Из письма Юлии Вревской сестре.

21 ноября она пишет сестре: «Сейчас всю ночь ты снилась мне. Я даже отвыкла беспокоиться, потому что никогда не получаю твоих писем. Не знаю, огорчит ли тебя очень мое решение отменить мое путешествие до поры до времени к вам. Я не приеду на Рождество и буду молиться, и желать вам счастья издалека.
Хотя я терплю тут большие лишения, живу чуть не в лачуге, питаюсь плохо, но жизнь мне эта по душе и мне нравится. Я встаю рано, мету и прибираю сама свою комнату с глиняным полом, надеваю длинные сапоги, иду за три версты в страшную грязь в госпиталь, там больные лежат в кибитках калмыцких и мазанках. Раненые страдают ужасно, часто бывают операции. Недавно одному вырезали всю верхнюю челюсть со всеми зубами. Я кормлю, перевязываю и читаю больным до 7 часов...Затем за нами приезжает фургон или телега и забирает нас, 5 сестер. Я возвращаюсь к себе или захожу к сестрам ужинать. Ужин в Красном Кресте не роскошный: курица и картофель, все это почти без тарелок, без ложек и без чашек…
Не можешь себе представить, что у нас делалось – едва успевали высаживать в другие поезда…стоны, страдания, насекомые. Просто душа надрывалась. Мы очень устали и когда приходили домой, то, как снопы, сваливались на кровать. Нельзя было писать, и давно уже не читала ни строчки, даже газеты, которые у нас получает Абаза. На днях у нас при передвижении поездов у барака раздавило рельсами двоих раненых; я не имела духу взглянуть на эти раздавленные черепа, хотя беспрестанно должна была проходить мимо для перевязок в вагонах..»

Под Красным Крестом Посв. памяти баронессы Ю. П. Вревской

Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мёрзлой земли;
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы, — ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
В плесканьях Дуная мне слышался плач.

И с этим Дунаем прощаясь навеки,
Я думал: едва ль меня родина ждёт!..
И вряд ли она будет в жалком калеке
Нуждаться, когда всех на битву пошлёт…
Теперь ли, когда и любовь мне изменит,
Жалеть, что могила постель мне заменит!..
— И я уж не помню, как дальше везли
Меня то ухабам румынской земли…

В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и — понял, что это — барак;
День ярко сквозил в щели кровли досчатой,
Но день безотраден был, — хуже, чем мрак…
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,

И, сам искалеченный, тупо глядел
На лица и члены истерзанных тел.
И пыльный барак наш весь день растворялся:
Вносили одних, чтоб других выносить;
С носилками бледных гостей там встречался
Завёрнутый труп, что несли хоронить…
То слышалось ржанье обозных лошадок,
То стоны, то жалобы на распорядок…
То резкая брань, то смешные слова,
И врач наш острил, засучив рукава…

А вот подошла и сестра милосердья! —
Волнистой косы её свесилась прядь.
Я дрогнул. — К чему молодое усердье?
«Без крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть, —
И раны промыть, и бинты наложить.

И вот, над собой слышу голос я нежный:
«Подайте рубашку!» и слышу ответ, —
Ответ нерешительный, но безнадежный:
«Все вышли, и тряпки нестиранной нет!»
И мыслю я: Боже! какое терпенье!
Я, дышащий труп, — я одно отвращенье
Внушаю; но — нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!

Недолго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь, — гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен…
На грязном полу кто-то сонный храпел…
Кое-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили, — даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра…

То грезил я, то у меня дыбом волос
Вставал: то, в холодном поту, я кричал:
«Рубашку — рубашку!..» и долго мой голос
В ту ночь истомлённых покой нарушал…
В туманном мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умысел, и порывался
Бежать я, — как вдруг, слышу, катится гром,
И ветер к нам в щели бьёт крупным дождём…

Притих я, смотрю, среди призраков ночи,
Сидит, в красноватом мерцанье огня,
Знакомая тень, и бессонные очи,
Как звёзды, сквозь сумрак, глядят на меня.
Вот встала, идёт и лицо наклоняет
К огню и одну из лампад задувает…
И чудится, будто одежда шуршит,
По белому тёмное что-то скользит…

И странно, в тот миг, как она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились, — я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот, снова шорох, и — снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла,
И светлым виденьем ко мне подошла —

И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»…
Я понял, она на меня надевала
Бельё, что с себя потихоньку сняла.
И плакал я. — Детское что-то, родное,
Проснулось в душе, и моё ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне…

И вот, я на родине! — Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой.
И старые сплетни, и новые моды…
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку её сохраню я до гроба…
И пусть наших недругов тешится злоба!
Я верю, что зло отзовётся добром: —
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.

1878. Марта 6 Я.П.Полонский

«СЕСТРАМ КРЕСТОВОЗДВИЖЕНСКОЙ ОБЩИНЫ ДЛЯ ПРОЧТЕНИЯ И ИСПОЛНЕНИЯ"

Все сестры, посвятившие себя по призванию и по духу истинного христианского милосердия хождению за страждующими, должны твердо знать и помнить, что они только тогда вполне могут почитаться достойными носимого ими звания сестры Крестовоздвиженской общины, когда тщательно и совестливо исполнят данные им наставления о попечении и надзоре за больными. Но при исполнении этих наставлений сестры не должны полагать, что, приняв на себя три главные обязанности: хозяек, аптекарш и перевязывающих, они уже ни о чем другом и не должны бы были заботиться, как только об исполнении одной из этих трех обязанностей. Нет, каждая из oсестер, определенная быть хозяйкою ли, аптекаршею ли, перевязочною ли, или же назначенная для сопровождения транспортов больных, должна непременно в то же самое время обращать внимание на все, касающееся до попечения о больных, и разделять, по мере сил и по крайнему разумению, обязанности и других ее сверстниц. Хотя каждая из этих обязанностей требует особенного навыка и особенных способностей, но та сестра поступит несправедливо и не вполне исполнит данное ею обещание: "употреблять все свои силы на пользу страждущих", которая, исполнив только требуемое определенным для нее занятием, как, например, перевязав раненых или раздав лекарства больным, останется потом совершенно незанятою или же начнет заниматься во время дежурства только чем-нибудь, относящимся до нее самой, а не до страждущих. Так, сестры-хозяйки не должны думать, что они назначены только для надзора за содержанием больных и за чистотою; перевязочные не должны думать, что их обязанность состоит в одном перевязывании раненых, а обязанность сестер-аптекаршей только в раздаче лекарств или в наблюдении .за перевязочными средствами и что им нет никакого уже дела до содержания больных; все должны действовать совокупно, общими силами для блага вверенных их надзору страждущих, одинаково и беспристрастно для всех и каждого; свободное время, оставшееся им после исполнения их прямых обязанностей, они должны употреблять как для отдыха и восстановления сил, так и для вспомоществования другим сестрам в исполнении их обязанностей, не почитая это посторонним вмешательством и делом, до них вовсе не касающимся. Сестры должны также иметь то в виду, что различные их назначения от времени до времени будут переменяться: сестры-хозяйки, например, должны будут заняться и перевязкою, сестры-аптекарши могут быть впоследствии и хозяйками; и так со всеми этими занятиями они должны ознакомиться заблаговременно, привыкнуть и научиться.. При доброй воле и при помощи бога нет ничего трудного; любя искренно ближнего, уважая свое высокое и святое призвание, можно всему научиться и ко всему привыкнуть, что нужно для пользы страждущего.

Никто не может требовать от сестер трудов до изнурения сил; напротив, они должны всегда помнить, что гораздо более можно принести пользы, благоразумно щадя свои силы и здоровье и уравновешивая труд с отдыхом. Трудясь безмерно, не заботясь о сохранении собственного здоровья, легкомысленно или в самозабвении от трудов, подвергая себя всем переменам воздуха, пищи и питья, или отказывая себе в необходимом подкреплении пищею и питьем, конечно, можно короткое время прослужить ревностно для пользы страждующих, но потом слечь в постель и оставаться в бездействии долгое время ко вреду для себя и без пользы для других. Это грешно и неблагоразумно.

Итак, вот мой совет сестрам всем без исключения, и старшим, и младшим, и хозяйкам, и аптекаршам, и перевязывающим: трудиться беспрерывно для пользы ближнего, но не до изнурения сил; посвящать свободное на дежурствах время вспомоществованию сверстницам, имеющим другие обязанности, следить тщательно за собственными действиями не только для самих себя, но и для других, помня, что каждая сестра, вступив в общину, живет уже не для одной себя только, и что все худое, придумываемое злоязычием, отзовется не на нее одну только, но и на всю общину; а для пользы же страждущих, попечению о которых они обрекли себя, нужно во всех поселить уважение и доверие к сану сестер. Следя же за собственными поступками, сестры при госпитальных занятиях и дежурствах особливо должны избегать многословия и пустых разговоров, неприличных их званию и дающих повод ложным толкам и пересудам, уменьшающим уважение к общине; должны избегать и бесед и ненужных посещений их комнат лицами, с которыми они должны находиться только в отношениях, касающихся до одной службы. Лучше и приличнее их сану будет, если сестры свободное от занятий время посвятят чтению нравственных и священных книг, подкреплению собственных сил тихим и безмятежным отдыхом или же рукоделием, необходимым для пользы вверенных их попечению страждущих. Исполняя по долгу совести и присяги свои обязанности, сестры должны приучаться вести тщательно журналы о замеченных ими недостатках в госпитале, которые могли бы быть чрез то устранены, и о переменах в состоянии больных, которые бы потом могли быть переданы врачу; как бы такая заметка о перемене не казалась незначительною, попечительный врач сумеет всегда извлечь из нее пользу для страждущего.

Наконец, сестры, постоянно озабоченные попечением о вверенных им больных, должны постоянно заботиться и о сохранении собственного здоровья, необходимого и драгоценного для этих же самых больных. Как сан, носимый сестрами, так точно и их жизнь и здоровье принадлежат не им самим только,- этого они никогда не должны выпускать из памяти,- и сан и здоровье сестер есть также достояние общины и страждущих.

Поэтому при исполнении их госпитальных и транспортных обязанностей сестры должны охранять себя преимущественно от трех вредностей: простуды, изнурения сил, усталостью и голодом и от заразы. Те из них, которые еще не испытали на себе вредного влияния от перемен климата и от беспрестанной перемены воздуха, при выхождении из госпитальных палат и в самих палатах должны иметь при себе постоянно теплую одежду и обувь, не должны начинать свои занятия при постелях больных натощак, не подкрепив себя теплым питьем или небольшим количеством хорошего вина и не надев обуви, предохраняющей их от холода и сырости. Ослабев или чувствуя голод, должны заблаговременно подкрепить истощающиеся силы хотя небольшим количеством пищи; промочив ноги, тотчас же переменить обувь, не выходить в испарине на воздух и сквозной ветер, не покрыв голову и плечи теплою одеждою. Обходясь с заразительными болезнями, как-то: нечистыми, вонючими ранами, с тифом, заразительными сыпями, должны вымывать тщательно руки хлористою водою, уксусом, щелоком или раствором хлористой извести, а пришедщи домой, тотчас переменить одежду и белье, помня, что ничто столько не вбирает в себя заразительных материй и ничто столько не служит источником заражения, как нечистое белье и платье; а начиная перевязку таких больных, вытирать руки камфарным или другим каким-либо маслом, стараясь сколько можно содержать воздух в дежурных комнатах, особливо ночью, чистым; заметив же над собою хотя самое легкое нерасположение или самый легкий недуг, тотчас же сообщить об этом старшим сестрам и врачу, помня, что несравненно легче предупредить развитие тяжкой болезни в теле, нежели уничтожить уже совершенно развившуюся болезнь.

[1] Врач, профессор, заведующий кафедрой социальной гигиены медицинского факультета Московского университета (с 1930 — 1-й Московский медицинский институт)». Руководил вскрытием тела Ленина. один из организаторов системы здравоохранения в СССР, академик АМН СССР (1944).