Аграрная политика КПК

Завершение антияпонской войны и переход к новому историческому этапу не сразу привел к переменам в аграрно-крестьянской политике КПК. В первое время лозунг «каждому пахарю — свое поле» все еще продолжал трактоваться как политика снижения арендной платы и ссудного процента, реализация которой привела в освобожденных районах за годы войны к значительным социально-экономическим сдвигам. Несколько энергичных кампаний по снижению арендной платы и ссудного процента существенно ослабили социальные и экономические позиции крупных землевладельцев, улучшили и стабилизировали жизненный уровень трудового крестьянства, что проявилось, в частности, в расширении середняцкой прослойки. Особенно значительны были социально-политические последствия этой аграрно-крестьянской политики, обеспечившей КПК поддержку трудового крестьянства и нейтрализацию эксплуататорской части деревни. Однако, несмотря на все достижения аграрно-крестьянской политики, вписанной в концепцию единого национального фронта, руководство КПК продолжало ее рассматривать как «уступку» Гоминьдану, как политику, чуждую природе КПК и не рассчитанную на длительную стратегическую перспективу. Такой подход маоистского руководства КПК не давал возможности по достоинству (т.е. очень высоко!) оценить достигнутые результаты этой политики и разумно приспособить ее к новым политическим условиям. Лишь болезненным методом проб и ошибок руководство КПК находило правильное соотношение между политикой ЕНФ и мерой радикализма аграрных решений, с большим трудом осознавалась подчиненность аграрной проблемы политике ЕНФ как стратегии победы национально-освободительной борьбы.

Осенью 1945 г. с целью укрепления своих позиций в войне самозащиты руководство КПК провозглашает необходимость проверки выполнения ранее принятых законов и снижения арендной платы и ссудного процента в старых освобожденных районах и организации движения «сведения счетов с предателями» — в новых (т.е. освобожденных после капитуляции Японии). Начавшаяся кампания рассматривалась КПК не только как средство мобилизации крестьянства на поддержку НОА, но и как подготовка к возвращению к политике конфискации земли сельских эксплуататоров. Если первоначально эта кампания еще исходила действительно из прежних установок по аграрному вопросу, то уже с начала 1946 г. руководство КПК всячески стремится радикализовать эту кампанию, что ведет к ликвидации крупного землевладения и насилию (вплоть до убийства) по отношению к сельским эксплуататорам, что расценивается в КПК как «перегибы». Подготовкой к изменению аграрной политики стали, например, «конституционные принципы Пограничного района Шэньси—Ганьсу—Нинся», принятые в апреле 1946 г., в которых провозглашалась еще политика снижения арендной платы и ссудного процента, но не гарантировалось право частной собственности, как это имело место в аналогичных документах 1939 и 1941 гг.

Вскоре после этого принимаются «Указания ЦК КПК о "сведении счетов", о снижении арендной платы и по земельному вопросу» от 4 мая 1946 г., фактически являвшиеся закрытой партийной директивой о переходе к политике конфискации помещичьей земли. Документ этот весьма противоречив и вместе с тем очень показателен для стиля работы руководства КПК. Оценивая инспирированные сверху «перегибы» как «необычайно широкое массовое движение», документ констатирует, что «...массы с большим подъемом изымают землю прямо из рук помещиков... В местах, где массовое движение приняло глубокий характер, в основном уже разрешен или разрешается земельный вопрос. В некоторых местах в результате массового движения даже осуществлен уравнительный передел земли...». Однако, несмотря на столь радикальную и оптимистическую вводную часть, рекомендации «Указаний» достаточно осторожны. Так, основной пункт этих «Указаний» гласил: «Выполняя требования широких народных масс, наша партия должна решительно поддержать массы в борьбе против предателей, за снижение арендной платы за землю и ростовщических процентов по ссудам, за возврат излишков этой платы и этих процентов крестьянам, за изъятие земли у помещиков, за осуществление принципа «каждому пахарю — свое поле». Хорошо видно, что лозунг «изъятия земли» как бы затерялся среди других призывов.

Конкретные рекомендации «Указаний» также достаточно осторожны. Документ требовал «...сосредоточить внимание на решительной борьбе с предателями, тухао, шэньши и деспотами с тем, чтобы полностью изолировать и изъять у них землю». Одновременно рекомендовалось проявлять «осмотрительность» в отношении мелких и средних помещиков, прибегая к методам «примирения и арбитража» при разрешении конфликтов с крестьянами.

Земля кулаков вообще не подлежала экспроприации. Предлагалось также «...разрешить в основном земельный вопрос методами, во многом отличными от тех, которые применялись в период гражданской войны при разрешении данного вопроса. Используя указанные методы, крестьяне тем самым остаются на позициях законности и справедливости».

Еще более противоречивой была практика реализации этой партийной директивы. В условиях разворачивавшейся гражданской войны руководство КПК взяло курс на ускорение и радикализацию решения аграрного вопроса, видя именно в этом средство обеспечения поддержки со стороны трудового крестьянства. Во внутрипартийных директивах от 20 июня 1946 г., от 1 февраля 1947 г. и других документах руководство КПК требовало от сельских парторганизаций фактически довести до конца экспроприацию земли (а зачастую и всего имущества) помещиков и кулаков, что резко обостряло классовую борьбу в деревне и в силу специфики социального раскола китайской деревни обеспечивало поддержку политики КПК только со стороны части бедноты. Новый курс КПК в деревне реализовывался с большим трудом.

Ускорение и радикализация проведения в жизнь новой аграрной политики столкнулись с определенными трудностями и внутри партии. На низовом уровне трудности проистекали прежде всего из того факта, что сельские парторганизации, сложившиеся в основном в годы антияпонской войны и включавшие выходцев из привилегированной части деревни, были не способны на такую ломку всего уклада социальной жизни деревни. И для проведения этой радикальной политики в деревню приходилось посылать отряды и бригады, состоявшие из десятков тысяч кадровых работников и коммунистов, привнося преобразования «сверху».

Среди руководящей и кадровой части партии политика радикализации аграрных преобразований не встретила полной поддержки. Ряд коммунистов выступил против немедленной экспроприации земли, которая, по их мнению, не соответствовала уровню крестьянского движения, обостряла социально-политическую ситуацию в освобожденных районах и, отталкивая промежуточные силы от КПК в гоминьдановских районах, препятствовала тем самым проведению политики ЕНФ. Руководство КПК расценило подобные настроения как правооппортунистические и вело против таких настроений решительную борьбу.

К лету 1947 г. уже выявились весьма противоречивые результаты радикализации аграрных преобразований. Переход к экспроприации земли арендодателей не дал ожидаемого социально-экономического эффекта, да и не мог дать. Освобожденные районы в основном располагались в зоне преимущественного крестьянского землевладения, где всегда, при всех политических режимах изъятие прибавочного продукта происходило прежде всего через налоговую систему, а рентная и ростовщическая эксплуатация была дополнительной. Освобождение от рентных платежей, раздел помещичьей (и даже кулацкой) земли не могли дать здесь значительного экономического выигрыша трудовому крестьянству, не решали проблему малоземелья. В то же время раздел земли сельских эксплуататоров (да еще с уравнительными тенденциями) вел к падению товарности сельскохозяйственного производства и, следовательно, к трудностям в снабжении продовольствием НОА и аппарата КПК.

Еще более сложными были социально-политические последствия. Прежде всего новая аграрная политика требовала направления в деревню освобожденных районов значительных сил кадровых работников КПК и сил НОА для «раскачки» крестьянства, для организации «аграрной революции». С другой стороны, запланированные «перегибы» вели к нарастанию сопротивления, в том числе и вооруженного, экспроприируемых социальных слоев, а бегство в города шэньши, помещиков, кулаков означало отнюдь не устранение этих весьма многочисленных социальных групп от борьбы против аграрных преобразований. В городах они под гоминьдановским руководством создавали «отряды возвращенцев», которые вели вооруженную борьбу против КПК.

Однако эта неэффективность аграрных преобразований была осмыслена руководством КПК как следствие «правых» ошибок, как результат недостаточно радикального проведения в жизнь директив ЦК КПК и в канун стратегического поворота в ходе гражданской войны руководство КПК предпринимает новые политические шаги по «углублению» аграрных преобразований. С 17 июля по 13 сентября 1947 г. в дер. Сибайпо (пров. Хэбэй) проводится Всекитайская аграрная конференция, решения которой рассматривались как важное средство поддержки начавшегося контрнаступления НОА. Конференция была проведена Рабочим комитетом ЦК КПК под руководством Лю Шаоци. Результатом длительной и сложной работы конференции явилось принятие «Основных положений земельного закона Китая», которые были опубликованы после их утверждения секретариатом ЦК 10 октября 1947 г. вместе с «Декларацией НОА».

Материалы конференции и сама ее продолжительность свидетельствуют, что руководству КПК пришлось провести большую работу с представителями освобожденных районов, чтобы убедить их в необходимости существенного пересмотра аграрно-крестьянской линии партии. Отметив некоторые достижения в деле аграрных преобразований в предшествующий период, основной докладчик на конференции Лю Шаоци вместе с тем подчеркнул, что «...в большинстве районов аграрная реформа не была радикальной», а это теперь рассматривается как главный недостаток. Указав на засоренность рядов КПК и бюрократизм руководства, Лю Шаоци главной причиной этого назвал «...нерадикальный характер политических установок по руководству аграрной реформой». Акцентируя внимание на ошибочности самой политической линии («политические установки»), руководство КПК, однако, признавало и нежелание крестьянства принимать активное участие в «классовой борьбе» в ее маоистском понимании. «Хуже всего, — отмечал докладчик, — что массы еще не Пришли в движение, еще не вышли в открытое столкновение с помещиками, только несколько кадровых работников взяли на себя это дело».

Учитывай ход работы конференции и дальнейшую попытку проведения ее решений в жизнь, можно выделить две взаимосвязанные проблемы в постановке и решении аграрно-крестьянского вопроса на новом этапе. С одной стороны, это выдвижение уравнительной радикальной аграрной программы, а с другой — стремление «раскачать» крестьянскую массу.

Первая задача в основном была решена на самой конференции и на последовавших за ней совещаниях кадровых работников по освобожденным районам, на которых эта новая линия доводилась до сведения руководящих работников среднего и низового звена. Новая линия нашла свое отражение в «Основных положениях», требовавших упразднения помещичьего землевладения и уравнительного раздела земли по едокам. Она была также подтверждена в «Декларации НОА», содержавшей аграрные лозунги. Понимая, что партия и даже кадровые работники не вполне готовы к восприятию и реализации такого курса, руководство КПК провозглашает и проводит в жизнь лозунг борьбы с правой опасностью, т.е. с недостаточной радикальностью в деле пропаганды и осуществления аграрной политики. Уже на конференции Лю Шаоци подчеркнул, что теперь «...главное внимание во внутрипартийной идеологической борьбе уделяется борьбе против правого уклона», хотя он и признавал опасность появления «левого уклона» в связи с общей обстановкой наступления.

Руководство КПК предусматривало ряд мер для вовлечения беднейшего крестьянства в аграрные преобразования, для организации поддержки линии КПК с их стороны, что называлось иногда в документах КПК как «бедняцко-батрацкая линия», хотя при этом всегда присутствовал тезис о необходимости сплочения с середняком.

Сразу же после конференции руководство КПК попыталось провести в жизнь новую аграрную программу, однако попытка ее реализации довольно быстро выявила неадекватность этой программы действительным экономическим, социальным и политическим условиям освобожденных районов.

Конечно, в условиях жестко централизованной партийной системы, сложившейся в ходе кампании «чжэнфэна», руководству КПК легко удалось «выправить» так называемый правый уклон, радикализовать аграрные преобразования, но эффект этой радикализации был не совсем такой, на который рассчитывало партийное руководство.

К удивлению партийного руководства деревенская беднота «раскачивалась» с большим трудом; не так легко, как предполагалось, шла организация «союзов бедняков и батраков»; рабочие группы, посылаемые в деревню для проведения аграрной реформы, не встречали достаточного понимания со стороны сельских парторганизаций, которые устранялись от руководства этой кампанией. А если уж удавалось «раскачать» бедноту, то она стремилась прежде всего к разделу движимого имущества зажиточной части деревни и с меньшей охотой выступала за раздел земли.

Однако и там, где, казалось бы, «бедняцко-батрацкая линия» успешно проводилась в жизнь, там, где рабочим группам удавалось поднять бедноту на борьбу за уравнительный передел земли, проведение реформы выявило непредвиденные социальные и экономические результаты. Начать с того, что в реальных аграрных условиях освобожденных районов наделить бедноту землей только за счет помещиков и кулаков феодального типа не представлялось возможным. Вот почему некоторые руководители КПК (особенно из ближайшего окружения Мао Цзэдуна — Чэнь Бода, Кан Шэн) призывали отказаться от социально-экономического определения классовой принадлежности и, ссылаясь на пресловутую китайскую специфику, предлагали определять классовую принадлежность прежде всего по политическим взглядам, по размерам имущества, по происхождению («проверка предков до третьего поколения»). Такой подход казался многим кадровым работникам «практичным» и проведение «бедняцко-батрацкой линии» в условиях осередняченных освобожденных районов фактически означало зачисление в разряд экспроприируемых значительной части середняков, а иногда и бедноты. Такие «перегибы» имели место, как свидетельствуют материалы КПК, практически во всех освобожденных районах.

Распространенность подобных явлений может вызвать удивление, ибо в документах КПК всегда говорилось о необходимости «сплочения» с середняком, о необходимости учета его интересов и т.п. Более того, эти документы исходят всегда из презумпции «одобрительного» отношения середняка к уравнительному разделу земли, а также из необходимости заручиться согласием середняка, если приходится забирать у него часть земли. Однако это было несколько умозрительное построение, ибо практически середняк, вполне естественно, не хотел отдавать бедноте свою землю, не хотел уравнительного передела. Учитывая эту реальность, Лю Шаоци на конференции дал следующую инструкцию: «Если какие-то середняки решительно сопротивляются уравнительному разделу земли и даже действуют заодно с помещиками и кулаками, то, естественно, надо вести необходимую борьбу, однако борьба должна вестись все-таки во имя сплочения с середняком». Перед нами удивительное свидетельство политических методов, рожденных «чжэнфэном» и коммунистической идеологией. Середняка фактически ставили перед дилеммой: или самому («добровольно») отдать все «излишки» земли, или быть социально-политически приравненным к помещику и стать объектом беспощадной борьбы. Неудивительно, что в развернувшейся борьбе середняк оказывался зачастую на стороне помещиков и кулаков.

Таким образом, аграрная политика КПК в этих условиях фактически стимулировала и углубляла традиционный раскол китайской деревни на имущих и неимущих, а призыв к расправе с противниками аграрных преобразований вел к чрезвычайному обострению борьбы. «Что касается помещиков, — говорилось в докладе Лю Шаоци на конференции, — то их непременно надо заставить склонить головы и покориться... Если помещики упорствуют, выступают против революции, надо обязательно сурово расправляться с ними». Докладчик к такой же расправе призывал и с кулаками, а расширенное толкование понятия «эксплуататорские слои деревни» делало объектом расправ еще и часть середняков и бедноты. Эти призывы к «расправе» имели серьезные последствия — они привели к массовым убийствам, избиениям и даже пыткам в ходе аграрной реформы. Руководство КПК выступало против «эксцессов», однако его противоречивая позиция в этом вопросе (не надо «эксцессов», но надо «сурово расправляться») привела к такой перегруппировке социальных сил в деревне, когда оказывалось уже трудно сломить сопротивление противников радикальной уравнительной аграрной реформы даже силой оружия. В освобожденных районах фактически развертывался «второй фронт» вооруженной борьбы, который мог ослабить наступательный потенциал НОА.

Радикализация аграрной политики негативно сказалась и на развитии сельскохозяйственного производства в освобожденных и освобождаемых районах. Это было результатом уравнивания крестьянских хозяйств на низком, как правило, потребительском уровне, а также следствием потери стимулов производства более зажиточной частью деревни. Вместе с тем ликвидация помещиков и кулаков приводила к тому, что все бремя налогообложения и снабжения армии ложилось на плечи трудового крестьянства, только что получившего какое-то приращение земли и, естественно, рассчитывавшего на некоторое увеличение своего потребления. Это не могло не породить опасность нового социального напряжения.

Подобный ход аграрных преобразований вызвал в различных звеньях партаппарата и руководства КПК сомнения в правильности их исходных установок, привел к новому обострению борьбы по вопросам тактики аграрной реформы. Можно предположить (ибо документальными материалами по этому вопросу мы не располагаем), что обсуждение этих острых проблем внутри партийного руководства в конце 1947 — начале 1948 г. заставило Мао Цзэдуна и его окружение фактически признать провал своей аграрной политики. Осознание экономических, социальных, политических негативных последствий радикальной уравнительной аграрной политики и «бедняцко-батрацкой линии», грозивших поражением в гражданской войне, заставило руководство КПК в первой половине января 1948 г. совершить крутой поворот, отказавшись от уравнительного передела земли как главного аграрного лозунга.

В чем же основные гносеологические и социальные корни ошибочной линии маоистского руководства в аграрном вопросе? В чем причины навязчивого радикализма аграрной политики? Радикальная аграрная программа формулировалась Мао Цзэдуном в рассматриваемое время, также, впрочем, как и в предшествующие периоды, без учета реальностей китайской аграрной структуры. Обратим внимание, по крайней мере, на два важнейших компонента в маоистской трактовке аграрной ситуации в стране. Выдвигая лозунг уравнительного передела земли, Мао Цзэдун исходил из никогда не доказанного теоретически и не подтвержденного практикой аграрных преобразований тезиса, что в руках помещичье-кулацкой верхушки деревни находилось 70—80% всей земли, что почти вдвое завышает реальные цифры. В этих условиях преодолеть малоземелье бедноты практически не удалось Вместе с тем Мао Цзэдун исходит из предпосылки (о которой он не раз говорит и пишет) об активном участии в аграрных преобразованиях свыше 90% населения деревни, в том числе 70% ее населения — беднота! — прочная опора в проведении радикальной линии. В действительности радикальную аграрную политику КПК поддержала только часть бедноты — наиболее обездоленная и, как правило, уже выбитая из традиционного производственного процесса. Мао Цзэдун и его окружение (прежде всего Чэнь Бода) фактически рассматривали китайскую деревню как феодальную и произвольно выдвигали противоречия по поводу землевладения на первый план социальной жизни китайской деревни, рассматривали их как детерминирующие и в середине XX в. По сути дела, они полностью игнорировали как «азиатский» (нефеодальный) характер аграрного строя, так и социально-экономические последствия медленной, но уже весьма ощутимой капиталистической эволюции китайской деревни, в частности, не обратили внимание на тот факт, что в наиболее развитых районах социальная дифференциация была уже связана не только, а зачастую и не столько с землевладением.

Настойчивый аграрный радикализм Мао Цзэдуна стимулировался его неизменной социальной ориентацией на бедняцко-люмпенские слои деревни, которые он всегда рассматривал как главную движущую силу китайской революции. Апеллируя как к реальным нуждам этой социальной среды, так и к ее предрассудкам, он всегда рассчитывал получить (и получал!) ее поддержку. Однако эта поддержка зачастую использовалась лишь как средство политического манипулирования массами. Эта социальная ориентация, далекая от трезвой оценки действующих сил, всегда оставалась отличительной чертой маоизма как идейно-политического течения. Поддерживался аграрный радикализм и частью кадровых работников, воспитанных на образцах яньаньского «казарменного коммунизма».

Отказ от радикальной аграрной линии не был прокламирован ни в одном известном нам партийном документе, хотя, начиная с января 1948 г., судя по изданным в следующие месяцы материалам, руководство КПК принимает директивы, а также предпринимает ряд выступлений перед партийным активом, в которых не только разрабатывается и трактуется новая аграрная линия, но и дается идейно-пропагандистское прикрытие этого отступления, призванное отстоять «неизменную» правильность политической линии Мао Цзэдуна и вместе с тем найти тех, кто этой линии «не понял».

Первым и наиболее значительным в этом плане документом явилась внутрипартийная директива от 18 января, о которой уже шла речь в предшествующем разделе в связи с объявлением руководством КПК политики ЕНФ, реализовать которую можно было только при создании определенного социально-экономического фундамента для объединения всех античанкайшистских сил. «При определении курса, — говорится в этой директиве о подходе к выработке общей политической линии, — бороться против "левого" уклона или же бороться против "правого" уклона внутри партии, необходимо исходить из конкретной обстановки. Так, например, необходимо предотвращать "левый" уклон, когда войска одерживают победы, и предотвращать "правый" уклон, когда они терпят поражения или не могут добиться победы в большинстве случаев». Поскольку в январе 1948 г. о поражении речи быть не могло, весь этот пассаж означал «деликатный» поворот на сто восемьдесят градусов от установок Всекитайской аграрной конференции.

Что касается собственно аграрной программы, то главной «формулой отступления» делается концепция районирования и многоэтапности проведения аграрных преобразований. Теперь в директивных указаниях руководства КПК прежде всего подчеркивается существенная разница в целях и условиях проведения аграрной реформы между районами, освобожденными до 1945 г., после 1945 г. и, наконец, после начала контрнаступления летом 1947 г. В первых из них преобразования в основном уже завершены, во-вторых—«полустарых» —они должны проводиться сейчас, а в новых — в ближайшем будущем. Вместе с тем из последующих директив, где формулировались условия проведения аграрной реформы, выясняется, что практически «Основные положения» 1947 г. реализовать негде. Так, в одной из директив пояснялось, что реформу проводить следует только там, где прочно утвердилась новая власть, где уравнительного передела требуют батраки, бедняки и середняки (!) и где имеется достаточно партработников для проведения реформы. Если даже предположить, что все эти трудновыполнимые условия и существовали в старых освобожденных районах, то уже не было значительного количества земли для передела, а в «полустарых» и в новых освобожденных районах еще не было названных политических условий. По мере преодоления левачества и радикализма в документах КПК постепенно формулируется позитивная аграрная программа, соответствовавшая переживаемому этапу гражданской войны. Теперь партийные документы исходят прежде всего из необходимости добиваться высокой социальной и экономической эффективности аграрной политики. Так, в директиве от 24 мая 1948 г. по поводу аграрной политики в освобождаемых районах говорится: «...в течение сравнительно продолжительного периода времени после их освобождения мы должны проводить социальную политику снижения арендной платы и ссудного процента...»

Накопление опыта проведения аграрной политики в условиях наступления, изучение реальной социально-политической обстановки в освобождаемой деревне ведут к дальнейшему изменению аграрной политики. На II пленуме ЦК КПК (март 1949 г.), обобщая опыт работы в новых освобожденных районах, формулируется установка на подготовку к снижению арендной платы и ссудного процента, которые могут быть осуществлены только через год или два после освобождения. Готовясь к форсированию Янцзы, к решающему удару по гоминьдановскому режиму, руководство КПК на опыте только что освобожденных районов видит неготовность деревни — политическую и социально-психологическую — к немедленным, даже самым умеренным, аграрным преобразованиям. Вторжение в традиционные отношения деревни требовало серьезной подготовки.

В то же время руководство КПК много внимания уделяет созданию рациональной налоговой системы в деревне. Основное бремя налоговых платежей перекладывалось на помещиков и кулаков. В условиях сохранения прежних аграрных отношений эксплуататорские слои деревни, аккумулируя прибавочный продукт и будучи вынужденными затем его основную часть отдать новой власти, выступают фактически как важнейшая часть нового налогового механизма, значительно облегчая новой власти выполнение налоговых задач.

Таким образом, аграрная политика КПК после антияпонской войны претерпела сложную эволюцию. От продолжения политики периода войны (снижение арендной платы и ссудного процента) переход к политике частичной конфискации помещичьей земли («Указания 4 мая 1946 г.») и вскоре к радикальной политике уравнительного раздела земли (Всекитайская аграрная конференция 1947 г.), а затем возвращение к политике снижения арендной платы и ссудного процента (январь 1948 г.) и, наконец, выработка еще более осторожной политики — политики подготовки постепенных преобразований (март 1949 г.). Так весьма мучительно складывалась аграрная политика КПК, ставшая одним из важных факторов победоносного развития гражданской войны, ибо она подчинила решение аграрного вопроса интересам создания ЕНФ и тем самым решению основной задачи национально-освободительной борьбы. Если первоначально руководство КПК рассчитывало прийти к власти на гребне аграрной революции и крестьянской войны, то постепенно оно было вынуждено признать беспочвенность этих расчетов и правильно увидеть новые возможности в борьбе за власть в социальной изоляции бюрократической буржуазии. Аграрная политика КПК в конце концов не только обеспечила спокойный тыл и продовольственное снабжение НОА, но и нейтрализовала многомиллионные помещичье-кулацкие слои деревни, которые в противном случае могли бы оказать ожесточенное сопротивление политике КПК, стать массовой опорой гоминьдановского режима и сделать победу в гражданской войне весьма проблематичной.

Довольно резкий поворот в аграрной политике КПК сопровождался — по уже установившейся в КПК традиции — поиском виновников допущенных ошибок и «перегибов» с тем, чтобы вывести из-под удара Мао Цзэдуна. И виновники были найдены. На них указал сам Мао Цзэдун. Стремясь отмежеваться от радикализма решений Всекитайской аграрной конференции, Мао Цзэдун в ряде выступлений дает понять, что в неоправданном радикализме решений конференции прежде всего виноват ее руководитель — Лю Шаоци. Последний в свою очередь признал (на II пленуме ЦК КПК) именно себя виновным за «большинство ошибок» в аграрной политике, еще раз способствуя укреплению культа непогрешимости Мао Цзэдуна. Пришлось каяться и руководителям некоторых освобожденных районов. Так, один из руководителей парторганизации Маньчжурии — Чэнь Юнь — признал себя виновным в проведении ошибочной аграрной линии, причем в выражениях, прямо заимствованных из выступлений Мао Цзэдуна.

Но этих признаний, как представлялось руководителям КПК, было недостаточно для спасения своего «лица». Недовольство и неудовлетворенность широких масс крестьянства, в том числе и бедноты, поднятых на борьбу лозунгами существенного улучшения их материального положения, потребовали найти и на низовом уровне «козлов отпущения», на которых должен был обрушиться гнев крестьян. Ими, по замыслу Мао Цзэдуна, должны были стать низовые парторганизации, неспособные проводить «правильную» аграрную линию из-за чуждого классового происхождения многих деревенских коммунистов. Но здесь, судя по некоторым внутрипартийным документам, критическая кампания натолкнулась на несколько неожиданные сложности: в глазах крестьянства подлинным препятствием для улучшения их положения во многих случаях были кадровые работники, присвоившие себе лучшие земли, имущество и т.п. В директиве ЦК КПК от 22 февраля 1948 г. прямо говорится, что кадровые работники «...бесчинствуют и присваивают себе плоды аграрной реформы». Как оказывалось, радикализм аграрных преобразований в старых освобожденных районах дал наибольшую выгоду — независимо от их происхождения — некоторым активным кадровым работникам, которые вследствие этого стали противниками дальнейшего «углубления» аграрных преобразований.

Таким образом, выработка оптимальной аграрной политики носила в основном эмпирический характер, не сопровождаясь при этом ни подлинной самокритикой, ни попытками научного анализа реальной аграрной ситуации. А это означало, что ни на идейно-теоретическом уровне, ни на уровне социальной ориентации не были преодолены субъективистские, волюнтаристские, левацкие тенденции руководства КПК, и в иных исторических условиях (например, без давления военного фактора) они могли вновь выявиться с полной силой.