Зикингенская распря. Нюренбергcкий сейм 1524 г. и Регенсбургский конвент. Крестьянская войнаАравия

Зикинген

Благоразумие, с которым Лютер заботился о том, чтобы суд мирской не вступался в вопросы, подлежащие только решению суда духовного, обнаружилось в многозначительных событиях 1522 года, и в так называемой Зикингенской распре. Низшее дворянство, рыцарство, смотрело с завистью и ненавистью на возрастающее могущество князей, и в то же самое время было, конечно, не менее других слоев общества возбуждено церковным движением. На беду, представителем этого дворянства, задорным писателем и оракулом был Ульрих фон Гуттен, политик весьма недальновидный, а между тем он, как мы уже упоминали, пользовался большим влиянием на одного из могущественнейших представителей со временного немецкого рыцарства – Франца фон Зикингена. Этот рыцарь пользовался большим значением у императора, который нуждался в его услугах при сборах войск и, следовательно, главным образом при войне с Францией. Владел он весьма значительными поместьями и честолюбием отличался непомерным. Не будучи очень прозорливым, но честный по натуре, он весьма искренне стал на сторону нового Евангелического учения, и во времена Вормсского эдикта предлагал Лютеру и замки свои, и меч на защиту. Беспокойный Ульрих фон Гуттен постоянно носился со всякими великими замыслами весьма туманного свойства, мечтал о насильственном введении Церковной реформы, о союзе дворянства и городов против князей, как их общих врагов, и вот, настроенный в этом духе, Зикинген созвал весной 1522 года все верхнерейнское рыцарство на съезд в Ландау, где, после всяких жалоб на общее управление империи, на швабский союз, на пошлины, произвольно налагаемые князьями, образовалось в рыцарстве некоторого рода братство, которое получило обширное распространение, но не могло похвалиться внутреннею сплоченностью и связью. Эта рыцарская конфедерация началась с объявления открытых враждебных действий против архиепископа Трирского, по поводу каких-то личных недоразумений. Зикинген явился под стенами Трира с наскоро собранным войском: уговоры со стороны правительства и другие предупреждения не привели ни к чему, в манифесте Зикингена было прямо выражено, что он поднимает оружие против врагов Евангелического учения, против епископов и попов; а в лагере его поговаривали уже о том, что он вскоре и курфюрстом будет, а может быть, чем-нибудь и поболее того. Но он не на того напал: Рихард фон Грейфенклау, архиепископ Трирский, привел свой город в весьма сильное оборонительное положение, и нападение оказалось неудачным. Зикинген вынужден был отступить, и союзники от него стали уходить; а между тем ландграф Филипп Гессенский и пфальцграф Людвиг соединили свои войска и артиллерию с войском Трирского курфюрста и, в 1523 году, в свою очередь, перешли к наступлению. Они разорили замки его приверженцев и окружили превосходящими силами тот замок, в котором Зикинген едва успел укрыться. Уже на третий день осады огнем орудий была разрушена главная башня замка, сам Зикинген, смертельно раненный, вынужден был на капитуляцию, и, подписав ее, скончался. Лишенные вождя, рыцари растерялись; еще 27 замков их было разрушено соединенными силами швабского союза и городов, а в августе того же года, столь гибельного для рыцарства, умер и Ульрих фон Гуттен, едва успевший спастись бегством в Швейцарию и найти там убежище при посредстве Цвингли.

Франц фон Зикинген

Нюренбергский сейм. 1524 г.

В следующем 1524 году был открыт новый сейм в Нюренберге. Тут и города, и князья имперские весьма единодушно стали нападать на управление империей, которым и император был недоволен, так как оно предоставляло преимущественное влияние курфюрстам. Решено было управление переустроить на новый лад, а потому прежде всего наличный состав его распустить. Пока вопрос касался только этого, все шло ладно. Но согласное действие городов с послами императора тотчас же нарушилось, как только дело коснулось религиозного вопроса.

В промежуток времени между этим и предшествующим сеймом (1523 г.), папа Адриан скончался и задуманное этим серьезным и честным человеком основательное преобразование Церкви, начатое сверху, оказалось неисполнимым, так как на престол Св. Петра вступил снова один из Мидичисов, итальянский князь и политик Климент VII. Этот новый папа проявил полное нерасположение к каким бы то ни было уступкам в этом направлении. Он приказал своему легату Кампеджи просто игнорировать жалобы предшествовавшего сейма. Такую высокомерную политику еще рано было пускать в ход: когда легат в Аугсбурге стал благословлять, воздев руки, то его осмеяли, и он счел более уместным въехать в Нюренберг, сняв свою кардинальскую шапку. В Вербное Воскресенье почти на глазах у него около тысячи человек приобщились «Тела и Крови Христовой». Среди этой толпы было человек 30 из придворной свиты эрцгерцога Фердинанда, и сестра его, Елизавета, королева датская, также приобщалась из чаши. Весьма сурово было воспринято сеймом и то, что поручил папа передать через посредство своего легата. Когда он стал передавать сейму указания папы, то все подняли его на смех, и общее настроение, конечно, ничуть не улучшилось, когда он с замечательным нахальством заявил, что папа не удостоил даже и внимания те 100 пунктов, которые внесены были в жалобу, поданную прошлым сеймом. В конце концов легату все же обещали соблюдать Вормсский эдикт «по возможности», что было почти равносильно его отрицанию. На это и легат отвечал тоже обещанием «по мере сил» позаботиться о созыве собора, который, в той стадии развития религиозного движения, для многих еще мог представляться последней высшей инстанцией. Со своей стороны, сословия отвечали на это, что, следовательно, и решение предшествующего собора остается в полной силе, и, впредь до созвания собора, предметом проповеди может быть только текст Евангелия и Слово Божие. Тут же было предложено в текущем году созвать в Шпейер княжеских ученых и советников для религиозного собеседования и обсуждения некоторых спорных пунктов по церковным вопросам.

Папа Климент VII. По Рафаэлю

Регенсбургский конвент, 1524 г.

Это были весьма опасные вопросы и хотя ни один из имперских князей еще не отрекся формально от повиновения папе, но все же в среде сословий образовалась партия с целью энергичного проведения реформ; при этом, однако, все еще утешали себя надеждою, что при новом учении можно будет все же достигнуть какого-нибудь религиозного единения. Однако все понимали, что опасность расчленения, раскола в среде Церкви уже близка, уже налицо, и потому было весьма естественно, что и противоположная партия, которая противилась отделению от Церкви, – партия консервативная – тоже сплотилась теснее.

Во главе этой консервативной и притом весьма многочисленной партии стали герцоги Баварские, Вильгельм и Людвиг; консерваторы держались того взгляда, что путем устранения наиболее выдающихся злоупотреблений, а также и некоторого рода преобразований, можно сломить рога новому направлению, отнять у него главный повод к его притязаниям. В июне 1524 года они собрались (в том числе несколько весьма влиятельных светских и духовных князей) на конвент в Регенсбург, и на этом собрании очень скоро решили все вопросы: три комиссии заняты были подготовкой решений и в течение 16 дней все было уже улажено, так как епископы, во избежание революции, подчинились предложенным на конвенте реформам. Действительно, наиболее вопиющие злоупотребления были уничтожены, уменьшено количество праздников и ограничен круг так называемых «особых» вопросов, т. е. подлежащих решению высшего духовенства, предложено было как можно тщательнее избирать духовных лиц на места священников. Но зато книги Лютера были вторично запрещены, а подданным присутствовавших на конвенте князей воспрещено было и посещение Виттенбергского университета. Следовательно, решение конвента строго согласовалось с Вормсским эдиктом. Нормой для проповедников впредь до созыва собора положены были те четыре великих учителя Церкви, творения которых были отвергнуты большинством на Нюренбергском сейме 1522 года. А для того, чтобы такое усердие к вере не осталось без награды, епископы согласились выплачивать 1/5 (Австрии даже 1/4) часть своих доходов защитникам и покровителям веры, светским князьям, которые, таким образом, получали хорошую прибыль. К участию в этом соглашении допущен был эрцгерцог Фердинанд и под его влиянием в имперских актах правительство заговорило уже иным языком. Шпейерский съезд, от которого можно было опасаться внесенья в строй Церкви всяких опасных новшеств, был строжайше воспрещен. Вскоре во владениях князей, участвовавших на Регенсбургском конвенте, начались формальные преследования; затем даже и в среде кругов высшего общества заметно стало ретроградное течение и всюду начали проявляться весьма серьезные осложнения.

Восстание крестьян

Но пока тучи собирались в этих высших сферах, стихийные силы разразились страшным взрывом в низших слоях его. Еще со времен гуситских войн среди крестьянства заметно было некоторое брожение, вызываемое весьма сложною путаницей социальных, политических и религиозных идей. Неоднократно это брожение прорывалось наружу отдельными восстаниями, из которых опаснейшим было то, которое было вызвано бессовестным управлением злого герцога Ульриха в Вюртемберге (1514 г.). Вообще в Северной Германии крестьяне имели полное право жаловаться на тяжкие угнетения, да притом же, благодаря преобладанию римского права, могли и защититься законным путем. Росту недовольства крестьян способствовало то, что вследствие развития торговли и большей доступности всяких заморских предметов роскоши, возросла роскошь и в жизни высших классов, и эта роскошь являлась резкой противоположностью нищете, господствовавшей в народе. Эта роскошь и для народа была соблазном и возбуждала в нем зависть; а тут еще явилось и новое евангелическое учение, которое как будто оправдывало проявившиеся в народе стремления. В такое время, когда все колебалось – и управление Империей, и управление Церковью, когда простой виттенбергский доктор мог поднять такую бурю, и, наконец, публично называть папу антихристом, и ни императора, ни владетельных князей не щадил в своих речах и проповедях, прося, чтобы «Господь от них людей избавил», в такое время и крестьяне припомнили, что они тоже искуплены были кровью Христа Спасителя, и когда они сами или их проповедники и агитаторы брались за Библию, то находили в ней много прекрасных изречений касательно равенства всех перед Богом и касательно свободы; да притом не трудно было там же разыскать известное евангельское место о «труждающихся и обремененных», и легко сообразить, в какой степени не соответствовал этому месту Святого Писания тот гнет, который им приходилось переносить. Плохие надежды на урожай, близость Швейцарии, где крестьяне пользовались свободой, которой они добились борьбой с князьями и рыцарями, отчасти же и суровость австрийского правления,– все это вместе способствовало тому, что восстание ранее всего разразилось в Шварцвальде. В августе 1524 года некий Ганс Мюллер явился на освящение церкви с трехцветным знаменем (черное, красное и белое), около которого толпы крестьян стали собираться и толковать о весьма обширных замыслах. Подданные весьма многих мелких владельцев восстали разом: но их восстание еще раз было подавлено вооруженной силой эрцгерцога и швабского союза.

Двое крестьян из времен крестьянских войн.

Гравюра работы Ганса Зебалъда Бэгама. 1544 г.

Крестьянская война. 1525 г.

Только уже в 1525 году дела приняли иной, решительный оборот. Крестьяне стали восставать массами и силой вынуждать своих владельцев (особенно из духовных особ) к принятию договоров, которые были прямо в ущерб владельцам. По призыву мятежных крестьян Аугсбургского епископа, поднялось крестьянство и на прибрежьях Боденского озера, а затем вновь восстало крестьянское население в Шварцвальдских долинах. Во главе их был тот же Ганс Мюллер, который разъезжал из местечка в местечко в красном плаще и берете и возил с собой знамя бунта на богато разукрашенной повозке. Восстание распространилось и по Зальцбургской области, и по Франконии, и по Пфальцу, и по Эльзасу.

Двенадцать параграфов

Первоначально программу крестьянского движения составляли 12 статей, или параграфов, неизвестно кем сочиненных. Требования, выраженные в этих параграфах, были весьма разумны, справедливы и их нельзя было назвать неисполнимыми. Они настаивали на отмене ущербов, наносимых скотом полям, а также новых, возложенных на крестьянство тягостей, требовали свободной охоты, восстановления старых общинных вольностей. Они не желали более быть собственностью владельцев; напоминали о том, что Христос и их тоже искупил своими страданиями. Сверх того, они требовали от проповедников, избираемых общиной, чтобы те поучали их правой вере. В двенадцатом параграфе этой программы выражено было желание подтвердить все эти требования местами из Святого Писания. Но кто бы взялся расследовать эти параграфы, кто был бы в состоянии удержать возмутившихся крестьян в пределах этой программы? Исступленные агитаторы являлись всюду руководителями восстания и выступали на сцену в тех случаях, когда одержанный бунтовщиками успех предавал противников в их руки. Разительным примером этого исступления может служить известный эпизод с графом Гельфенштейном, который попал в руки крестьян вместе с некоторыми рыцарями из своей свиты и слугами, в том городке, Вейнсберге, в котором он искал себе убежища. При свете пожара, среди общего пированья и разгула мятежников, крестьяне держали между собою совет, как поступить с графом? При этом верх одержало мнение вожака одной из шаек, который утверждал, что на все дворянство следует нагнать страх и ужас, и прежде даже чем решение было принято всеми, пленники уже были выведены на лужок позади замка. Напрасно графиня на коленях умоляла мятежников, чтобы они пощадили ее мужа, и, думая разжалобить их, протягивала к ним свое дитя. Напрасно и граф предлагал им 30 000 гульденов выкупу, лишь бы они его не убивали, мятежники ударили в барабаны, и при их треске совершилась кровавая расправа с пленниками. И действительно, перепуганное дворянство всюду стало изъявлять согласие на законы, введение которых требовалось крестьянами. Один из рыцарей, истинный сын своего века, Гёц фон Берлихинген, вздумал быть даже вождем их и руководителем, однако же тщетно пытался внести хоть какую-нибудь дисциплину в разнузданные шайки мятежников.

Крестьяне-мятежники.

Уменьшенная титульная виньетка, резанная на дереве

Скульптурное изображение Гёца фон Берлихингена на надгробном камне его могилы в монастыре Шёнталъ.

Надпись: «Und er warthet allhie eiuer froellichen Auferstehund» («и он ожидает здесь радостного воскресения»)

В Южной Германии

Движение распространялось по всей Германии. Особенно опасным явилось оно потому, что к нему пристало население из небольших городов. Всюду начинавшееся брожение проявлялось в упорстве и грубости, с которыми челядь относилась к господам: «Сегодня ты господин,– слышалось повсюду, – а завтра я захочу господином быть!» Казалось, что революционные силы забушевали всюду, и первоначальные 12 пунктов вскоре были уже заменены повсеместно гораздо более обширной программой, состоявшей уже из 14 пунктов, в которых заявлялись притязания на весьма основательные преобразования всего государственного строя империи. В этих 14 пунктах речь шла уже о вознаграждении господ за утрату крестьянских земель при посредстве конфискации духовных имений. Ни одно лицо, посвященное в духовное звание, не должно занимать светской должности; требовалось переустройство правосудия, в виде учреждения 64 фрейгерихтов, 16 ландгерихтов, 4 гофгерихтов и, наконец, одного высшего суда (каммергерихта). Доктора римского права должны быть оставлены только при университетах; все пошлины должны быть уничтожены, всюду должны быть введены одинаковые весы и меры; налоги могут быть собираемы только в 10 лет раз и притом платить их следует самому императору.

Убийство рыцаря крестьянами-мятежниками. Гравюра на дереве работы Шёйффелина.

(На знамени мятежников символ восставших – башмак с оборами).

Вообще говоря, надо заметить, что весь этот смелый набросок преобразования государственного строя был с начала до конца составлен в строго монархическом смысле, и уже начинали поговаривать в народе о полной отмене княжеской власти. Вот какими мыслями руководились уже теперь южногерманские крестьяне, когда их отряды (6 и 7 мая 1525 г.) с разных сторон подошли к Вюрцбургу, где они были радушно приняты горожанами, обложили местный замок, защищаемый Себастианом Ротенханом.

Фома Мюнцер в Тюрингии

Таково было положение дел на юге. Но иной оборот приняло восстание, когда у него появился новый и гораздо более опасный вождь – Фома Мюнцер, который в Тюрингии, в Мюльгаузене, сместил все власти и занялся в окрестностях разорением и грабежом монастырей. Это был человек еще молодой (род. 1498 г.), усердно занимался науками, кажется, в Виттенбергском университете и получил даже степень доктора. Уже с 1513 года начал он, как и многие другие в то время, обдумывать план церковной реформы. Начинавшаяся реформация не могла отрезвить его дух от апокалипсических и пророческих мечтаний, которые чрезвычайно льстили его радикализму.

Не мог он примириться с мыслью о подчинении Лютеру, его отталкивал «мягкий» способ действия Лютера и то, что Лютер всюду выдвигал на первый план веру. Он более был расположен к сближению с цвиккаускими сумасбродами, хотя и не разделял их убеждений. Затем Мюнцер попытался было развернуть активную деятельность в Богемии, но неудачно, этот вулкан уже потух. Его зажигательные исступленные воззвания не производили на местное население никакого впечатления. Тогда Мюнцер вернулся в Германию и центром своей деятельности избрал Мюльгаузен. В голове этого человека в каком-то смутном брожении переплелось пророческое вдохновение с рационалистическим и в результате зародилось, например, такое учение, что Святой Дух есть не что иное, как наш разум, что Царство Божие следует учредить на земле со всеми его благами, равенством и свободой, и низвергнуть все, что будет сопротивляться выполнению этого замысла. К числу враждебных начал, в которых он видел препятствие для осуществления своего замысла, он относил не только все духовное сословие, но и всех князей, и господ, и тех, кого он почитал их слугами, а именно Лютера и Меланхтона.

На богословский диспут с ними он не принял вызов и, весь проникнутый своими идеями, говорил всем, что теперь именно настало его время. «Не давайте доступа жалости к вашему сердцу! – вопил он в своих исступленных речах к народу,– не взирайте на вопли безбожных, не давайте крови остывать на вашем мече». И вот теперь, по его словам, он готовился разорить гнездо орлиное. И точно: отовсюду стекался к нему народ толпами, и настроение толпы было таково, что она, по-видимому, могла успокоиться лишь тогда, когда во всей Германии не осталось бы ничего, кроме крестьянских домов и крестьянских земель.

Положение Лютера

И это восстание, как и рыцарское восстание предшествующего года, пыталось найти себе поддержку и войти в соотношение с великим вопросом о церковной реформе, а потому и было в высшей степени важно видеть, как относился сам Лютер к движению народной массы. Лютер, ничуть не равнодушный к страданиям народа, из среды которого и сам происходил, сначала думал было выступить посредником между владетелями и подданными их, и питал эту надежду до тех пор, пока 12 параграфов еще были популярны. Но быстро вздымавшиеся волны восстания тотчас поглотили эту основную программу. Мятеж предстал во всей своей наготе. Противники Лютера, проповедники убийств и разбоя, постепенно захватывали в свои руки все дело народного восстания, и Лютер наконец, совершенно ясно осознал громадную опасность этого движения для Германии и его собственной проповеди. Тогда он взялся за перо и выпустил в свет статью «Против крестьян-мятежников», где решительно и открыто высказал отвращение, внушаемое ему мятежом. В это опасное время он стал на сторону власти: она должна была действовать против мятежников силой, данной ей свыше, и все, кто будут сражаться на ее стороне, заслужат «венцы мученические», а всех сражающихся на стороне мятежников «ждет вечная геенна огненная». Он нимало не сомневался в том, что крестьяне, поднявшие меч, поступали против Слова Божия и против повиновения, и что, при существующих условиях, быстрое и решительное применение силы было бы лучшим и вернейшим способом для усмирения мятежа. Смысл его слов, который кажется нам жестче, нежели его современникам, более привычным к резкой форме выражения, был таков: «каждый, кто может, действуй против них, дави и коли их, тайно и явно, как при пожаре, лишь бы погасить его, какими бы то ни было способами». Надо было много мужества, чтобы поставить себя в такое положение, при котором не мудрено было порвать со всеми партиями. Но об этом Лютер вовсе и не помышлял: он шел тем путем, который считал прямым, и который, в сущности, таков и был.

Нетрудно представить себе, что мог бы наделать такой человек, как Мюнцер, если бы ему хоть на месяц удалось захватить власть в свои руки. Мощное слово Лютера повлияло на средние классы и даже на тех, у которых никогда бы не хватило мужества выступить борцами против народной массы, а чтобы более придать своему слову веса, Лютер, подвергая себя опасности, лично посетил местности, охваченные мятежом.

Битва при Франкенгаузене

Эта печальная борьба разрешилась сначала битвой на севере Германии. Герцог Георг Саксонский, его зять Филипп, ландграф Гессенский, герцог Генрих Брауншвейгский, соединили свои силы и ожидали еще подкреплений со стороны нового курфюрста Саксонского, Иоанна^[5].

Надгробное изображение Фридриха Мудрого в замковой церкви в Виттенберге.

Бронзовое изваяние, выполненное нюрнбергским мастером Петром Фишером в 1527 г.

Решительная битва произошла при Франкенгаузене (в графстве Шварцбург). На стороне крестьян было 8000 человек, в том числе многие были среди восставших по принуждению, да и согласия в их рядах не было. Сила князей и по численности, и по вооружению, и по военной опытности, и по артиллерии своей была намного значительнее. Князья начали с того, что предложили мятежникам помилование, если они выдадут своих предводителей. Крестьяне стали обсуждать это предложение. Мюнцер еще раз стал воодушевлять их на битву, то восклицая: «Не устрашайтесь ничего, слабодушные маловеры!», то указывая им на радугу, явившуюся на небе, как на знамение их победы. Еще срок, данный им на размышление, не миновал, как последовало нападение со стороны княжеского войска. Залпы орудий произвели страшное смятение в их рядах; обоз их был уже захвачен войсками, а они все еще ждали помощи свыше, и даже запели хором «прииди, Святый Душе, Боже Правый!..» А им уже не было спасения: кровопролитие началось страшное и беспощадное. Они пустились врассыпную, бросились бежать с горы вниз, пытались добраться до ближайшего леса, но кавалерия преследовала их по пятам и рубила всех, кого настигала. Ручей, протекавший через Франкенгаузен, окрасился кровью убитых. Сам Мюнцер, которому удалось укрыться на чердаке одного из домов в Франкенгаузене, был разыскан, приведен к князьям и подвергнут пытке. Он не проявил особой стойкости, однако же и в последние минуты жизни напоминал князьям о милосердии по отношению к их несчастным подданным и указывал им на то, чтобы они почаще читали Книги Царств. Затем его повели на казнь: сам герцог Генрих прочел ему «Символ веры», по новому обряду, и Мюнцер повторил молитву. После этого он был казнен вместе со своим наместником, Пфейфером, которого удалось захватить в Мюльгаузене, и вместе с ним еще 92 его сотоварища.

Окончание крестьянской войны

Примерно в это же время закончилось восстание и в Южной Германии. Вечером в тот же роковой день 15 мая, когда кровавая бойня при Франкенгаузене положила конец восстанию в Северной Германии, толпы крестьян, которые собрались под Вюрцбургом, устремились на штурм замка. Но в 2 часа ночи они отхлынули, так как отовсюду, из Швабии и из Эльзаса, к ним пришли неблагоприятные известия. И вот одно скопище за другим, расходясь в разные стороны, попадалось в руки беспощадных врагов, с которыми встречалось в открытом поле. 7 июня сдался и Вюрцбург. И здесь начались жестокие казни. Вскоре был подавлен мятеж и в среднерейнских, и в верхнерейнских областях. Все стихло, и право сильного восторжествовало всюду, где население было усмирено оружием... И тщетно взывал теперь Лютер, напоминая о христианском долге милосердия, проповедуя против «свирепствующих, неистовствующих, неосмысленных тиранов, которые даже и по окончании битвы не могут еще утолить свою жажду крови...»

Во многих местах положение крестьян стало значительно хуже прежнего. И только там, где вовсе не было попыток восстания, они получили некоторые облегчения.

Ландскнехты после окончания крестьянской войны.

Гравюра работы Ганса Зебальда Бэгама, 1543 г.

Наверху надпись: «Куда теперь деваться – война закончилась».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сейм в Шпейере, 1526 г. Новые церковные порядки. Цвингли и реформация в Швейцарии. Европейские замешательства до мира в Камбрэ. Протестанты. Турки под стенами Вены. Аугсбургский сейм

Последствия мятежа

Это восстание крестьян так же мало повредило делу нового учения, как и предшествовавшее ему восстание и поражение рыцарства. Однако многие частные лица из тех, которые «налагая руку на рало всегда оглядываются назад», постарались поскорее разделаться с этим религиозным вопросом, который, так или иначе, становился все более и более опасным; а ревностные приверженцы церковной старины, подобные герцогу Саксонскому Георгу, с великим усердием принялись доказывать своим союзникам, что между «лютерством» и только что подавленным восстанием крестьян существует теснейшая связь. Постепенно отовсюду стали сбираться и сосредоточиваться силы, готовые противостоять движению, вызванному новым учением, и наступление кризиса стало для всех очевидным.

Однако ближайший сейм, собравшийся в Шпейере летом 1526 года, был еще благоприятен евангелическому учению. На сейме еще раз большинство оказалось настроенным в пользу евангелическо-реформаторского учения. Три комиссии: курфюрстская, княжеская и составленная из горожан, вновь принялись за расследование церковных злоупотреблений, и все три, высказавшись за необходимость реформы, стали поговаривать о том, что следует отправить к императору, пребывавшему в Испании, посольство и просить его еще раз о созыве собора и отмене выполнения Вормсского эдикта. В высшей степени важным было то заключение сейма, в основании которого было постановление, что впредь до общего собора или до собора среди германской нации «каждое из государственных сословий должно так жить, так управляться и так держать себя, как надлежит ему ввиду ответственности перед Богом и его императорским величеством».

Шпейерский сейм, 1526 г.

Этим решением сейма, действительно, отдельным князьям и городским властям предоставлялось самостоятельно относиться к религиозным верованиям населения. Таким образом дело приняло во многих отношениях гибельный, но необходимый для его решения оборот. К тому же все надежды, которые в течение некоторого времени возлагались на юного императора, окончательно были покинуты. Ожидали, что ему удастся, при громадной мощи, сосредоточенной в его руках, объединить власть над Германией при посредстве сильного религиозно-реформационного движения, но ожидания эти не сбылись. Мудрено собрать смоквы с терниев.

«Благородная юная кровь» из рода Габсбургов, как оказалось, не сумела понять лучших сторон в этом движении и по отношению к религии проявила какое-то рабское подобострастие, которое потом передала и другим представителям своего дома. Затем и сама возможность проведения в жизнь религиозной реформы при посредстве сильного народного движения дважды окончилась неудачей. Для всех стало очевидным, что такую реформу способны осуществить только владетельные князья, высшие представители немецкой нации, мощь которых теперь простиралась уже и на область религии, следовательно, как бы удвоилась. И как обыкновенно случается во всех земных человеческих делах, гений начал борьбу, а посредственности предстояло ее закончить. В этом смысле можно сказать, что именно реформация привела к окончательному раздроблению Германии, или, вернее, закончила собою раздробление, уже давно существовавшее.

Новые церковные порядки

И вот образовались две противоположные группы: католическая, к которой примкнули Австрия, Бавария, южногерманские епископства, сторонники регенсбургских решений, и евангелическая, в состав которой вошли Саксония, Гессен, а также и несколько городов на севере и юге Германии. Но ни в общем, ни в частности это разделение не было проведено окончательно. Важные политические условия (с которыми мы еще ознакомимся впоследствии) побуждали или даже вынуждали императора Карла V еще в течение некоторого времени предоставить германскую нацию ее судьбе, и в течение двух ближайших лет евангелическое учение и миросозерцание уже настолько успело в Германии укорениться, что вновь искоренить его можно было бы только путем величайших усилий. Когда, лет 15 спустя, попытка подобного искоренения была действительно сделана, то она оказалась лишь поздним и напрасным усилием.

Новая жизнь Церкви за эти годы приобрела себе в Германии новые области для распространения, и в то же время сами формы ее успели окончательно окрепнуть. Появилась неминуемая потребность, даже необходимость, установления нового церковного устройства на основе евангелического учения. Такое новое устройство прежде всего было установлено в Гессене (в октябре 1526 г.), где умный и решительный ландграф Филипп вполне сознательно принял новое учение со всеми его прямыми и ближайшими последствиями. Это устройство введено было местным собором, собравшимся в Гамбурге. По древнехристианскому образцу было положено: священников избирают общины из собственной среды; епископы могут принадлежать ко всем слоям общества по своей профессии.

Как и в древнехристианской общине, рядом со священниками были поставлены особые попечители, обязанные заботиться о бедных. Епископы и выборные от общин составляют общий (или главный) синод, который из среды своей назначает выборных для ведения делопроизводства и трех визитаторов (или надзирателей). Каждая отдельная община имеет право отлучать своего члена от Церкви. Более властным характером отличалась та визитация церквей в курфюршерстве Саксонском, которая вполне заслуженно приобрела всеобщую известность (1527 г.). Несмотря на это, по согласованию с Лютером и совершенно в его духе, в дальнейшем поступали везде с величайшей осторожностью и снисхождением. Всюду имелась в виду главная сущность дела, а потому и старались избегать бесполезных пререканий пред лицом народа, позаботились о вознаграждении тех, которые лишены были пропитания или заработка, вследствие народных движений, или уничтожения монастырей и обителей, и стремились к тому, чтобы с пользой употребить доходы с церковных имуществ на школы, на благотворительные учреждения и прочее.

Нельзя при этом обойти молчанием то обстоятельство, что и курфюрсту, и Лютеру немалого труда стоило отстоять церковное имущество от алчного захвата со стороны дворянства, которое и тут не прочь было «пожать то, чего не сеяло». По примеру саксонских реформатов, и в Гессене, также на средства, доставленные церковным имуществом, была учреждена богословская семинария в Мерзебурге и четыре госпиталя в разных местах. И сообразно этому всюду воспользовались церковным имуществом для тех же благотворительных целей в Франконии, в Нюренберге, в Люнебурге, в Ост-Фрисландии, в Шлезвиге, в Голштинии, в Силезии. В связи с этими полезными учреждениями, на осуществление которых требовалось известное время, Лютер выпустил в свет полезнейшее из своих произведений – Катехизис, приспособленный для общего понимания. Во всех этих преобразованиях внутри Церкви важно было то, что и проповедь евангельская, и поучение паствы поручено было людям, которые, хотя по образованию своему и стояли выше уровня толпы, но все же исходили из ее среды, а не составляли отдельного, обособленного и чуждого народу сословия, как католическое духовенство. К этому же времени относится и устранение безбрачия духовенства и неправильного отношения его к женщинам. В бурном 1525 году Лютер и сам вступил в брак, он женился на монахине, Екатерине фон Бора, и получил возможность вполне насладиться радостями домашней жизни и супружеского счастья. Таким образом, и с этой стороны в народную жизнь германской нации была внесена правда и естественность удовлетворения важнейших житейских потребностей.

Портрет Екатерины фон Бора, кисти Луки Кранаха

Собственноручное письмо Лютера к его жене Катерине

Адрес на оборотной стороне: «Моей милой хозяйке Кэти Лютерине фон Бора. В собственные руки».

От 18 сентября 1541 г. (Жена Лютера, Катерина, вероятно находилась в это время в своем имении в Цюльсдорфе).

G & Р (Gratiam et Pacem: Милость и мир). Милая Кэти. Посылаю к тебе наскоро Урбана, дабы ты не испугалась, если до тебя дойдет какой-либо слух о турках. Еще же удивляет меня то, что ты сюда ничего не пишешь, и не подаешь о себе вестей, тогда как знаешь, что мы здесь о вас тревожимся, ибо Мейнц, Гейнц и многие из дворянства в Мейссене очень враждебно к нам относятся. Продай что можно, сделай все необходимые распоряжения и возвращайся домой. По моему соображению, положение дел скверное, и Бог, видимо, желает нас за наши прегрешения поучить лозой своего гнева. Бог тебе защитник – Аминь. Воскресенье, после Лампертова дня.

М. Лютер

Герцогство Пруссия

Важнейшими в числе территорий, приобретенных за это время новым учением, были: область владений Тевтонского Ордена и часть Швейцарии. Не мешает при этом заметить, что магистр Тевтонского Ордена (из рода Гогенцоллернов), Альбрехт Бранденбургский (с 1511 г.), примерно в это же время, по Краковскому миру, получил в 1525 году орденские владения в лен от Польши, в качестве наследственного герцогства Пруссии, и правил ими с той поры уже как герцог Прусский. Этот акт вскоре был закреплен его бракосочетанием с принцессой датской. Затем герцог открыто перешел на сторону евангелического учения. В Швейцарии, между тем, это учение пошло особым путем развития, которое внесло новый момент в реформационное движение этого века.

Реформация в Швейцарии. Цвингли

Религиозная оппозиция развилась в Швейцарии очень рано. Человек, с именем которого связана вторая из главных форм реформаторского движения, был Гульдрих Цвингли. В 1484 году, в самый новый год, он родился в Вильдгаузе, в Тоггенбургском округе, и был сыном старшины этой небольшой общины. Ему не пришлось, как Лютеру, пройти тяжкую школу бедности. С ранней юности предназначенный к духовному званию, он уже в 15-летнем возрасте принялся за учение в Вене, Берне, Базеле, примкнул к гуманистическому направлению и углубился в изучение классиков, а также греческого Нового Завета в издании Эразма. Не вдаваясь в тяжкую душевную борьбу, вынесенную Лютером, простым путем научного исследования и мышления, он уже в 1516 году пришел к выводу, что папство, собственно говоря, не имеет никакой основы в Святом Писании, что, конечно, и не потребовало особенных усилий. В то же самое время (и в этом смысле также совершенно отличный от Лютера) Цвингли обратил внимание и на решение практически-политических вопросов, тем более, что он успел и свет повидать. В 1506 году, еще в молодых летах, избранный в проповедники в Гларус, он дважды успел побывать с ландскнехтами в Италии; он там и на коне, и под конем бывал, и даже писал после того против наемничества и бродяжничества швейцарской молодежи, среди которой это зло укоренилось еще издавна. В 1516 году он возведен был в сан священника в Эйнзидельне, посещаемом множеством богомольцев. Здесь-то дерзнул он начать свои проповеди на основании Евангелия и евангельской морали, однако настоящее поприще для его проповеднического таланта открылось только тогда, когда он, в самом расцвете лет, занял место священника при Цюрихском соборе. Здесь с замечательной ясностью и с убедительным красноречием стал он проповедовать, а предметом проповеди своей избирать содержание отдельных книг Нового Завета в их полном объеме и последовательной связи. Мысль была новая и плодотворная! При этом его и в народе очень любили. На своем веку он научился обращению с людьми, и он всюду – в домах у горожан, у крестьян – был желанным гостем. В 1521 году опять предстоял набор наемников для папы. Олигархам в кантонах подобные наборы доставляли своего рода выгоды, и вот снова Цвингли начинает писать и проповедовать против этого безобразия. Патриотическое чувство, которым проникнуты его проповеди, придает его словам громадную силу. Грозно звучала его речь, когда он, указывая на красные шапки и плащи папских послов, говорил: «Стоит только их выжать, и вы увидите, как из них закаплет кровь ваших сыновей, братьев, отцов и друзей». Впрочем, нельзя не заметить, что введение здесь реформации было в значительной степени облегчено той осторожностью, с которой обязательно производились эти наборы наемников посланцами папы. Почти на глазах папских кардиналов и нунциев укоренялось здесь евангелическое учение. Совет города Цюриха с самого начала движения был на стороне Цвингли, и когда весной 1522 года, иные стали нарушать посты и епископ Констанцский стал на это жаловаться городскому совету, тогда-то, собственно, и началось реформационное движение. Совет решил очень мягко. Никто не должен нарушать поста без уважительной причины, но не коснулся проповеди, которая вскоре стала порицать и безбрачие духовенства. Решительным событием в данном случае был диспут, которого потребовал сам Цвингли, и которому он в 67 тезисах предпослал исповедание веры, поразительное по своей ясности. Диспут происходил 23 февраля 1523 года и епископский викарий играл на нем весьма жалкую роль, а так как он не коснулся Цвинглиева исповедания веры и ни в одном из его тезисов не указал никакой ошибки, то совет уполномочил Цвингли продолжать его проповедь и дело сделалось как бы само собой. Немецкий язык введен был в богослужении вместо латинского, доходы монастырей были обращены на школьные потребности, священники стали жениться, монахи – покидать свои кельи. Община становится распорядительницей церковных дел, в противоположность общей, Вселенской Церкви, город Цюрих сам собою отделяется от епископства Констанцского, от папы, от Церкви. Местные сельские общины последовали примеру горожан цюрихских, и так пошло дело далее по всем кантонам. Причем везде на этой почве демократический принцип шел рука об руку с реформационным против олигархического, который всюду держал сторону папы.

Цвингли. Портрет работы Ганса Асперома

Итак, первое отличие швейцарской реформы от общегерманской реформации, можно сказать даже главное, чем она дополнила и даже превзошла германскую реформацию, было восстановление, или, лучше сказать, возрождение понятия общины. «Гёнг и Кюснахт, – говорил Цвингли, – сами по себе представляют скорее настоящую Церковь верующих, нежели все вместе собранные епископы и папы». Из этого уже само по себе должно было развиться практически-политическое воззрение на общину. Община – самостоятельная единица, которая ни от кого не должна зависеть; община, следовательно, – республика. Такое воззрение уже существенно расходилось с консервативным воззрением Лютера. Между тем как Лютер хочет отстранить лишь то, что противно положительным указаниям Святого Писания, на основании правила: «Кто не против меня, тот со мной», – Цвингли, напротив, стремится все устранить, чего нельзя положительно доказать на основании Святого Писания, и придерживается правила: «Кто не со мною, тот против меня». Вот почему и в самом культе здесь старались, по возможности, вернуться к древнехристианскому образцу. После краткой, но сильной борьбы, вся обрядовая сторона религии и все внешние формы были устранены. Органы смолкли, лучшие церковные изображения были забелены, а с 1525 года и самому приобщению Св. Тайн придан был вид древнехристианских агапий. Со всякими фантастами и лжеучителями, восстававшими против установленного властями церковного строя, здесь не церемонились: или изгоняли их, или топили в реках и тотчас же восстанавливали спокойствие.

Реформаты

Само собой разумеется, что такая последовательная, ясная и положи тельная реформа должна была привлекать к себе многих. Почти во всех кантонах союза приверженцы нового учения оказались в большинстве. В 1528 году церковный и политический переворот произведен был в могущественнейшей из этих общин, в Берне. И только в 5 старейших кантонах: Люцерне, Цуге, Швице, Ури, Унтервальдене, а также во Фрейбурге и Валлисе, старокатолическая партия тесно сплотилась и удержалась. Учение Цвингли стало быстро распространяться и вне пределов Швейцарии, вследствие весьма оживленного обмена письмами и печатными произведениями, установившегося между швейцарскими и верхненемецкими городами. И вот в Ульме, Меммингене, Линдау, Констанце, Аугсбурге, Рёйтлингене, Страсбурге распространилась всюду проповедь по образцу Цвингли. Весь вопрос сводился теперь к тому, в какой степени оба направления нового учения, обозначаемые именами Лютера и Цвингли, смогут согласоваться между собой, и смогут ли при этом противостоять угрожавшей им опасности насильственного подавления, которая возрастала все более и более и надвигалась неудержимо.

Европейские государства. Война 1521 г.

Весьма серьезные политические замешательства воспрепятствовали Карлу V привести Вормсский эдикт в исполнение, в общем применении его к Германии. В 1516 году Нойонский договор прекратил на время столкновения между испанцами и французами в Италии. Но соперничество молодых монархов способствовало тому, что мир оказался непрочным и война разгорелась вновь в 1521 году. Император требовал, чтобы французы очистили занятые ими имперские ленные города, Милан и Геную, отказались бы от своих притязаний на Неаполь и от ленных прав на Артуа и Фландрию, а также уступили бы герцогство Бургундию, которым следовало по праву владеть императору Карлу V, как потомку древних герцогов Бургундских. Военное счастье оказалось на стороне императора Карла V. Главным театром войны, весьма естественно, была Северная Италия. Здесь французы вынуждены были уступить Милан, а затем потерпели поражение при Бикокке. В том же году вступил на престол папа Адриан, который, в противоположность своим предшественникам, уже потому поддерживал германского императора, что ожидал от него подавления новой ереси. С другой стороны, важным союзником Карла V явился один из первых вассалов французского короля герцог Карл Бурбонский. Причины чисто личного и финансового свойства привели к разрыву между королем и этим магнатом, человеком, не только весьма богатым и могущественным, но и весьма способным. После смерти супруги своей он увидел себя впутанным в процесс, который грозил ему утратой большей части его владений, в связи с чем и обратился за защитой к королю английскому и к императору германскому, которые, при помощи герцога Бурбонского, могли надеяться на возможность вести войну в пределах самой Франции. Честолюбивый Генрих VIII даже мечтал уже о властвовании над обеими странами, как властвовали некогда Плантагенеты... Однако Франциск I заподозрил герцога в сношении с врагами Франции, а герцог еще не успел подготовиться к открытому восстанию, и едва сам мог спастись, а от его двух герцогств, двух княжеств, четырех графств, двух виконтств и семи баронств ему остался только его добрый меч, который он теперь и принес на службу императору, вынужденному ради своих интересов, отстаивать и его собственные.

Ландскнехты Карла V во время его первой войны против Франциска I. Гравюра на дереве работы Шеффелина, 1520 г.

Битва при Павии, 1525 г.

Нападение на Францию с юга не удалось (1524 г.). Война опять перенесена была в Италию. И вдруг, в феврале 1525 года, произошла неожиданная развязка. Около Павии стояли французские войска под начальством своего короля. Против них – императорские войска, бывшие на плохом содержании и жаждавшие скорейшего решительного сражения. Утром 24 февраля случайно завязалась битва, в которой король Франциск I, храбрый рыцарь, но плохой полководец, принимал самое горячее участие во главе отборного отряда тяжеловооруженных знатнейших рыцарей. В критический момент боя, когда часть его войска очутилась между двух огней (с одной стороны между испанскими ветеранами и с другой – гарнизоном Павии, сделавшим вылазку), король подскакал к рыцарям, чтобы ободрить их своим присутствием, но отступавшие отряды увлекли Франциска I, и он попал в плен. Поражение французов было полное и стоило им громадного по тому времени урона – 10 000 человек убитыми.

Взятие в плен Франциска I в битве при Павии. Гравюра на меди работы М. Мериана

Мадридский мир. 1526 г.

Пленный король французский был увезен в Мадрид, и там, 14 января 1526 года, подписал мирный договор, по которому обязался отказаться от итальянских притязаний, от ленных прав на Артуа и Фландрию, уступить герцогство Бургундию, вступить в брачный союз с сестрой императора, Элеонорой, кроме того, обещал, совместно с императором, действовать против турок и еретиков.

Государственные чины должны были утвердить этот мирный договор. При торжественном богослужении, положа руку на Евангелие, Франциск I поклялся не нарушать этого мира ни единожды в жизни. Он простился, его проводили до границы. На мосту, перекинутом через р. Бидассоа, отделяющую Францию от Испании, он был обменен на двоих своих сыновей, которые должны были остаться заложниками у императора.

Франциск I, король французский.

Гравюра Платт-Монтана с картины Клуэ

Коньякская лига

Но победа была слишком значительна и заключенный договор был до того выгоден противнику, что Франциск I не мог его соблюсти, да и Франция не потерпела бы этого. Составив тайный протест, король передал его папе Клименту VII, преемнику Адриана. В качестве Медичиса, а тем более итальянского государя, исконно враждебного усилению императорской власти, Климент одобрил нарушение клятвы. Этот наместник Христа выразил, что допускает мадридский договор в том предположении, что король его не сдержит. И если только Франциск I нуждался в облегчении ему способов к измене, то у папы было под рукой и средство: королю следовало заявить, что он не может выполнить своих обещаний, даже если бы и хотел. В этом была доля правды: не Франция, а только лично король попал во власть императора при Павии, и в этом плену он не обладал и малейшей долей той свободы, которой должен пользоваться побежденный властитель, дабы его решения стали обязательными и для его подданных. Вследствие этого, едва получив свободу, Франциск присоединился к Коньякской лиге, в которую входили: папа, Венецианская республика, некоторые мелкие владетели и Англия, до того времени действовавшая против Франции, и выступил, вместе с ними, против императора. Так началась вторая франко-испанская война, чудным образом серьезно повлиявшая на ход немецкой реформации.

Вторая война

Обстоятельства складывались так, что у императора еще не было возможности претворить в жизнь грозные слова, произнесенные им в Вормсе. Антипапистское движение в Германии было фактором, с которым поневоле считались оба правоверные политика: папа, восстававший против императора, и император, боровшийся с папой. Этот разрыв между двумя охранителями христианской Церкви должен был вскоре заявить о себе самым страшным событием.

Взятие Рима. 1527 г.

Призывной барабан императорских вербовщиков в горных имперских городах привлек, на этот раз, небывалое число ландскнехтов, и император не напрасно упомянул в своем манифесте (сентябрь 1526 г.) о политике папы, противодействовавшей «евангелическому учению». В своем послании к кардиналам (октябрь), он тоже горько жаловался на эту политику: «Папа поступает со мною крайне несправедливо». Наемные войска не опасались, на этот раз, скудости жалованья. В Риме, который на деялись взять, золото можно было загребать лопатами.

К испанским и итальянским войскам присоединились 11 000 наемни ков и 20 000 имперцев. Во главе армии стоял герцог Бурбонский Карл. Он двинулся по большой дороге к Риму. Перемирие между папой и королем неаполитанским было помехой к пропуску войска, но немецкие ландскнехты в полном единодушии с католиками-испанцами подняли бунт и заставили герцога вести их далее. 5 мая 1527 года армия была уже под стенами Ватикана. Завоевание Рима стоило жизни самому герцогу: он был сражен пулей во время штурма, который начался на следующее утро, но вообще взятие города обошлось небольшим числом жертв. Испанцы и немцы соперничали в отваге. Последние воодушевились до того, что им чудилось, будто сам Господь предшествует им среди облака. Папа успел вовремя укрыться в замок Св. Ангела. Он медлил согласиться на требования победителей, которые, обождав до полуночи, разрешили потом солдатам похозяйничать в городе. Ужасы, творившиеся в городе, приобретали особую окраску оттого, что участвовали в этих бесчинствах и насилиях, совместно, с одной стороны – воины-католики, неаполитанцы и испанцы, с другой – еретики. По свидетельству итальянского историка, почти все немецкие солдаты «были заражены лютеранской язвой». Пока испанцы старались преимущественно нахватать денег, а неаполитанцы позорили себя самыми отвратительными жестокостями и насилиями, немцы устраивали злобные потехи, переряжаясь в кардинальские одежды. Так, одного солдата нарядили папой с тройной бумажной тиарой на голове. Он благословлял прочих кружкой пива перед самым замком Св. Ангела. Потом они устроили консисториальное заседание и кричали, подняв полы вверх: «Папа Лютер! Папа Лютер!» Климент тщетно ожидал выручки от лиги; он должен был согласиться на уплату 400 000 скуди и на уступку нескольких крепостей. Добыча, награбленная войском, оправдала самые смелые ожидания победителей: ее насчитали в десять миллионов. Следующий год (1528) также не принес счастья лиге, хотя к ней присоединился и английский король Генрих VIII. Французы двинулись большими силами из Неаполя, но страшная эпидемия опустошила армию, и они сразу потеряли все то, что успели завоевать.

Барселонский мир и Камбрейский мир, 1529 г.

Но победа над Римом была так же слишком велика, как и победа при Павии. Католические сферы были недовольны ею и император должен был как-либо примириться с папой. Мир был заключен в Барселоне (1529 г.). Неаполь освобождался от уплаты ленной подати пап, имперские войска получили дозволение проследовать в Тоскану через Папскую область; взамен этого, Флоренция была возвращена фамилии Медичи, к которой принадлежал сам папа, и один из папских племянников, герцог Флорентийский Александр Медичи, получал в супруги дочь императора. Но важнейшей статьей этого договора была та, по которой император обязывался помогать папе в защите «Христа против наносимого Ему оскорбления» в религиозном вопросе.

За этим мирным договором с папой последовал другой, заключенный с французским королем в том же году в Камбрэ, что в нынешнем французском Северном департаменте. Переговоры велись женскими членами царственных домов: невестой короля, сестрой императора Элеонорой, матерью короля Луизой Савойской, и теткой императора Маргаритой, правительницей Нидерландов. Главнейшие условия этого «Дамского мира» были следующие: Франция отказывалась вновь от Милана и от своего верховенства над Артуа и Фландрией. Она обязывалась выплатить два миллиона выкупа за принцев, содержащихся в Мадриде. Взамен этого, что было важнейшим, она сохраняла Бургундию. Брак Элеоноры с королем подтверждался и был заключен в 1530 году. Статья насчет ереси, бывшая в мадридском мирном трактате, повторялась и здесь, что и было причиной такого успеха мирных переговоров.

Битва при Могаче, 1526 г.

Чтобы оценить вполне положение Карла V в начале 1529 года, необходимо заметить, что Габсбургский дом получил в последние годы еще две короны: венгерскую и богемскую, доставшиеся ему вследствие роковой битвы при Могаче, на Дунае (1526 г.). Король Людовик II, владевший Венгрией и Богемией (с 1514 г.), погиб в этом сражении с турками, вдесятеро его многочисленнейшими. Эрцгерцог Фердинанд, женатый на сестре убитого короля, являлся естественным претендентом на его наследие. В Венгрии он одолел весьма могущественного кандидата на тот же престол, избранного национальной партией и поддерживаемого турками, члена знатного дома Заполиев, Иоанна, графа Чипского и воеводу Седмиградского; в Богемии ему пришлось бороться с еще более опасным кандидатом, герцогом Вильгельмом Баварским, но он одержал верх и над ним, сделав некоторые уступки по религиозным вопросам и ловко воспользовавшись тогдашними натянутыми отношениями Габсбургов к папе. Он был коронован в Праге как король Богемии 24 февраля 1527 года, а 3 ноября того же года как король Венгрии, в Штульвейсенбурге.

Сейм в Шпейере, 1529 г.

Положение императора было самое блестящее или казалось таким. Все удавалось ему, по-видимому, и отсюда неизбежно естественным путем у него должна была зародиться мысль: покончить совершенно с немецкой ересью. Много было высказано на тему о том, сколько великого мог бы совершить Карл, если бы он стал на сторону евангелического учения. Но лишь весьма немногие люди могут стряхнуть с себя влияние той умственной атмосферы, в которой они выросли, а Карл, при всем своем уме и значительности в известном круге действий, принадлежал все же к разряду весьма обыкновенных людей. Он вырос в Испании, где схоластика, дожившая уже свой век в остальной Европе, еще только что развивалась, и где вспышки народной борьбы с маврами чередовались с торжественными возведениями еретиков на костер, насильственно обращенных мусульман повергали ниц перед Святая Святых, мечети обращались в храмы и последователи Колумба переплывали океан для распространения истинной веры такими же неуклонными способами. Для уразумения евангелического движения Карлу требовался бы больший ум и образование более глубокое: это движение казалось ему лишь явлением преходящим, вызванным мирскими побуждениями и подлежащим подавлению тоже мирскими средствами. Ко всему этому, он, для которого вера была мыслима лишь в образе единой Церкви, и именно явной католической римской Церкви, искренне и серьезно считал себя как мирского главу христианства, как охранителя этой самой единой Церкви, обязанным защищать ее всеми своими силами. Иначе и быть не могло, потому что он был набожен и совестлив на свой лад, что и заставило его послать предостережение в этом смысле рейхстагу, собиравшемуся в Шпейере, в феврале 1529 года.

Протестанты

Стало очевидно, что для евангелического учения наступают тяжелые времена. Реакция, необходимо следующая за всяким большим умственным движением, давала себя чувствовать. Видя, что дело становилось серьезным, многие свернули на прежний путь, и весьма характерен тот факт, что отступились от опасного учения, не в малом числе, гуманисты,-и между ними, спустя еще год, сам главный составитель «Писем темных людей» Кротус Рубианус, как это зачастую бывает с людьми, обладающими пылкой головой, но холодным сердцем. Партии разделились, в католических землях начались суровые преследования за ересь; натянутость положения и взаимное жгучее недоверие в евангелическом лагере были видны из того, что ландграф Гессенский, а через него и курфюрст Саксонский, были обманно уверены одним из своих служащих Оттоном фон Пак в обширном союзе католиков разных сословий против последователей нового учения. Не проверив подлинности представленного ему подложного документа и не усомнясь в доносе, делаемом весьма подозрительным лицом, ландграф грубо нарушил мирный договор и вторгся в Вюрцбургскую епархию, епископ которой был выставлен участником мнимого союза. На новом рейхстаге сторонники «нового учения» оказались уже в меньшинстве. Опираясь на выгодное для них политическое положение, императорские комиссары, возвещая весьма решительно о созвании нового собора, предложили вычеркнуть во все ту статью, которая была утверждена решением предшествовавшего рейхстага (1526 г.) и подавала повод ко всем смутам; иначе говоря, они требовали немедленного исполнения Вормсского эдикта. В комиссии, назначенной по этому делу, староцерковники имели решительный перевес и постановление рейхстага, одобренное большинством сословных чинов, гласило, что отныне не допускались никакие дальнейшие новшества, никому не воспрещалось отправлять богослужение по-прежнему, духовенство сохраняло свое верховное положение, секты, противоречившие таинству истинного тела и крови Христовой, равно как и перекрещенцы, не должны быть долее терпимы. Остальное подлежало решению духовного съезда, еще принимаемого за высшую и конечную инстанцию, пока события не разрушили и то самообольщение, по которому какое-либо человеческое собрание может решать высшие вопросы совести и желания жить согласно Божескому закону. На этом сейме для сословных чинов, примкнувших к новшеству, весьма важно было то, что им выяснилось, по крайней мере, насколько большинство в рейхстаге не может еще решать дела в религиозных вопросах. К этому соображению примешивался и мирской повод. Решение последнего рейхстага было большой победой территориальных властей, верховенства земельной аристократии, и отказ от такого приобретения был немыслим. Сверх того, дело зашло уже слишком далеко для того, чтобы можно было повернуть назад, и так как большинство твердо стояло на своем, то меньшинству не оставалось ничего, кроме протеста против принятого решения. Этот протест был изложен в пространном документе, в котором свободное собрание священного христианства – немецкий национальный собор – заявляло императору, что люди будут отныне держать ответ лишь перед Богом и его императорским величеством. Этот документ, благодаря которому новому учению, ставшему такой силой, придано название «протестантства», был подписан именитейшими из последователей евангелического учения: курфюрстом Саксонским, ландграфом Гессенским, герцогом Эрнстом Люксембургским, князем Ангальтским Вольфгангом, и маркграфом Георгом Бранденбургским, с которыми разделили честь и опасность 14 имперских городов: Страсбург, Ульм, Констанц, Линдау, Мемминген, Нюренберг, Нордлинген, Гейльброн, Кемптен, Исни, С.-Галлен, Вейсенбург, Виндгейм и Рейтлинген.

Из числа этих первых протестантов ландграф Гессенский был более других государственным человеком. Он понял, что, зайдя так далеко, ничего не стоило уже сделать еще шаг и заключить формальный союз против угрожавшего порабощения. Но это было далеко не так просто, как может казаться в наше время, когда политические союзы заключаются даже между врагами без всякого зазрения совести, если только предвидится, что таким путем можно поживиться чем-нибудь насчет третьего лица.

Беседа в Марбурге, 1529 г.

Прежде всего требовалось уничтожить рознь, господствовавшую в среде самой евангелической партии, причем одно из этих несогласий грозило пустить глубокие корни. Это был спор между Лютером и Цвингли, возникший еще в 1524 году, по поводу учения о таинстве причащения – «трапезе любви», разжигавшей более, чем что-либо, всякие распри между христианами. Цвингли по своему природному стремлению к ясности образов, равно как и его Меланхтон Околампадий, принимал слова Писания просто в смысл прощальной Вечери, видя в известном изречении Христа о теле и крови не более, как иносказание, нечто подобное тому, как, в других случаях, Спаситель называл себя лозою, путем и проч. Лютер не удовлетворялся этим. Его религиозное глубокомыслие, вскормленное старыми мистиками, потребность принимать тайны христианства за нечто осязаемое, – все это возмущалось в нем против такого, чисто отвлеченного, воззрения. «Сатана хочет теперь суесловить», – говорил он с раздражением. Совершенно понятно, что отсюда должен был развиться богословский спор, и один пункт, в котором эти богословы не сходились, заставлял их позабыть о девяносто девяти, по которым они были согласны. Чтобы достигнуть соглашения между сторонами, весьма желательного при данном положении дел, ландграф, по своему здравомыслию более склонявшийся к толкованию Цвингли, устроил личное свидание споривших в Марбурге (октябрь 1529 г.). При этом религиозном собеседовании, оба вожака Лютер и Цвингли, более сошлись, как это обыкновенно случается при личной встрече двух честных противников: они вели спор в более разумном тоне, нежели многие тогдашние и позднейшие богословы. Они были совершенно согласны в мнениях по многим пунктам и согласились в обоюдных отступлениях от римского вероучения; но вопрос о таинстве причащения остался столь же спорным. Лютер негодовал на ясную твердость швейцарца, которую принимал за еретическое высокомерие. Чтобы оградить себя от доводов Цвингли, он начертил перед собой на столе изречение: «Сие есть тело мое», и прервал собеседование жестким и несправедливым замечанием: «В вас другой дух, нежели в нас».

Не понимая вовсе целей ландграфа, он отказал Цвингли в полной братской любви, допуская к нему лишь любовь общехристианскую, которую обязуется питать всякий и к врагу своему. Политическая цель свидания не была достигнута, так как горные города не могли подписать так называемых «швабахских статей», потому что они были составлены в строго лютеранском смысле по указанному важному вопросу. Но было еще другое препятствие к осуществлению протестантского союза. Император был властью, установленною от Бога (посл. к римл. 13. «Противящийся властям, противится Божиему постановлению»), а Лютер, прежде всего, был против всякого перетолкования ясных слов Писания или старания пригнать их к известным обстоятельствам. Каждый, подобно ему, всегда и везде должен был держаться этих слов, хотя бы и с опасностью для себя, и если бы император прибыл, страна была обязана его допустить. Многие, даже среди князей, разделяли мнение Лютера, а большинство признавало безусловно всякое его решение. Колебания и сомнения распространились повсюду, тормозя дело. Это было не умно, не согласно с политикой, не могло долго продержаться; но, само по себе, представляет нечто необычайно величественное. Совесть и Священное Писание становились вновь силами, не поддававшимися беззаветно людским расчетам. «На Господа можем положиться, – говорил Лютер, – Он нас не оставит».

Османы под стенами Вены, 1529г.

И действительно, помощь пришла на этот раз совершенно неожиданно и была уже близко. В мае того же года Османский султан Сулейман Великолепный (с 1520 г.) приготовился к новому большому нашествию на Западные государства. В войске его насчитывалось до 250 000 человек, и оно безостановочно надвигалось на наследственные земли Габсбургов. Знатные венгерцы из партии Иоанна Заполия бежали в турецкий лагерь, в который была привезена и уважаемая святыня, древняя корона Св. Стефана. Османские полчища достигли беспрепятственно равнины перед Веной и разбили свои бесчисленные шатры вокруг город