Постскриптум к переизданию

Со времени первой публикации русского перевода «Структурной антропологии» Клода Леви-Строса прошло немногим меньше 20 лет, а после первого французского издания минуло почти полвека. Стремительность перемен в русской общественной и научной жизни и в бурном потоке новых книг, этими переменами обусловленных, скажется и на том, как современный читатель оценит этот сборник статей, давно ставший классическим. Сейчас в русском переводе стали доступными и некоторые из (перечисленных в библиографических дополнениях в конце этого постскриптума) последующих статей и книг Леви-Строса, в частности, полный текст более легкой для чтения автобиографической полупопулярной книги «Печальные тропики» (раньше выходившей в сильно урезанном переводе) и его замечательное исследование первобытного мышления; замечу, однако, что изданное по-русски и теперь мало в сравнении не только с написанным Леви-Стросом, но и с переведенным на основные языки Европы и Азии от баскского и арабского до китайского и японского (для сопоставления скажу, что на немецкий язык переведены практически все книги и статьи Леви-Строса: перечень переводов занимает 6 с лишним страниц убористого шрифта). Россия только еще начинает знакомиться с ученым, чьи взгляды доходят до нас с опозданием, вызванным цензурой тоталитарного режима. В качестве введения к последующим чтениям может служить «Структурная антропология»: к изложенным в ней взглядам, методам и темам Леви-Строс возвращается на протяжении последующей половины столетия. Они оказываются созвучными тому, о чем размышляли и вновь открываемые на родине наиболее оригинальные мыслители завершившегося века в России: из имен, ранее мной названных в этой связи, сам К. Леви-Строс в нашей переписке с ним проявил особый интерес к Г. Г. Шпету — расстрелянному в 1937 г. ученому широкого диапазона, вдохновлявшемуся феноменологией Гуссерля; идеи, близкие к рациональному пониманию мифа у Леви-Строса, можно найти в ранних сочинениях А. Ф. Лосева и в посмертно изданной книге философа Я. Э. Голосовкера, не говоря уже о давно замеченных параллелях Леви-Стросу в постепенно снова издаваемых трудах О. М. Фрейденберг и близкого к ней И. Г. Франк-Каменецкого. В интервью с Д. Эрибоном К. Леви-Строс соглашается с предположением, высказанным в книге о нем Дж. Буна, предположившего, что его мировоззрение восходит к символизму. Это же можно сказать и о многих из названных выше постсимволистских русских мыслителях, чье место в русской и общеевропейской культуре мы только теперь начинаем оценивать по достоинству.

Выявленный в «Первобытном мышлении» основной принцип, названный Леви-Стросом «бриколажем» (термин, означающий все, что ремесленник кладет вместе из вещей, попадающихся ему под руку и нужных для его работы), проявляется в том, как первобытный человек объединяет в одну сложную цепь ассоциаций самые разнородные знаки. Наш читатель увидит в этом открытии еще одну существенную параллель с крупнейшим психологом Л. С. Выготским, чье сходство с К. Леви-Стросом не раз уже отмечалось: предположение Выготского о комплексном характере первобытного мышления, оперирующего ассоциациями, не находящими логического обоснования, оказывается чрезвычайно близким к идее бриколажа у Леви-Строса. Новейшая нейропсихология и нейролингвистика видят подобные черты в том характере семантических ассоциаций, которым правое (недоминантное по речи) полушарие отличается от доминантного левого, где сосредоточены логические способности. В одной из своих последних книг, говоря о значении снов в мифах, Леви-Строс упоминает бриколаж, совершаемый сном. Сновидения можно отнести к характерным проявлениям право-полушарного построения ассоциаций. В связи с их истолкованием Леви-Строс возвращается к намеченному уже в «Структурной антропологии» сравнению мифологического сознания с психоанализом (попутно заметим, что Фрейд напечатал свои труды по значению снов столетье назад; пришло время дать им оценку теперь, когда Крик предложил новые нейрофизиологические модели сна). Леви-Строс отмечает сходство в темах, рассматриваемых в психоанализе и в мифах, в частности, касающихся «телесного низа» (если воспользоваться термином, использованным в посвященной той же тематике книге М. М. Бахтина о карнавале и Рабле). Но он видит ошибку Фрейда в том, что из многих кодов, которыми пользуется миф, тот учитывал только один лишь «психофизиологический» или сексуальный и при этом не принимал во внимание всех культурных контекстов, без которых нельзя раскрыть специфическое значение знака в данной традиции. По Леви-Стросу психоанализ исследует в одном человеке то, что этнология изучает на материале культуры целого общества. Раскрытие подобной идеи применительно к психиатрии можно видеть а яркой статье, где мышление шизофреника сопоставляется с американскими индейскими мифами, в которых находится выход из аналогичных конфликтов.

Леви-Строс (как и Выготский) не проводит решительной границы между дикарем и современным человеком. В последней из книг, посвященной мифологии американских индейцев, он сравнивает с первобытными мифами те образы, с помощью которых современный специалист по естественным наукам объясняет «на пальцах» широкой публике то, что по-настоящему может быть понято только при знании языка математики. Сопоставление с мифом образа «Большого Взрыва» кажется очевидным. Самое увлечение началами и происхождением вещей роднит естественные науки с мифологией.

В классификации различных существенных для дикаря явлений — животных, растений, минералов — Леви-Строс находит черты, сближающие первобытный аналог науки с ее новейшими формами. Отсюда возникает вопрос, касающийся «неолитического парадокса»: человек после неолитической революции уже обладал умом, необходимым для таких изобретений, как ядерное оружие и космические ракеты. Почему их появление пришло так поздно? Задуматься над этим стоит и потому, что современное знание так же медлит с изучением общественных установлений, что влечет к самым тяжелым, если не катастрофическим, социальным последствиям, с каждым годом все более заметным. Для ответа на этот вопрос приходится заняться структурой первобытных обществ и их знаний в сравнении с современными, а также характером ценностей, в них принятом. Исследование этих проблем значительно продвинулось именно благодаря той постановке задач, которая связана с направлением, открытым Леви-Стросом.

Через 15 лет после предлагаемой вниманию читателя книги, в которой он позднее видел манифест структурализма в своем понимании, Леви-Строс издал ее прямое продолжение. Как он пояснял впоследствии, он назвал следующую книгу «Структурная антропология. Вторая» именно потому, что во Франции мода на структурализм прошла (к тому времени ее сменило увлечение деконструкцией, недавно с большим опозданием дошедшее до России тогда, когда в мире устали от ее бесплодности), а он оставался верен этим идеям своей научной молодости (следование намеченным в предлагаемой книге принципам структурного анализа мифов и систем родства характерно и для всех позднейших работ Леви-Строса). Это было видно в вышедшей еще десятью годами позднее третьей части этой структурно-антропологической трилогии «Взгляд издалека», где Леви-Строс возвращается и к первичному импульсу, полученному им во время Второй мировой войны от занятий структурной лингвистикой с Романом Якобсоном. В этой третьей книге Леви-Строс намечает программу, объединяющую планировавшиеся им структурные этнологические исследования с возможными применениями естественных наук к исследованию человека. Этот путь был очень близок к тому, что в те же годы получило развитие в тартуско-московской школе семиотики. Когда в начале 1990-х годов начал выходить журнал «Элемента», задуманный как продолжение этого направления, Леви-Строс откликнулся на первый его номер сочувственным письмом. Русские семиотические исследования, как и шедшие в том же русле труды Леви-Строса, отвечали тому замыслу, который был всеми нами воспринят от Романа Якобсона и от постсимволисткой культурной традиции, к которой возводится и само понятие знака-символа, одинаково важное для Леви-Строса и для нашей семиотики. Структурализм в этом понимании не был ограничен только исследованием соотношений внутри данной системы.

Леви-Строса занимает и структурное соответствие мифов и ритуала (в последних книгах он предложил новое понимание их связи), и то, к какой мере в мифах сказывается природная среда их создателей. Сопряжение исследований мифов с экологическими штудиями получило дальнейшее развитие и в четырехтомном исследовании американских индейских мифов «Мифологичные», с которым наш читатель может знакомиться по подробному разбору в статье Е. М. Мелетинского, и в последующих трех книгах Леви-Строса, где анализируются тематически близкие мифы, подобранные в зависимости от их соотношения со средой обитания (главным образом фауной) и некоторыми видами хозяйственной деятельности— обработкой меди (в «Пути масок») и гончарным ремеслом (в «Ревнивой горшечнице»). В этих книгах, как и в последней в этом роде — «Истории рыси», — воплощается идея экологического структурализма. В центре изложения находятся животные, фантастические (в «Пути масок») или взятые из фауны Нового Света. В каждой из книг этой серии есть один или два главных героя, выбранных из мифологического зверинца. Этот бестиарий послужил предметом особого курса лекций, в основных чертах известного, как и другие не полностью напечатанные материалы устных изложений Леви Строса, из книги, где он перед концом своей лекционной и семинарской работы в Коллеж де Франс суммировал все им сделанное с 1959 г. до 1982 г. Часть этих курсов освещает понимание им этнологии в целом, дополняя сказанное в статьях на общие темы (в особенности о расе в ее отношении к истории и культуре) в двух томах, продолжающих «Структурную антропологию», а также в его интервью, изданных двумя другими книгами. В посвященном связи этнологии с биологией и, в частности, приматологией разделе курса о будущем этой науки, которым он начал свое преподавание в 1959/1960 учебном году (сразу после выхода в свет первого издания «Структурной антропологии»), он обратил внимание и на заслуги русских ученых в этой области. Среди увлекательных курсов так и не напечатанных лекций, о которых мы пока знаем только по их кратким программам, выделяется посвященный каннибализму, где людоедство связывается с обрядовой сменой пола (травестизмом).

Из общих этнологических тем, представляющих интерес и для всех смежных наук, Леви-Строс и в курсах лекций, и во всех книгах по мифологии продолжает обсуждать волновавший его и при написании статей, вошедших в «Структурную антропологию», вопрос о дуальной организации. Он возвращается к нему в «Истории рыси», которая в большой степени посвящена близнецам и их роли в мифологии. Леви-Строс отходит от предположения связи дуальной организации с проявлениями универсального принципа двоичности в человеческом мышлении вопреки тому, что представляется очевидным многим другим последователям Романа Якобсона и его бинаризма, как и таким представителям сходного направления в этнологии, как Р. Нидхем, развивавший идеи Хокарта. В «Истории рыси» Леви-Строс спорит со сборником статей о роли двоичных оппозиций в этнологии, незадолго до того вышедшим под редакцией Мейбери-Льюиса и Альма-гора, хотя и считает, что они не учли отчасти сходных мыслей, высказанных им задолго до того (из интервью с Эрибоном и из замечаний о неопубликованном курсе лекций полемического свойства следует, что после «Структурной антропологии», где он с жаром спорил с Гурвичем, полемика Леви-Стросу давалась с трудом). Его позиция в вопросе о дуализме парадоксальна. Он очень широко пользуется бинарными оппозициями как металингвистическим понятием в своих описаниях мифа. Но вместе с тем он далек от признания универсальности этого принципа в структуре первобытных обществ (в отличие, например, от Золотарева и Хокарта, как и от следовавших за ними исследователей, приведших основательные доводы в пользу этой точки зрения).

Устройство обществ и поселений, где предполагается дуальная организация, как и отношения между близкими друг к другу мифами и их трансформациями, Леви-Строс описывает в терминах симметрии. Представляется, что в соответствующих схемах, пусть не до конца формализованных, сказывается сила его интуиции, которую полностью смогут оценить будущие создатели математически строгой этнологии. В этой проектируемой (вслед за такими ее пионерами, как Хокарт) науке, вклад в которую внес Леви-Строс в начале своего пути совместной работой по системам родства вместе с математиком А. Вейлем, симметрия призвана сыграть не меньшую роль, чем в современной физике после Эйнштейна. Удастся ли при этом в этнологии в полной мере применить аппарат теории групп, которому подражает Леви-Строс в своей частично доморощенной символизации симметрических отношений, пока сказать трудно. Но в самой красоте интуитивно привлекательных построений в некоторых из наиболее удачных разборов Леви-Строса, например, касающихся структуры племени бороро, угадываются очертания находящейся в становлении науки, пусть еще не овладевшей до конца нужным ей формальным языком. О возможных путях поиска последнего говорит поддержанный фольклористом Миранда недавний опыт математика Петито, предложившего для изложения трансформации структуры мифа по Леви-Стросу использовать аппарат теории катастроф Рене Тома (математической теории особенностей).

В книгах Леви-Строса, изданных в последние десятилетия, все больше заметна эстетическая ориентированность. Три книги, посвященные мифологической экологии и зверинцу, по мнению самого Леви-Строса, по жанру занимают промежуточное положение между волшебной сказкой и полицейским романом. В них постепенно вместе с собственно научными рассуждениями все больше места отводится увлекательному пересказу мифологических сюжетов и со вкусом подобранным иллюстрациям, в значительной степени (в развитие начатого в «Мифологичных») призванным показать характерные черты американских животных — героев мифов. Ряд последних публикаций Леви-Строса основан на давно сделанных им фотографиях, представляющих этнографический или личный интерес; он пишет теоретически и о том, в какой мере для фотографии (как и для фигуративной живописи) существенно соотношение с натурой. Объясняя, почему он не стал печатать предложенный в лекциях разбор ирокезского мифа об инцесте брата и сестры, Леви-Строс говорит, что он должен был бы поставить фильм на эту тему, чтобы выразить свое толкование этого сюжета. Всего несколько лет назад в интервью, предпосланном переизданию записок Лери о его путешествии в Бразилию в XVI в., Леви-Строс подтвердил, что был бы не прочь участвовать в замысле фильма, построенного на одном из эпизодов этого путешествия. Некоторые из недавних текстов Леви-Строса Написаны в связи с выставками искусства американских индейцев или европейских художников новейшего времени и представляют собой часть соответствующих альбомов. В третьей из книг его структурно-антропологической трилогии последний раздел был посвящен искусству. В нем он обосновывал свое отрицание тех направлений современной живописи, которые строятся на стремлении к новаторству как таковому. Последняя книга Леви-Строса «Видеть, слышать, читать», вышедшая 8 лет назад, целиком посвящена разным видам искусства — живописи, музыке (которой и раньше он занимался в части его книг, как «Мифологичные», самой структурой подражающих музыкальному сочинению, и статей, например, о «Балеро» Равеля), поэзии и их взаимодействию. Хотя он в этой книге начинает со структуры романа Пруста, вспоминает о своей переписке на эстетические темы с лидером сюрреалистов Андре Бретоном и возвращается к таким давно его волновавшим темам, как сонет Рембо о гласных и цветах, им соответствующих, главные ее герои — Пуссен, Рамр, Дидро — заимствованы из далекого прошлого французского искусства и эстетической мысли. В литературе его любимцы рядом с Прустом — Руссо и Шатобриан. Как и по отношению к истории обществ, на первый план для него выступает преемственность традиции. Книга кончается сентенцией, вторящей известным стихотворным строкам Теофиля Готье: все преходяще, история не приносит ничего нового, остаются только произведения искусства.

Хотя первые работы Леви-Строса были расценены как направленные против исторического мировоззрения (в частности, представленного Сартром), он предложил свое понимание возможности систематического подхода к «структурной истории» в ее связи с антропологией. Позднее он обратится и к конкретным занятиям историей, в том числе и средневековой Франции. В 1987 г. Леви-Строс председательствует на заседании 5 академий Франции, посвященном капетскому 1000-летию, и делает на нем доклад о передаче корону. Стремление к локализации изучаемого материала ведет его к историческому и антропологическому исследованию Отдельных французских селений, городов и их частей. На церемонии, посвященной одной из площадей Парижа, он выступает вместе с Шираком — тогда мэром (теперешним президентом страны). На такие современные события, как случай обрядового сожжения в Дижоне Деда Мороза, он откликается в эссе со скоростью репортера. Его горизонт не замкнут ни во времени, ни в пространстве. В последние десятилетия в поле его внимания входит культура, язык и мифология Японии. Но основное, что его привлекает, — инварианты, которые можно открыть, сравнивая разные человеческие общества (в ранней работе по структурам родства и в позднейших лекциях на эту тему он привлекает данные всех континентов и многих островов). В центре его внимания остаются методы, применимые к разным эпохам и странам, в частности, при изучении фольклорных текстов и правил бракосочетаний (последняя из статей на эту тему напечатана в 2000 г.).

Помимо структурных разборов мифов и их трансформаций, сделанных по изложенной в «Структурной антропологии» стандартной схеме, в последующих книгах Леви-Строса уже почти не менявшейся и нередко вызывающей возражения из-за наличия в разных анализах повторяющихся однотипных клише, он собрал огромный материал, касающийся географии мифологических мотивов и возможных путей их распространения в Америке. В работах последнего времени он также много занимался вероятными европейскими влияниями времени после открытия Америки, стремясь отделить их от возможных типологических совпадений (усматриваемых им, например, в мифах, напоминающих цикл Грааля, где американисты иногда видят европейское воздействие). Географический и исторический аспект этих работ Леви-Строса уже привлек внимание других специалистов. В качестве примера далеко идущих выводов, которые позволяют сделать его разыскания, можно привести миф о разорителе орлиных гнезд, о котором приходилось уже неоднократно писать. Леви-Строс вывел его глубокую древность из совпадения изолированных сфер распространения в труднодоступных областях Северной и Южной Америк. После этого тот же миф был обнаружен в разных традициях Евразии, в том числе и в древнейшей письменной литературе — шумерской (в эпосе о Лугальбанде). Но самого Леви-Строса вплоть до последней его книги о мифологии больше всего занимают возможные структурные соотношения этого мифа с другими, на него явным образом не похожими.

Роль исследования мифов для выявления ранних путей миграции тех, кто их знал и рассказывал, получила более подробное освещение в недавних работах американистов следующих поколений. Созданная Ю. Е. Березкиным в петербургском Институте этнографии РАН компьютерная база данных, описанная в его книге, готовящейся к изданию, представляет собой следующий этап в развитии такого подхода к мотивам мифологии разных частей первоначального населения Нового Света. Главные результаты получены Березкиным благодаря статистическому обследованию американской туземной мифологии и мифов прилегающих северо-западно-тихоокеанских ареалов. Эти результаты представлены в виде карт, показывающих распространение соответствующих мотивов (как это в ряде случаев делал и Леви-Строс). В них обнаруживаются свидетельства происхождения, путей расселения и ранних связей соответствующих этнических групп. Такая проблематика привлекает внимание все большего числа ученых благодаря наметившимся возможностям сравнения результатов, получаемых лингвистами, антропологами, археологами и специалистами по молекулярной биологии. Общими усилиями удается воссоздать гипотетическую картину вероятного расселения предков современного Человека Разумного Разумного (Homo Sapiens Sapiens). Эта проблема принадлежит к числу главных вопросов о Началах, все больше занимающих умы ученых и всех, кому по душе направление знания первого десятилетия наступившего века.

О широких перспективах вероятных продолжений таких исследований, которые могут прийти вслед за трудами К. Леви-Строса, говорит только что вышедшая книга известного генетика Луки Кавалли-Сфорца «Языки, народы и гены», где (в частности, на основе новейших данных о митохондриальной ДНК) предположена картина расселения древнего человека. В части, относящейся к Америке, во многом пути самых ранних миграций оказываются на первый взгляд необычными и противоречат принимавшейся американистами (в том числе и Леви-Стросом) гипотезе о движении только через область теперешнего Берингова пролива, где около 12 тыс. лет до нас была суша, по которой из Евразии шли древние предки индейцев. Гораздо раньше могло начаться заселение Америки через океан по водным путям, предполагаемое согласно выводам молекулярной генетики. Это согласуется с новейшими данными физической антропологии, в частности, относящимися к черепу женщины из Лапа-Вермалья и другим находкам, говорящим о немонголоидном характере наиболее древних переселенцев. Самые ранние останки человека, недавно найденные в Америке, позволили реконструировать европеоидный облик, внешне напоминающий айнов — древних обитателей Хоккайдо, Курильских островов и Сахалина (об их возможных америндейских связях думал наш этнограф Штернберг; в айнском языке находят элементы, сопоставимые с австронезийскими и ностратическими).

Намеченное уже Леви-Стросом и подтверждаемое последующими изысканиями единство мифологии и культуры ранних обитателей обеих Америк согласуется и с предположением о том, что большинство их языков входит в одну амер-индейскую макросемью. Эта гипотеза, обоснованная на огромном лексическом материале в специальной книге недавно умершего великого американского лингвиста Гринберга, вызвала бурную дискуссию в американистике. Ей противоречит предельно осторожная точка зрения тех современных американских лингвистов среднего поколения, которые не признают макросемьи, намеченной с большой долей вероятности Гринбергом, а задолго до него — Мэйтсон (в сборнике работ об американском индейском праязыке, изданном в Европе 30 лет назад, но в США оставшемся без отклика) и еще многими десятилетиями раньше — виднейшим американским лингвистом Сепиром в трудах, недавно переизданных в его собрании сочинений, выходящем в Германии, где он заметил сходство местоименных форм в индейских языках Америки.

Нет теоретических оснований и для модного в США непринятия таких объединений, как отличная от америндейской семья языков на-дене на Аляске и в Канаде, вслед за Сепиром предположительно связываемая с установленной С. А. Старостиным северо-кавказско-енисейско-сино-тибетской макросемьей и поэтому возможно представляющая собой остаток той группы, которая пришла из Евразии сушей, как много позднее через Берингов пролив распространилась в Северную Америку и на Алеутские острова эскимосско-алеутская семья, сейчас включаемая в ностратическую макросемью языков Евразии; следовательно, лингвистика допускает несколько волн заселения Америки. На пути поиска таких синтетических сравнений, которыми вслед за В. М. Илличем-Свитычем (обосновавшим единство всех ностратических языков) заняты наши лингвисты, можно ждать более эффективного сближения языковых сопоставлений с мифологическими, культурно-историческими и генетическими. Наряду с миграциями этносов структурное исследование учитывает и ареальные связи, поэтому к данным генеалогической языковой классификации в будущем окажется возможным добавить и результаты начавшегося сравнения языковых союзов, объединяющих (независимо от их родственных отношений) многие языки таких ареалов, как Мезоамерика или Амазония. Направление этих исследований, многим обязанных Леви-Стросу, на десятилетия вперед определит будущий облик всей этой новой области знания, крайне важной для антропологии в целом.

[1]Опубликовано ранее [см. 482].

[2]Такое положение создалось к концу XIX в. Однако не следует забывать о том, что исторически социологический эволюционизм предшествует биологическому.

[3]Мы здесь не имеем в виду чисто археологические работы Боаса, не затрагивающие вопросов этнологии, а также его исследования о распространении некоторых мифологических сюжетов, являющиеся историческими исследованиями, которые использовали этнографические свидетельства. Точно так же Поль Риве, формулируя свои гипотезы о первоначальном заселении Америки, использует археологические, лингвистические и этнографические данные в собственно историческом исследовании, и подобные изыскания должны оцениваться именно с исторической точки зрения. Это можно сказать также относительно некоторых трудов Риверса.

[4][647, с. 155]. На следующей странице он также говорит об «этих странных и гнусных обычаях», в которых, несмотря ни на что, скрывается «мерно практичных и рациональных принципов», Это возврат к XVIII в., но в дурном смысле.

[5]Впрочем, создается впечатление, что Малиновский не делает различий при переходе от общего к частному: «Культура в том виде, как мы с ней сталкиваемся у масаи, представляет собой средство, предназначенное для удовлетворения элементарных потребностей организма». Относительно эскимосов: «К сексуальным вопросам у них то же отношение, что и у масаи11. У них почти одинаковый тип социальной организации» [647, с. 136, 140].

[6]Подобные же высказывания мы находим и в методологических работах А. Берра [198], Л. Фэвра [287] и А. Пиренна [723]12.

[7]В то время, когда индоевропейская лингвистика еще твердо верила в теорию праязыка, Боас показывает, что некоторые черты, общие для многих американских языков, могут иметь не только общий источник, но также и быть результатом вторичного образования общих ареалов, на которые распространяются сходные черты. Только у Трубецкого та же гипотеза применяется к индоевропейским языкам14.

[8]Опубликовано ранее [см. 468].

[9]См. также по этому вопросу наиболее новые работы Дж. Томсона, благоприятные по отношению к гипотезе сохранения матрилинейных пережитков20.

[10]В годы между 1900 и 1920-м основатели современной лингвистики Фердинанд де Соссюр и Антуан Мейе решительно стали под покровительство социологов. Только после 1920 г. Марсель Мосс начинает опрокидывать эту тенденцию, если пользоваться терминологией экономистов.

[11]Так, в заключение анализа этих авторов термин «муж» (mari) оказывается замененным формулой:

G2a/2d/0GSUla8 / Ego [251].

Касаясь этого вопроса, следует отметить два недавно опубликованных исследования, где использован гораздо более тонкий логический аппарат. Эти работы представляют большой интерес и по методу и по результатам [617; 321]26.

[12]Как будет видно из гл. V, я употребил бы в настоящее время более осторожную формулировку.27

[13]Следует исключить выдающийся труд В. Ллойда Уорнера [831], где анализ системы установок, по существу спорный, является тем не менее новым этапом в исследовании проблем родства.

[14]Так у мундугоморов из Новой Гвинеи, где отношения между дядей по материнской линии и племянником постоянно фамильярны, в то время как связь по родству является попеременно то патрилинейной, то матрилинейной [см. 662].

[15]По этому же вопросу полезно также обратиться к следующим работам: [332; 286].

[16]Предыдущие параграфы, которые заменяют первоначальный текст, были написаны в 1957 г., после того, как мой коллега Люк де Хойт из Свободного университета в Брюсселе вполне справедливо заметил, что в одном из моих примеров приводятся неточные сведения. Приношу ему здесь за это благодарность.

[17]Излишне, разумеется, подчеркивать, что атомизм, критикуемый нами у Риверса, является атомизмом в смысле античной философии, а не структурной концепцией атома, существующей в современной физике.

[18]Ранее опубликовано на англ. яз. [492].

[19]Это значит, что мы категорически отвергаем ассимиляцию, предполагаемую Мердоком, систем кроу-омаха с типом мивок [см. 679, с. 224, 340].

[20]Доклад на конференции антропологов в Блумингтоне в 1952 г. Опубликовано ранее на английском языке (по материалам магнитофонной записи) [см. 504].

[21]См. иллюстрации этого положения и более подробный анализ в гл. II настоящей книги.

[22]Ранее не публиковалось (написано в 1956 г.).

[23]О статье Гурвича [334] см. наст, изд., гл. XVI

[24][390, с. 17] и далее: «Исследование постоянных элементов фонологической структуры какого-либо языка должно дополняться поисками универсальных постоянных элементов в фонологической структуре языка в целом» [390, с. 28].

[25]Искусство — гл. XIII; мифология — гл. X и XI; ритуалы — гл. XII этой книги [464; 481; 516; 523].

[26]См., например, некоторые статьи Э. Сепира [774]58.

[27]В строгом смысле слова (лат.) — Примеч. ред.

[28]«Напрасно делается с большими усилиями то, что может быть сделало с меньшими усилиями» (лат.). — Примеч. ред.

[29]Это так справедливо для меня, что я с трудом удержался от использования на французском языке слова sextette (что было бы англицизмом), несомненно, из-за присущего ему окончания женского рода.

[30]Опубликовано ранее [см. 495].

[31]Эту реконструкцию искусно раскритиковала г-жа де Кейроз. Она ссылается на ряд важных характерных черт в мифологии и обрядах у шеренте, заставляющих предполагать, что эти туземцы жили в саванне в течение долгого времени. Я охотно признаю, что именно в этом и заключается проблема, хотя рискованно толковать, как это делают сами шеренте, некоторые мифологические сюжеты, распространенные в Новом Свете от Канады до Перу, в зависимости от экономической истории какого-либо отдельного племени [см. 720].

[32]Опубликовано ранее [см. 496].

[33]Однако Лоуи в 1940 г. предостерегал от ложных аналогий с австралийскими системами [см. 632].

[34]У бороро, однако, остается возможным брак с дочерью брата матери; это свидетельствует о том, что не следует заходить при сравнении слишком далеко.

[35]Эта тройственная организация уже отмечалась А. Метро [670] у авейкома, однако она оспаривалась по причине того, что будто бы является «единственной в Бразилии».

[36]Опубликовано ранее [см. 522].

[37]Ромб — музыкальный инструмент, известный в Америке, Австралии и Новой Гвинее, состоящий обычно из двух деревянных частей. — Примеч. ред.

[38]Бороро верят в цикл переселения душ, в конце которого перевоплощающееся существо приобретает форму птицы.

[39]Мне указывали на то, что структуры «концентрического» типа должны изображаться в виде двух прямых, а не одной прямой с точкой. Я счел возможным сразу же принять эту вторую форму изображения, являющуюся упрощением первой, поскольку уже показал, что расположение концентрическими кругами представляет собой эмпирическое осуществление более глубокого противопоставления между центром и периферией. Впрочем, если даже и придерживаться сложной формы, то незамедлительно выявится соответственно двоичный и троичный характер каждой из этих систем.

[40]Это противопоставление двух членов оппозиция, однозначного и двузначного, встречается на каждом шагу в обрядах пауни; см. нашу работу [531].

[41]Так, несколько лет тому назад мы были вынуждены таким именно образом определить понятие маны — mana [см. 486].

[42]В действительности Риверс, талант которого сейчас недооценивается, имел в виду оба типа толкований, и после этого крупнейшего теоретика никто еще не сказал ничего нового. Тем не менее все вышесказанное остается справедливый, поскольку современники и последователи Риверса признали его исторические и географические толкования, а Мосс, Радклиф-Браун и Малиновский воспользовались психологическими и логическими обоснованиями его теории, дав им впоследствии столь блестящее развитие.

[43]Опубликовано ранее [483].

[44]Один австралийский туземец, жертва подобного завораживания, в апреле 1956 г. был доставлен в безнадежном состоянии в госпиталь в Дарвине. Его поместили в кислородную палатку и кормили с помощью зонда, в результате чего он постепенно выздоровел, так как был убежден, «что магия белого человека самая сильная» [677].

[45]В этой работе, предмет которой является скорее психологический, чей социологическим, мы полагаем, что можем пренебречь, когда это возможно, строгими различиями в религиозной социологии между разновидностями магических приемов и разными типами колдунов105.

[46]Букв. «великое искусство» (лат.). — Примеч. ред.

[47]Своевременно появившиеся критические статьи Мишеля Лейриса [444; 445] навели меня на мысль о необходимости уточнения вопроса о близости, представленной здесь слишком упрощенно, между колдуном и невротиком112. Это сделано мной в «Введении» к изданию трудов Мергеля Мосса [586].

[48]Посвящено Раймону де Соссюру, опубликовано ранее [481].

[49]Здесь и далее в круглых скобках приведены ссылки на строки анализируемого в настоящей главе текста [371]. — Примеч. ред.

[50]Перевод ti ipua как «вихрь» неточен. У некоторых южноамериканских индейцев, как, впрочем, и в иберийских языках (ср. португальский olho d'agua), «водяной глаз» означает источник.115

[51]Вопросительные знаки принадлежат переводчику: нусупане от ну с у «червяк»117 — слово, которым обычно обозначают пенис [371, с. 47, примеч. 280; с. 57, примеч. 540 и с. 82].

[52]В английском издании «По ту сторону принципа удовольствия» [ср. 409, с. 244] и «Новых лекциях» [ср. 228, с. 79].

[53]Касиерссоном и Хиденом в Институте Каролинска в Стокгольме.

[54]Это определение обретает смысл при строгом разграничении бессознательного и подсознательного.

[55]Опубликовано в 1955 г. на английском языке [516], переведено на французский язык с некоторыми изменениями к дополнениями.

[56]Эта гипотеза имеет еще своих сторонников [см., например, 714].

[57]«Переводчик — предатель» (итал.). — Примеч. ред.

[58]Мы не собираемся вступать в дискуссию со специалистами. — это было бы слишком самонадеянно, да и сам спор был бы беспредметным, поскольку мы выбрали миф об Эдипе только для примера. Но хтонический характер сфинкса может показаться сомнительным, а потому мы сошлемся на слова Мари Делькур: «В архаических легендах они (сфинксы) несомненно порождены самой Землей» [256, с. 108]. Сколь бы ни были различны наш метод и метод Делькур (и сколь бы ни отличались наши выводы от ее, если мы были бы достаточно компетентны, чтобы глубоко исследовать этот вопрос), нам кажется, что она убедительно раскрыла происхождение сфинкса в архаических легендах. Это — чудовище женского пола, которое нападает на юношей и насилует их, иными словами, персонификация женского существа с обратным знаком. Этим и объясняется то, что на многочисленных изображениях, которые умело собраны в последней части работы Делькур, мужчина и женщина всегда противопоставлены друг другу, как небо и земля, причем эта оппозиция оказывается обращенной (инвертированной)142.

Как будет видно из дальнейшего, мы потому и выбрали в качестве примера миф об Эдипе, что между архаическими греческими мифами и мифами индейцев пуэбло, которые используются для примеров в дальнейшем изложении, существует известная аналогия. Сфинкс же, в трактовке Делькур, аналогичен в североамериканской мифологии двум персонажам (которые, по-видимому, представляют собой вариации одного и того же). С одной стороны, это «old hag», т. е. старая ведьма отталкивающего вида, которая самой своей внешностью загадывает загадку юному герою. Если герой загадку разгадает, т. е. ответит на заигрывания этого омерзительного создания, то поутру на своем ложе он найдет лучезарную красавицу, которая принесет ему корону (подобный сюжет есть и в кельтских сказаниях). Еще больше сфинкс напоминает «child-protruding woman» (женщину-роженицу) индейцев хопи, или, если угодно, фаллическую мать. Это молодая роженица, которую ее племя, совершавшее трудный переход, бросило в самый момент родов. С тех пор она, став Матерью зверей, бродит по пустыне и прячет животных от охотников. Если охотник встречает ее, «одетую в окровавленные одежды», то он «испытывает такой ужас, что у него начинается эрекция». Она пользуется этим, чтобы его изнасиловать, а в награду дарует неизменную удачу на охоте [ср. 827, с. 352–353, № 1].

[59]См. рис. 16. — Примеч. ред.

[60]Об еще одном применении этого метода см. нашу работу [546].

[61]Опубликовано ранее [523].

[62]Опубликовано ранее [464].

[63]«Части разъятой целостности поэта» (лат.). — Примеч. ред.

[64]См. илл. I–VII. — Примеч. ред.

[65]О Китае и Новой Зеландии см. [316].

[66]В своей книге Паль Келемен высказывает мнение, согласно которому сходные черты между искусством Америки и некоторыми видами искусства более высоких цивилизаций Восточного полушария являются не чем иным, как «оптическими иллюзиями» [403, т. 1, с. 377]; он говорит по этому поводу: «Искусство доколумбова периода было создано и развивалось людьми, чье мышление полностью отличалось от нашего» [403, т. 1, с. 378]. Я не сомневаюсь в том, что ни в одной работе сторонников школы диффузионистов не найдется столь абсолютно безосновательного, поверхностного и лишенного всякого смысла утверждения.

[67]См., например, татуировки на теле у тлинкит, воспроизведенные Дж. Р. Свентоном [806, табл. XLVIII–LVI] и Ф. Боасом [209, с. 250–251].

[68]Этот анализ был проделан и развит в моей книге [517, гл. XX].

[69]Ср. у X. Г. Крила: «Превосходные изделия эпохи Шан выполнены до мельчайших деталей с поистине религиозной тщательностью. Благодаря изучению надписей на гадательных костях мы знаем, что все мотивы бронз шанской эпохи можно связать с жизнью и религией народа шанской эпохи. Возможно, что до некоторой степени их назначение и производство носило священный характер» [241, с. 21].

[70][209, с. 229]. Следует тем не менее различать две формы симметричной развертки: собственно симметрично развернутое изображение, когда лицо, а иногда и весь индивид изображены в виде двух смыкающихся профилей; пример другой формы дан на илл. III: там мы видим одно изображение головы в фас, по бокам которой расположено два туловища. Ни в коем случае нельзя утверждать, что обе формы восходят к одному принципу, и Леонард Адам, выводы которого были нами кратко изложены в начале данной главы, вполне разумно их различает. Симметрично развернутое изображение, столь прекрасно представленное на илл. III, действительно напоминает сходный прием, хорошо известный в европейской и восточной археологии: это животное с двумя туловищами, чью историю попытался изложить Э. Потье [725]. Потье полагает, что изображение животного с двумя туловищами берет свое начало из воспроизведения зверя у «халдеев», голова которого изображалась в фас, а туловище — в профиль174. Второе туловище, данное тоже в профиль, видимо, присоединялось позднее к голове. Если эта гипотеза правильна, то анализируемое Боасом изображение акулы следовало бы считать независимо возникшей фантазией или доказательством распространения азиатского мотива в самых восточных районах. Это последнее истолкование могло бы найти немаловажное подтверждение при обращении к другой повторяющейся теме — «Хороводу зверей» [767] в искусстве евразийских степных племен и в некоторых районах Америки (а именно в Маундвилле). Возможно также, что рисунок животного с двумя туловищами в Азии и Америке ведет свое независимое происхождение от техники Симметрично развернутых изображений на Ближнем Востоке, не сохранившихся в археологических пластах. Однако в Китае имеются его следы, и эти изображения можно и сейчас встретить в некоторых районах Тихого океана и Америки.

[71]Для искусства Меланезии характерны расплывчатые формы симметрично развернутого и раздробленного изображения. См., например, деревянные сосуды на о-вах Адмиралтейства, воспроизведенные Глэдис Э. Ричард [749, т. 2], и следующее замечание того же автора: «У племен тами сочленения изображались в виде глаза. Поскольку для маори татуировка имеет огромное значение, она воспроизводится также на резных изделиях, где изображение спирали, часто украшающей человеческие тела, может означать сочленения» [749, т. 2, с. 151].

[72]Вопрос о древних связях через Тихий океан был действительно вновь поставлен после поразительной находки в провинциальном музее на юго-востоке о-ва Тайвань деревянного барельефа, возможно местного происхождения. Он изображает три стоящие фигуры. Две из них стоят по бокам, они выполнены в чистейшем стиле маори, а средняя фигура представляет собой нечто среднее между стилями искусства маори и искусства северозападного побережья Америки [609].

[73]Опубликовано ранее [475].

[74]В своей статье [857] Яковлев уже обращался к этому же вопросу и высказал предположение о том, что изображенный зверь — страшный охотник морей, рыба длиной от четырех до девяти метров — есть Огса gladiator. Если эта гипотеза верна, то в упоминаемой Метро легенде племени пилага обнаруживается отзвук морской темы у народностей, живущих в глубине материка. Во всяком случае, поражает связь между современными свидетельствами и археологическими образцами [857, с. 132, рис. 9, h, m, р].

Тем не менее не следует забывать о том, что тот же миф со своим характерным лейтмотивом: «Ты тяжелая. — Нет, я легкая!» — обнаруживается и в Северной Америке, а именно у сиу, но у этих охотников морское чудовище не Мать Рыб, а Мать Бизонов. Очень любопытно, что Мать Бизонов вновь возникает у ирокезов (которые, впрочем, не рыбаки), но с дополнительным уточнением: «Моя грива тяжела от рыб», невольно напоминающим фрески майя из Бонампака, где персонажи носят головной убор (или прическу), полный рыб, и некоторые мифы, особенно на юго-востоке США, где герой увеличивает число рыб, моя свои волосы в реке182.

[75]Опубликовано ранее [505] на англ. яз.

[76]Ж. Ж. Руссо. Трактаты. М., 1969, с. 46. — Примеч. ред.

[77]Сравним с этим высказыванием другую формулировку, данную гем же автором: «…термин „социальная структура“ имеет тенденцию к замене термина „социальная организация“, не привнося, видимо, ничего нового ни в его содержание, ни в значение» [418, с. 105].

[78]Ср. у фон Неймана: «Игры выполняют — или должны выполнять — ту же роль, которую различные геометрические и математические модели с успехом осуществляют в физических науках. Подобные модели представляют собой теоретические построения с точными, исчерпывающими и не слишком сложными определениями; они должны быть сходными с реальностью в тех сторонах, которые существенны для проводимого исследования. Резюмируем: для того чтобы сделать возможным математическое рассмотрение, определение должно быть точным и исчерпывающим. Построение не должно быть чрезмерно сложно, с тем чтобы это математическое рассмотрение могло быть продвинуто за рамки простого формализма до того момента, когда оно даст полные численные результаты. Сходство с действительностью нужно для осмысленности всех проводимых операций. Что же касается этого сходства, то оно обычно может быть ограничено несколькими сторонами, которые в данную минуту считаются существенными, ибо в противном случае высказанные выше требования вступили бы в противоречие друг с другом» [693; рус. пер. с. 58]

[79]Примеры и подробное обсуждение см. [484; с. 558 и сл.].

[80]См. по этому вопросу [496; 522 — гл. VII и VIII наст. изд.].

[81]Об этих дискуссиях см. гл. I наст. изд. [482]. См. также [497]. Эти работы послужили появлению критических работ и комментариев: [442; 443; 726; 178, 169].

[82]Впрочем, именно так и развивается современный биологический эволюционизм в работах Дж. Б. С. Холдейна, Дж. Дж. Симпсона и т. д.

[83]Ср., например, «фигуры» ритуала на различных этапах его развития так, как они представлены картографически у А. Флетчера207 [297].

[84]Отношение между рангом и размером (англ.). — Примеч. ред.

[85]Один театровед рассказал мне недавно, что Луи Жувэ постоянно удивлялся тому, что каждый зрительный зад ежевечерне вмещает почти всех желающих: полностью заполняется зал как на 500 зрителей, так и на 2000 мест, причем в первом случае зал вмещает обычно почти всех желающих, а во втором никогда не пустует большая часть зала. Эта предопределенная гармония действительно была бы необъяснима, если в каждом зале места были бы эквивалентны. Но поскольку наименее удобные места в скором времени перестают пользоваться спросом, возникает некий регулирующий эффект, так как, если остаются только плохие места, любители предпочитают идти в театр на другой день или в другой зрительный зал. Было бы интересно выяснить, не относится ли это явление к тому же типу, что и явление закона rank-size. Вообще исследование театра с количественной точки зрения (соотношение между числом зрительных залов

и их вместимостью, с одной стороны, и величиной городов и их кривыми дохода — с другой, и т. д.) позволило бы почти лабораторным способом выяснить с диахронической и синхронической точки зрения некоторые основополагающие проблемы социальной морфологии.

[86]Обе эти ситуации соответствуют бракам матрилатерального (длительные циклы) или патрилатерального типа (короткие циклы). Ср. по этому вопросу «Элементарные структуры родства» [484, гл. XXVII]. Из этого примера вытекает с очевидностью, что чисто количественных изысканий недостаточно. Необходимо сопроводить их исследованием качественно различных структур209.

[87]Это сравнение отсутствовало в оригинале данного сообщения, но оно было высказано на последующей дискуссии. Мы вновь обратились к нему в статье: [514], которая послужила введением к специальному выпуску «Международного журнала социальных наук» [224].

[88]Мы попытались сделать это в своей работе [497].

[89]Иначе говоря, метод, пробующий вывести закон совпадающих друг с другом вариаций, вместо того чтобы ставить перед собой, по методу Аристотеля, задачу выявления простых индуктивных корреляций.

[90]См. гл. III и IV наст, изд., где эта проблема рассматривается шире.

[91]Умер в 1955 г.

[92]Относительно более нового освещения этого вопроса в работах, вышедших после первого опубликования данной статьи, см. еще [196].

[93]Уорнер постулировал систему из 7 линий, эквивалентных 7 классам; Лоуренс и Мердок заменили ее системой из 8 линий и 32 классов; в то же время я [484, гл. XII] предложил сократить схему Уорнера до 4 линий, из которых одна — смешанная. В 1951 г. английский этнолог Э. Р. Лич принял мою концепцию, которую он решил защищать от меня самого, приписав мне одновременно другую, сымпровизированную им в интересах спора концепцию [см. 430]. В статье, упомянутой в предыдущей сноске, Берндт [196] останавливается на 3 линиях. При написании своей статьи он был введен в заблуждение Личем, но впоследствии письменно и устно подтвердил, что мне удалось чисто дедуктивным путем найти решение, наиболее близкое из всех существующих к тому, которое ему довелось увидеть в полевых условиях.

Мое истолкование системы мурнгин стало предметом очень обстоятельного и глубокого анализа проф. И. П. де Яосселина де Йонга [398].

[94]Умер в 1957 г.

[95]В брошюре [373], посвященной опровержению «Элементарных структур родства» [484], К. Хоманс и Д. Шнейдер пытаются свести предпочтительные брачные правила к системе установок. Они выступают против выдвинутого в «Структурах» утверждения о том, что не существует обязательной связи между матрилатеральным или патрилатеральным браком, с одной стороны, и характером счета родства — патрилинейным или матрилинейным — с другой. В подтверждение своего тезиса, согласно которому матрилатеральный брак является производным от патрилинейного счета родства, они приводят малодоказательные статистические корреляции. Действительно, обществ с патрилинейным счетом родства гораздо больше, чем обществ с матрикинейным счетом родства; кроме того, матрилатеральный брак встречается гораздо чаще, чем патрилатеральный. Если бы распределение было случайным, то можно было ожидать, что обществ, характеризуемых сочетанием патрилинейного счета родства и матрилатерального брака, было бы больше и потому выдвинутая моими критиками корреляция оказалась бы лишенной значения. Вновь обратившись к изучению этой предполагаемой корреляции на основе выборки гораздо большего масштаба (564 общества), Мердок приходит к следующему выводу: «Распределение этих корреляций ка земном шаре настолько неустойчиво, что возникает сомнение в предлагаемом теоретическом истолковании» [681, с. 687].

Я продолжаю утверждать, пользуясь уже принятой терминологией, что не существует обязательной связи между односторонним кросскузенным браком и счетом родства, т. е. что ни одна из допустимых комбинаций не заключает в себе противоречий. Тем не менее не исключено и даже возможно, что на практике оба типа брака чаще всего оказываются связанными с тем или иным видом счета родства. Если это так, то подобная статистическая корреляция (не путать с логической связью) потребовала бы разъяснения. Я был бы склонен искать его в неустойчивости, присущей матрилинейным обществам (вопрос, уже рассмотренный в «Структурах»), что затрудняет принятие ими длительных циклов взаимности; в то же время чрезвычайно короткие циклы патрилатерального брака гораздо лучше приспособились бы к конфликтам, постоянно случающимся в матрилинейных обществах. Теоретическое толкование Хоманса и Шнейдера представляется мне совершенно неприемлемым: они объясняют предпочтительность патрилинейных обществ для матрилатерального брака такими психологическими причинами, как перенесение эмоций подростка на группу дяди с материнской стороны. Если бы это было так, то матрилатеральный брак действительно встречался бы гораздо чаще, но он не был бы предписан. В одном частном случае для объяснения запрета инцеста Хоманс и Шнейдер просто-напросто обращаются к психологической теории, выдвинутой Вестермарком. Хотелось бы думать, что этнология решительно распрощалась с этими старыми заблуждениями [см. 373].

[96][См. 517, гл. XXIX], где повторяются темы предыдущей работы: [466].

[97]Подобная оговорка представляется мне сегодня (в 1957 г.) излишней. Существуют общества, где имеются иерархические и нетранзитивные циклы, которые вполне можно сравнить с pecking-order227. Так, на о-вах Фиджи до начала XX в. существовали сеньории, связанные между собой отношениями вассальной зависимости, где в некоторых случаях сеньория А была вассалом сеньории В, В — вассалом С, С — вассалом D , a D — вассалом А . Хокарт описал и объяснил эту на первый взгляд непостижимую структуру, отметив, что на Фиджи существуют две формы вассальной зависимости: согласно обычаю или в результате завоевания. Сеньория А может быть традиционным вассалом В, В — вассалом С, С — вассалом D , в то время как сеньория D в результате военного поражения оказывается в вассальной зависимости от А. Построенная таким образом структура не только совпадает со структурой pecking-order; этнологическая теория здесь незаметно обогнала на несколько лет математическую интерпретацию, поскольку основывается на различии двух переменных, действующих с определенным сдвигом во времени, что в точности соответствует описанию в посмертно изданной работе Хокарта [366]228.

[98]В качестве яркого примера локального преобразования одного типа в другой см. [323, с. 47–48].

[99]Французский читатель, видимо, заметил, что в этом параграфе сделана попытка сформулировать на языке, более близком англосаксонским антропологам, марксистскую точку зрения на различие между базисом и надстройкой, что, между прочим, свидетельствует о том, насколько необоснованны адресованные мне Гурвичем критические замечания [334], когда он меня обвиняет по поводу этого отрывка в желании восстановить в социологии авторитарную концепцию социального порядка. См. по этому вопросу мой ответ Гурвичу в гл. XVI данной книги.

[100]Не опубликовано (1956 г.).

[101]Впрочем, я попытался это некогда сделать без какой-либо предвзятости [см. 469].

[102]Настоящая глава, написанная в 1956 г., опирается на первоначальный текст статьи Гурвича [334], который, кажется, вновь опубликовал эту статью во 2-м издании «Современных задач социологии».

[103]Совсем недавно Гурвич сделал другое «открытие», «спеша сообщить читателям „Cahiers“ … вместо послесловия к нашей (его. — Л.-С.) работе о „Понятии социальной структуры“ … что Спенсер должен рассматриваться как один из тех, кто остается до сих пор не признанный и забытым предвестником, которому принадлежит создание понятий „социальной структуры“, „социальной функции“ и „становления“» [335].

Но такого мнения придерживается лишь Гурвич, поскольку никто не «забыл» Спенсера и его роли в выработке этих понятий. Во всяком случае, те, кто в наше время применяют понятие структуры, никогда не забывают об этом упомянуть (см. Д. Бидни [201, гл. II, III]; в Англии Э. Э. Эванс-Причард [285, с. 17] и особенно А. Р. Радклиф-Браун, который во введении к своему сборнику [743, с. 14] после неоднократных ссылок на Спенсера пишет: «Теория эта может быть выражена с помощью трех основных и связанных между собой концепций „процесса“, „структуры“ и „функции“. Она связана по происхождению с трудами таких авторов прошлого, как Монтескье, Конт, Спенсер и Дюркгейм, и, таким образом, принадлежит культурной традиции, насчитывающей две сотни лет»).

[104]На языке Гурвича, который, впрочем, придает идее М. Мосса, впервые применившего этот термин, диаметрально противоположный смысл, это означает охватить целостное социальное явление240.

[105][334, с. 17], в тех же выражениях повторяется на с. 19.

[106]Своего рода (лат.). — Примеч. ред.

[107]См. с. 282 данной книги. Я имею в виду в особенности две статьи М. Родипсопа [см. 764; 765]. Одновременно с опубликованием второй из его статей редакция «La Nouvelle Critique» заверяла меня в своих письмах о том, что она «предоставляет мне страницы своего журнала». Я ответил на них следующим письмом:

«25 ноября 1955 г.

Господин главный редактор,

Второй раз за несколько месяцев Максим Родинсон публикует в „La Nouvelle Critique“ статью, которая в значительной степени посвящена мне. Поскольку автор, видимо, больше озабочен тем, чтобы увеличить пропасть между нами, чем подчеркнуть сближающие нас моменты, я, несомненно, разочарую его, сказав, что его статьи показались мне хорошо построенными и смелыми и что, в общем, я с ним согласен. Я хочу лишь позволить себе выразить сожаление о том, что поскольку мне уделено столько внимания, то гораздо полезнее было бы выяснить, каким образом я пытаюсь истолковать достижения этнологии за последние пятьдесят лет на основе марксизма. Видимо, Родинсон решил их целиком отбросить. Не следовало ли бы скорее разграничить собственно результаты научных исследований и их использование в политических и идеологических целях, как это часто имеет место в США и других странах? Позиция Родинсона соответствует, разумеется, взглядам ортодоксов, во весь голос высказавших свое уважение в адрес лингвистики, физики, биологии и кибернетики. С недавних пор это положение изменилось, и Родинсон вскоре поймет, что ои запоздал. Я должен, впрочем, заметить, что в отношении одного вопроса, некоторые аспекты которого напоминают рассматриваемую им проблему (я имею в виду современные тенденции квантовой механики), „La Nouvelle Critique“ в последнем своем номере ведет себя бесконечно более осторожно и тонко. Это позволяет надеяться, что подобная позиция сможет способствовать благосклонному отношению к теоретическим проблемам этнологии.

Родинсон упрекает меня в незнании понятия структуры, которое, как я всегда полагал, было заимствовано мною из разных источников, в том числе и у Маркса и Энгельса, для того, чтобы подчеркнуть его главную роль, в чем меня обычно и упрекают. Что же касается его критики понятия культуры или, скорее, некоторых из его употреблений, то я с ним согласен. Заслуги Крёбера, которые я охотно признаю, принадлежат его другим работам (особенно великолепному „Руководству по индейцам Калифорнии“), а не той неудачной попытке создания культурной статистики, которую Родинсон в основном критикует правильно, но не по существу самого вопроса. Это, по всей видимости, абсурдное начинание представляло тем не менее определенный интерес в очень специфических географических и во многих отношениях благоприятных условиях для исследования такой страны, как Калифорния. Там можно было располагать столь разнообразными и многочисленными этнографическими сведениями, что было соблазнительно проверить, не обнаруживается ли статистическая закономерность в распределении значимых единиц, хотя сбор соответствующих культурных черт производился чисто механически и совершенно без общей концепции. Впоследствии подобная попытка была не без успеха предпринята Л. Гутманом в области психологии.

Наконец, Родинсон рекомендует мне отказаться от понятия культуры в пользу понятия общества. Я не отказываюсь от понятия культуры и независимо от его советов пытаюсь рассматривать оба эти понятия с позиций марксизма. Если бы он прочел мою книгу, а не довольствовался опубликованными несколько месяцев тому назад выдержками, то он нашел бы там помимо марксистской гипотезы о происхождении письменности две статьи, посвященные бразильским племенам — кадувео и бороро. Эти исследования являются попыткой истолковать туземные надстроечные явления на основе диалектического материализма. Новизна подобной интерпретации, вероятно, заслуживает большего внимания и симпатии.

Родинсон, разумеется, не единственный среди современных критиков, считающих вполне естественным опровергать автора на основе нескольких отрывков. Гораздо реже приходится сталкиваться с правом критика пользоваться подложными цитатами. Тем не менее Родинсон это делает в своей последней статье [765, с. 61], выделив курсивом и заключив в кавычки три строки, которые он мне приписывает, снабдив их при этом ссылкой на „Расу и историю“ [497, с. 40]. Достаточно легко убедиться в том, что этих строк там нет; и я не могу припомнить, чтобы я их когда-нибудь написал. Примите уверения и т. д.».

«La Nouvelle Critique» исправила ошибочную цитату в следующем номере. Письмо же никогда не было опубликовано.

[108]Например, в знаменитом отрывке о греческом искусстве в предисловии к «Критике политической экономии» [4], а также с другой точки зрения — в «Восемнадцатом брюмера Луи-Бонапарта» [3].

[109]Эти вопросы неоднократно затрагиваются в «Капитале» в связи с Индией и древними германскими обществами, которые были самыми «первобытными» из обществ, известных Марксу в то время. Энгельс обобщил эти мысли в «Анти-Дюринге» и в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» [см. 5, 7, 8].

[110]В истории марксизма отклонения от основных идей Маркса, как они проявляются у Ревеля и у Родинсона, не новость. Они, восходят к Каутскому, и еще в 1883 г. Энгельс был вынужден' его разоблачить. Как и Ревель и Родинсон, Каутский хотел дать истолкование первобытных обществ на основе исторического материализма, пользуясь исключительно таким экономическим понятием, как варварство, получившим определение у Энгельса вслед за Морганом: «период введения скотоводства и земледелия, период овладения методами увеличения производства продуктов природы..» [8, с. 33]. На что Энгельс отвечал, что не варварство «является показателем первобытного состояния, а степень сохранения старых кровных связей племени. Эти связи, следовательно, необходимо устанавливать в каждом отдельном случае, прежде чем делать какие-либо выводы из отдельных явлений у тога или иного племени» [10, с. 362–363]. А разве я в «Структурах» [484] не устанавливал «в каждом отдельном случае», из чего состоят «старые кровные связи» для «того или иного племени»?

[111]Опубликовано ранее [510]. Опубликовано в [534] в несколько измененном виде и с разрешения ЮНЕСКО.

[112]Имеется в виду [510] — сб. ЮНЕСКО. — Примеч. ред.

[113]Человек-мастер (лат.). — Примеч. ред.

[114]Производитель орудий (англ.). — Примеч. ред.

[115]Именно так ставит вопрос Institut International d'archeocivilisation (Международный институт архаических форм цивилизации) во главе с Вараньяком.

[116]Такой точки зрения придерживаются Laboratoire d'ethnographie fran-caise (Лаборатория французской этнографии) и Musee national francais des Arts et Traditions populaires (Национальный французский музей народных традиций и искусства).

[117]Напомним, что речь идет не о данной книге, а о той, где эта статья была представлена впервые [см. 510].

[118]Эти строчки уже были написаны, когда мы столкнулись с подобной же точкой зрения, вышедшей из-под пера одного современного философа. Критикуя обветшалую социологию, Жан Поль Сартр265 добавляет: «…к социологии примитивных народов эти упреки не имеют отношения. Там исследуются поистине значимые множества» [775, с. 79, примеч. 1]

[119][843, с. 188–189; рус. пер., с. 200]; вообще эти страницы достойны быть вписанными полностью в хартию ЮНЕСКО.

[120]Читатель, желающий глубже вникнуть в эти неожиданные аналогии между социальными и точными естественными науками, может обратиться к прекрасной книге Пьера Оже [162].

[121]Читателю будет очень интересно ознакомиться с этими вопросами по материалам симпозиума «Подготовка профессиональных антропологов» [см. 816]. Рассмотренные нами вопросы обсуждаются там с точки зрения положения в Северной Америке.

[122]Экстернатура (extemat) и интернатура (intemat) — виды прохождения практики и сдачи экзаменов во Франции и других странах Европы студентами-медиками при больнице. — Примеч. ред.