Феодализм и христианство
За «кадром» приведенного выше развернутого определения феодализма остается очень важный момент ‑ отсутствие в феодальном обществе того «духа капитализма», который был характерен для древнеримского общества. Да, феодальная знать любила роскошь и богатство, умела выбивать из своих вассалов и крестьян дань (оброк) как в натуральной, так и в денежной форме. Но вот одержимости в «делании денег» у феодалов не было (скорее была одержимость в «трате денег»). Если бы такая одержимость была, то было бы крупное товарное производство, был бы торговый и денежный капитал. Все это было, но не в тех масштабах, которые были характерны для древнеримского капитализма. «Вирус» «духа капитализма», конечно, присутствовал и присутствует в душах людей в любые времена. Но в Средние века общество имело сильный «иммунитет», который не давал развиваться этому «вирусу», он находился в «подавленном» состоянии. Источниками этого «иммунитета» были христианство и Церковь. Человек той эпохи прекрасно понимал, что «нельзя покланяться Богу и мамоне». Общество той эпохи на фундаменте христианского учения выработало определенные этические стандарты, которые делали торговлю деньгами и делание денег презренным занятием. Да, многие люди и в те времена любили богатство и деньги. Но при этом они ненавидели или по крайней мере презирали «делание» денег и богатства. И на протяжении многих веков ненависть и презрение к «деланию» денег были сильным «тормозом» в стремлении к бесконечному увеличению абстрактного денежного богатства. Наиболее ярко ненависть к «деланию» денег проявилась в осуждении ростовщичества, ограничениях и запретах на такое «делание» денег. С точки зрения современного банкира, это было «иррациональным» поведением.
Еще в начале XIX века среди историков (как в России, так и за рубежом) превалировало представление о Средних веках (особенно раннем Средневековье) как о «золотом времени» человечества. С появлением марксизма и апологетических теорий, защищавших капитализм, в XIX веке произошла полная смена оценок средневекового периода истории. Теперь его стали величать «мрачным Средневековьем»[348]. Если отойти от марксистской схемы исторического процесса, базирующейся на понятии «общественно‑экономическая формация», то общество, которое возникло на обломках Римской империи, следовало бы назвать «христианской цивилизацией». Речь, конечно же, идет о применении этого понятия к странам Европы, где христианство утвердилось в качестве главенствующей религии. В европейском обществе христианские заповеди были лишь идеалом, реальное общество было крайне далеко от этого эталона. Можно приводить тысячи примеров того, как христианские заповеди нарушались и королями, и феодалами, и иерархами Католической церкви, и простым народом. Ситуация усугублялась тем, что лишь в раннем феодализме в Западной Европе было истинное, неповрежденное (православное) христианство[349]. По мнению некоторых авторов, в «чистом» виде христианская цивилизация существовала в Византии ‑ Втором Риме, где христианство избежало «мутации»[350]. Более тысячи лет назад происходит «мутация» христианства в Европе ‑ оно становится католическим, содержит в себе ряд «повреждений»[351]. Но нельзя и недооценивать положительное влияние христианства даже в его католическом варианте на устройство общественной жизни в Западной Европе. Оно на протяжении многих столетий сдерживало смертоносное действие тех «вирусов», которые в свое время привели к гибели языческий Рим. В том числе «вирус» капитализма, который имел множество разновидностей.
На языке Христианской Церкви эти разновидности «вируса» называются «страстью стяжательства», «страстью сребролюбия», «страстью лихоимства», «страстью хищения», «страстью скверноприбытчества» и т.п. Эти страсти‑вирусы заражают тело общества незаметно. Болезнь развивается поэтапно.
На первом этапе страсти‑вирусы «заражают» отдельные «клетки» общественного организма ‑ отдельных людей. И поражают страсти‑вирусы не кровь и не плоть, а их души (или, как говорят Святые отцы, ‑ «сердца»).
На втором этапе страсти‑вирусы передаются от одного человека к другому. Начинается «эпидемия», которая в короткий срок может поразить все «тело» общества ‑ его экономику, политику, культуру, идеологию (подобно тому, как обычный вирус может поражать одновременно все органы тела человека ‑ печень, сердце, мозг и т.п.).
На третьем этапе начинается «умирание» зараженного организма общества. В экономике, в частности, под влиянием действия страстей‑вирусов полностью нарушаются процессы сбалансированного «обмена веществ» (товарно‑денежных обменов). Нарушение экономических «метаболизмов» приводит к периодическим и все более глубоким кризисам и в конечном счете к летальному исходу (распаду общества).
Часто «смерть» общественного организма сопровождается революциями, гражданскими войнами, экономическими кризисами, ведущими к массовой физической гибели отдельных «клеток» (людей). Однако отдельные «клетки» физически выживают и становятся «строительным материалом» для формирования нового общественного организма. Но вместе с этими «клетками» в новый организм заносятся все те же страсти‑вирусы. Через некоторое время они начинают работу по разрушению этого нового общественного организма.
Экономисты, политики, государственные деятели обычно спохватываются лишь тогда, когда начинается третий этап развития «болезни», когда она видна невооруженным глазом, когда каждый член общества («клетка») начинает буквально физически ощущать проявления и последствия «болезни» всего общественного организма. Как правило, на этом этапе «лечение» сводится к грубым вмешательствам в «тело» общественного организма с помощью «ножа». Такие грубые «хирургические операции» (на обычном языке их называют экономическими, политическими, социальными «реформами») могут давать лишь некоторое временное облегчение болеющему общественному организму. Могут быть и неудачные «операции», которые лишь ускоряют летальный исход.
Лишь духовно зрячие люди чутко ощущают присутствие в нашем мире (вернее ‑ в «сердцах») «страстей‑вирусов». Именно они прекрасно понимают, что бороться с болезнями общественного организма надо прежде всего на «клеточном» уровне. Лучше всего ‑ подавлять действие страстей‑вирусов внутри самих себя. Но для этого надо по крайней мере три условия:
а) люди должны знать о существовании таких страстей‑вирусов и об их смертоносном действии;
б) люди должны иметь волю бороться со страстями‑вирусами;
в) люди должны уметь вести эти борьбу.
Церковь (истинно христианская) и ее члены прекрасно знают об этих «секретах» общественных нестроений. И истинные христиане делают все возможное для спасения самих себя, а, в конечном счете, и всего общественного организма. Но в конце XV ‑ начале XVI вв. Западная (Католическая) церковь сама начала «болеть», поскольку страсти‑вирусы поразили сердца многих иерархов и клириков этой церкви. Болезнь эта проявилось в так называемой Реформации. Она завершилась появлением еще более «мутированной», чем католицизм, модификации христианства ‑ протестантизма с его «духом капитализма». В эпоху позднего феодализма произошло ослабление «иммунитета» отдельных «клеток», возникла угроза жизни всей западноевропейской цивилизации (которую мы все‑таки при всех оговорках можем назвать «христианской»).
Не следует думать, что феодализм и рабство ‑ взаимоисключающие понятия. Мы еще раз подчеркиваем, что рабство ‑ такой тип отношений между людьми, когда труд (результаты труда) одного человека присваивается другим человеком. То есть рабство ‑ это отношения эксплуатации одного человека (группы людей) другим человеком (другой группой людей). Таким образом, общество, которое существовало в Средние века, было далеко не совершенным, имела место эксплуатация одного человека другим человеком. Более того, такие отношения явно противоречили христианским идеалам и христианским заповедям. Ведь если все называть своими именами, то присвоение труда (продукта труда) одного человека другим ‑ это кража. Нарушалась важнейшая заповедь «Не укради!». Нарушение этой (и многих других заповедей) ослабляло общественный организм того времени.
Следует обратить внимание на те «передержки», которые допускали и допускают многие историки и социологи при описании Средних веков. Причем как марксистские, так и буржуазные. И те, и другие рассматривали и рассматривают Средние века как «мрачную эпоху» мировой истории. А для этого постоянно напоминают о проклятом «крепостническом рабстве». Тем самым осознанно или неосознанно намекая, что христианство и рабство неотделимы друг от друга (или по крайней мере не исключают друг друга). Данная тема очень серьезна и выходит за рамки настоящей работы. Между тем объективные исследователи отмечают, что в первой половине эпохи Средних веков в Западной Европе преобладал свободный труд. Вот, например, в учебниках В. П. Будановой [352], С. Д. Сказкина [353], В. Ф. Семенова [354]говорится, что во многих крупных европейских государствах (Англия, Франция, западная Германия) крепостная зависимость появляется лишь в IX‑X вв. Стало быть, в период раннего Средневековья (а это без малого полтысячи лет) на значительной территории Европы в сельском хозяйстве использовался труд свободного земледельца. В Северной Европе (Дания, Швеция, Норвегия) было много свободных крестьян ‑ собственников земли. Лишь в конце XV ‑ начале XVI вв. там начинается насильственное превращение крестьян‑собственников во временных арендаторов[355]. Поздно появилось крепостное право и в ряде других европейских стран. Среди них ‑ Россия. Лишь при царе Алексее Михайловиче Соборное Уложение 1649 года установило бессрочное прикрепление крестьянина к земле. Однако при этом владелец поместья не мог посягать на жизнь крестьянина, лишать его земельного участка. Хотя Соборное Установление уже разрешало передачу крестьянина от одного владельца к другому, но лишь при условии, что он будет «посажен» на землю и наделен необходимым личным имуществом.
Настоящее крепостное закабаление крестьян, действительно напоминающее рабство, было осуществлено в России в XVIII веке. Так, в 1747 году помещику было предоставлено право продавать своих крестьян в рекруты любому лицу. В 1760 г. ‑ право ссылать крестьян в Сибирь, а в 1765 г. ‑ не только в Сибирь, но и на каторжные работы. В 1767 г. крестьянам было запрещено подавать жалобы (челобитные) на своих помещиков. Таким образом, крестьяне были действительно превращены в «живое имущество». Это было уже очень близко к настоящему рабству. Такое порабощение произошло после того, как Петр I прорубил «окно в Европу». А Европа (и особенно Англия) на полных парах уже двигалась к капитализму, развивала товарно‑денежные отношения. Англия произвела «зачистку» земель от крестьян, превратила эти земли в пастбища и активно стала закупать зерно на мировом рынке. В том числе в России. Помещики стали получать деньги от вывоза зерна, у них все больше разгорался «аппетит» на деньги и роскошную жизнь, а «аппетит» можно было удовлетворять только за счет усиления эксплуатации крестьян. Это и было причиной того, что крепостничество в России стало расцветать пышным цветом лишь тогда, когда в Европе стал расцветать пышным цветом капитализм.
Надо сказать, что даже в эпоху расцвета крепостничества в России далеко не все крестьяне находились в крепостной зависимости от помещиков. Крепостное право не получило распространения на значительной части территории Российской империи: на русском Севере, в большей части Уральского региона, в Сибири (где основную часть сельского населения составляли черносошенные, а затем государственные крестьяне), в южных казачьих областях. Также свободные крестьяне существовали наряду с крепостными и в других странах Европы. Например, в скандинавских странах во все века существовали так называемые «бонды» ‑ свободные крестьяне (хотя они не всегда имели собственную землю, подвергаясь эксплуатации со стороны крупных землевладельцев или государства)[356].
У большинства наших школьников, студентов (да и взрослых людей с высшим образованием) понятия «феодализм», «Средние века», «крепостничество» воспринимаются как однопорядковые, почти как ряд синонимов. Понятно, каковы причины такого «оптического обмана»: сохраняющееся марксистское искаженное восприятие истории через призму «общественно‑экономической формации». К сожалению, авторов, которые толково разъясняют, что между указанными понятиями нельзя ставить знаки равенства, не так уже много. Один из них ‑ наш современный русский философ Ю. Бородай. Он, в частности, пишет: «Факт: европейское крепостничество ‑ явление относительно позднее (курсив мой. ‑ В. К. ). В своей классической форме первоначально оно устанавливается в Германии под воздействием мощного спроса на хлеб в переживающей “чистку земли” Англии... В Россию крепостничество пришло позже: и хронологически, и стадиально его ужесточение совпадает с этапами расширении “окна в Европу”. Во времена своей молодости западный капитализм одарил нас помещичьим крепостничеством, которое продержалось в России до 1861 года»[357].
Даже классики марксизма с их «железной» схемой истории как смены общественно‑экономических формаций не могли не признать того, что «настоящее» крепостничество в Западной Европе появилось не в первой, а во второй половине эпохи Средних веков. Вот, например, в «Капитале» читаем: «В XV веке немецкий крестьянин, хотя и обязан был почти всюду нести известные повинности продуктами и трудом, но вообще был, про крайне мере фактически, свободным человеком (курсив мой. ‑ В. К)... но уже с половины XVI века свободные крестьяне Восточной Пруссии, Мекленбурга, Померании и Силезии, а вскоре и Шлезвиг‑Гольштейна были низведены до положения крепостных»[358].
Мы уже неоднократно подчеркивали: Маркс многие события европейской истории просто констатировал, не находя (в силу своего материалистического взгляда на историю) вразумительного их объяснения. И в данном случае он просто вынужден признать очевидный факт: крепостное рабовладение ‑ особенность позднего Средневековья (что входило в противоречие с его схемой исторического процесса как смены общественно‑экономических формаций). А причинно‑следственная связь между кризисом европейского христианства в виде Реформации и крепостным закабалением свободного крестьянина для Маркса‑материалиста остается непостижимой.
Дата добавления: 2016-01-29; просмотров: 881;