Саламин и там сожжены; пепел же был рассеян по всему острову.