Усиление польского влияния в Галичине в середине XIX в.

25 апреля 1848 года Австрия была провозглашена конституционной монархией. Вслед за созданием поляками Центральной Народной Рады в Галиции в мае 1848 года Главную Руськую Раду (Головна Руська рада) организовали украинцы. Но на выборах в общеимперский парламент (рейхсрат) в июле 1848 года было избрано лишь 38 украинцев, т.е. 8% депутатов. Впоследствии, после возобновления в 60-х годах конституционно-парламентского правления, их число колебалось от 2 до 14 человек (только 1907 год был исключением, когда в рейхсрат прошли 32 украинца).

Хотя революция 1848–1849 годов существенно потрясла бюрократически-полицейскую систему, созданную князем К. Меттернихом, правящие круги Австрии пошли на сближение прежде всего с влиятельными меньшинствами — польским и венгерским дворянством. Украинский язык не допускался ни в общественно-культурную сферу, ни в учебные заведения — здесь царили немецкий, частично — польский, румынский, венгерский (в зависимости от региона).

В 1849 г, наместником Галиции был назначен граф Агенор Голуховский — богатый польский помещик и приближенный императора Франца Иосифа. В этом назначении было два важных аспекта: во-первых, в духе автократического курса Вены новый наместник получил широчайшие полномочия, включавшие контроль над законом, экономикой, образованием и религиозными делами в провинции; во-вторых, Голуховский представлял собой новый тип политика, считавшего, что для улучшения положения поляков больше пользы будет не в героических, но бесплодных восстаниях, а в достижении пусть небольших, но конкретных и реальных целей. В течение 25 лет Голуховский, трижды назначавшийся наместником Галиции и дважды — министром, играл решающую роль в формировании нового политического порядка в провинции.

Демонстративно подчеркивая свою верность Габсбургам и готовность благосклонно относиться к украинцам, новый наместник за кулисами вел свою политику: он неуклонно и постоянно расширял польское влияние в управлении провинцией. По его совету Вена отказалась от планов разделения Галиции на польскую и украинскую части. Его доклады, в преувеличенном виде представлявшие симпатии украинцев к России, поколебали доверие имперского правительства к «тирольцам Востока». С возрастанием своего влияния Голуховский вел все более открытую антиукраинскую и пропольскую политику. Намереваясь устранить украинское присутствие во Львовском университете, он вынудил Якова Головацкого уйти с должности профессора украинской литературы. Убежденный в необходимости полонизации украинцев, он даже попытался навязать греко-католической церкви римский календарь, а в 1859 г.— ввести латинский алфавит для украинских изданий. Однако здесь он уже зашел слишком далеко. Возмущенная проектами Голуховского, украинская интеллигенция объявила наместнику настоящую «алфавитную войну», в которой ему пришлось уступить. Тем не менее, наместник продвинулся вперед на других фронтах, систематически заменяя немецких чиновников польскими и расширяя употребление польского языка в школах. Таким образом, он заложил фундамент для резкого усиления польского влияния в Галиции.

В 1859 г, империя Габсбургов подошла к еще одному поворотному пункту, пережив жестокое поражение от французов и сардинцев в Италии. Ослабев, Габсбурги были вынуждены пойти на внутренние уступки. В результате было восстановлено конституционное парламентское правление, теперь уже ставшее постоянным. В Вене начал действовать центральный парламент, в провинциях — местные сеймы. До 1873 г, депутаты центрального парламента избирались из провинциальных сеймов.

Стараясь обеспечить себе поддержку высших классов, Вена обеспечила выгодную им избирательную систему. Члены провинциальных сеймов избирались по четырем куриям: крупных помещиков, торговых палат, мещан и сельских общин, каждая из которых имела право на определенное количество депутатов. В галицком сейме из 150 депутатов 44 были избраны от крупных помещиков, три — от торговых палат, 28 — от мещан и 74 — от сельских общин (где тоже могли пройти помещики). Насколько малым было представительство крестьян, можно увидеть из самой выборной системы: для выбора одного депутата по курии помещиков нужно было 52 голоса, а по курия сельских общин — 8764. Украинцы, как народ преимущественно крестьянский, попадали в очень невыгодное положение. На выборах в галицкий сейм количество их депутатов обычно ограничивалось максимум 15 %. Соответственно непропорционально малым было их представительство в венском парламенте. Разумеется, в Галиции парламентская система давала все преимущества польскому дворянству.

В 1867 г. потерпев поражение в войне с Пруссией, Габсбурги были вынуждены пойти на масштабные уступки венграм — сильнейшему народу империи. Результатом стал австро-венгерский компромисс, отдавший под прямую власть Венгрии почти половину империи, включая Закарпатье. Империя Габсбургов превратилась в Австро-Венгерскую империю. Успехи венгров побудили поляков требовать полного контроля над Галичиной. Формально Вена не пошла навстречу этим требованиям, однако по сути она заключила с поляками неофициальный политический компромисс: в обмен на польскую поддержку Габсбурги обещали не вмешиваться в польские дела в Галиции. В результате она превратилась в подобие польского «государства в государстве». До 1916 г. только поляки занимали пост наместника. Когда с 1871 г. центральное правительство стало назначать министра по делам Галиции, он всегда был польской национальности. Чиновничество быстро высвобождалось от немцев и становилось польским. Образование также полностью находилось в руках поляков, ив 1869 г. официальным языком образования и делопроизводства в провинции стал польский. В социально-экономическом и культурном отношении поляки были значительно сильнее украинцев. Их аристократия владела большей частью земель; интеллигенция была более многочисленной, образованной и имела более развитую профессиональную структуру; их удельный вес в городском населении рос быстрее; наконец, их достижения в области культуры, даже до 1867 г., были весьма впечатляющими.

Что же собирались делать доляки, добившись власти? Чтобы понять польскую политику с 1868 г., следует посмотреть на события глазами поляков, проникнуться их надеждами и устремлениями. Поляки, вернее их дворянство и интеллигенция (крестьянство здесь было почти так же политически наивно, как и украинское), были обиженным народом. В конце XVIII в. их лишили государственности, а когда они поднимались на ее восстановление в 1830 и 1863 годах, то терпели сокрушительное поражение. Возможно, украинцам они казались высокомерными и непобедимыми соперниками, однако многие поляки ощущали свою слабость перед лицом немцев и русских. После катастрофы 1863 г. в мышлении поляков произошли важные перемены, суть которых выражал Голуховский. Отказавшись от революционной деятельности как непродуктивной, польские лидеры избрали политику «органической работы»: конкретной (попросту будничной) деятельности, направленной на укрепление польского общества путем его модернизации. Условия, сложившиеся в Галиции, были исключительно благоприятными именно для такого подхода, вследствие чего эта провинция стала рассматриваться поляками в качестве своеобразного «Пьемонта» — плацдарма, с которого можно было начать процесс возрождения польской нации.

Как же виделась судьба украинцев, этих преданных Габсбургам «тирольцев Востока»? Отношение Вены к данной проблеме отражено в циничном заявлении одного из австрийских политиков: «Могут ли существовать русины и в какой мере — этот вопрос остается на усмотрение галицкого сейма». Иными словами, украинцы были отданы на милость поляков. Учитывая характер планов, которые поляки (а многие из них были истинными демократами) строили относительно Галиции, можно понять, почему их отношение к украинским национальным устремлениям было отрицательным. Еще более непримиримо были настроены «подоляне» — архиконсервативные польские помещики Восточной Галиции, выступавшие против украинцев не только по политическим, но и по экономическим причинам: признание прав украинцев было для них равнозначно росту крестьянских требований. Таким образом, к старым социальным противоречиям между польской шляхтой и украинским крестьянством добавился новый, еще более взрывоопасный конфликт национальных интересов. Это сочетание придавало польско-украинскому противостоянию в Галиции особую остроту.

Поначалу отношение поляков к украинцам (особенно ярко выраженное консервативными «подолянами») сводилось к тому, чтобы вообще не признавать существования украинцев как отдельной нации и доказывать, что они являются всего лишь разновидностью поляков. Отсюда и заявление одного из польских лидеров: «Нет никаких русинов, есть лишь Польша и Московия». Когда активизация деятельности украинцев в 1848 г, поставила под сомнение подобный подход, была выработана новая линия, в наиболее законченном виде выраженная Голуховским. Она сводилась к дискредитации украинцев в Вене, всяческому препятствованию их национальному и социальному развитию и усилению их полонизации.

С особой решимостью эта политика осуществлялась в области просвещения. После 1867 г, польский язык заменил немецкий во Львовском университете и во всех технических и профессиональных учебных заведениях. Самым бесцеремонным образом развернулась полонизация гимназий: к 1914 г. в провинции существовало 96 польских и только шесть украинских гимназий, т. е. по одной на каждые 42 тыс. поляков и 520 тыс. украинцев. В начальных школах польских классов было втрое больше, чем украинских.

Дискриминация украинцев присутствовала на всех уровнях. Например, в 1907 г. польские культурные учреждения получили финансовую поддержку вдесятеро большую, чем украинские. Капиталовложения, если они были, направлялись прежде всего в западную, польскую часть провинции. На каждом шагу украинцы сталкивались не только с равнодушием, но и с активным противодействием властей.

Это всепроникающее, часто сводившееся к мелочам противостояние усугублялось глубочайшей разницей в ментальности польских и украинских лидеров. Если мировоззрение польской интеллигенции несло на себе отпечаток аристократизма, то украинская интеллигенция была явно плебейской. Как писал Иван Лысяк-Рудницкий, «каждый образованный украинец лишь на одно — два поколения отдалился от дома приходского священника или крестьянской хаты». Единственной общей чертой мировоззрения образованных поляков и украинцев было, вновь говоря словами Лысяка-Рудницкого, то, что «оба общества воспринимали свой конфликт как нечто подобное великим войнам XVII ст. между польской аристократией и украинскими казаками».

2. «Москвофильство»

В 1860-е годы интересы и надежды многих образованных украинцев сосредоточились на России. В этом не было ничего удивительного, поскольку времена были таковы, что многие славянские народы (чехи, сербы, болгары) угнетаемые немцами или турками, с надеждой взирали на братьев-славян — русских, от которых они ждали помощи. Преследуя собственные цели, Россия поощряла эти славянофильские тенденции, устанавливая с «родственными» народами культурные связи и субсидируя их. Одним из первых и наиболее активных русских культурных миссионеров был известный консервативный историк Михаил Погодин, в 1835 г. посетивший Львов и установивший связи с украинской интеллигенцией. Тогда его пророссийские увещевания не оказали существенного воздействия, однако в обстановке 1860-х они стали приносить плоды.

Первым сторонником москвофильства в Галиции стал Денис Зубрицкий — историк, один из немногих украинских дворян. Вместе с неутомимым Погодиным он сумел увлечь некоторых других образованных украинцев, в том числе известного Якова Головацкого, одного из членов ««Русськой трійци»». Впрочем, решающий поворот к москвофильству в Галиции произошел в конце 1860-х, когда его идеи были приняты так называемым Святоюрским кругом греко-католического духовенства во Львове. С этого времени москвофильство стало быстро шириться среди большей части духовенства. Фактически священники оставались его главной социальной базой до конца XIX в. Охватив значительную часть западноукраинской элиты, русофильские тенденции стали играть важную роль в культурной и политической жизни Восточной Галиции, Буковины и Закарпатья.

Москвофильсто обладало притягательной силой для старорусинов не только из-за славянофильской пропаганды или разочарования в Габсбургах; многие видели в нем единственную возможность выстоять в борьбе с поляками, опираясь на поддержку России. Немаловажную роль играли мотивы социально-психологического порядка. Даже непосвященному было ясно, что украинское высшее духовенство страдает комплексом этнической и социальной неполноценности. Как и всякая элита, оно претендовало на признание и определенный престиж. В то же время польские шляхтичи не упускали случая подчеркнуть свое социальное превосходство над греко-католическими священниками. Конечно же, крестьянская природа украинского общества сама по себе не способствовала росту престижа последних, а после неудач 1860-х годов украинство стало еще менее привлекательным. Поэтому возможность отождествлять себя с могущественным царем, многочисленным русским народом и его процветающей культурой отвечала некоторым потаенным нуждам духовенства. К этому добавлялись чисто практические соображения: с учетом слабости Австрии и мощи России не исключалась возможность того, что рано или поздно русские овладеют Галицией, поэтому многие образованные украинцы считали благоразумным как можно раньше к этому подготовиться.

Отличие москвофильства украинцев от подобного явления среди чехов и других славян состояло в том, что в данном случае оно зашло очень далеко в утверждении сходства или даже идентичности украинцев и русских. По мнению таких ведущих его сторонников, как Богдан Дидыцкий, Иван Наумович, Михаил Качковский и, если говорить о Закарпатье, Адольф Добрянский, украинцы были частью триединой русской нации, другими составными частями которой были великороссы и белорусы. Впервые эти взгляды нашли свое отражение в заявлении, опубликованном в старорусинской газете «Слово», тайно субсидируемой российским правительством: «Мы не можем далее отделять себя китайской стеной от наших братьев и отвергать языковые, литературные, религиозные и этнические связи, соединяющие нас со всем русским миром. Мы больше не русины 1848 г.; мы настоящие русские». Суть этой позиции отражала популярная в то время присказка: «Лучше нам утонуть в русском море, чем в польском болоте». Еще одним следствием такого подхода было то, что, полностью полагаясь на российскую поддержку, старорусины отказались от организаторской работы в массах украинцев. Их политика перешла на рельсы инертности и пассивности.

Однако старорусинам не хватало смелости открыто порвать с Австрией. Укрепляя культурные связи с Россией, они в то же время предусмотрительно заявляли (в той же статье в «Слове»), что «мы есть и всегда будем непоколебимо верны нашему августейшему австрийскому монарху и славной династии Габсбургов». Некоторые из них, особенно высшее духовенство, в своем лавировании заходили еще дальше, утверждая, что они являются ни русскими, ни украинцами; а отдельным галицким народом. Это запутанное самовосприятие, так же как и повышенное внимание к местным особенностям, раболепствование перед силой, попытки отождествления с мощной Российской империей с одновременным стремлением сохранить региональные отличия, конечно же, не были чем-то новым в украинской истории. По сути это был западноукраинский вариант «малороссийской» ментальности, распространенной в Восточной Украине.

Влияние русофильства на украинцев наиболее явно обозначилось в языковой сфере. Выступая с позиций элиты, старорусины неуклонно отказывались принять за основу украинского литературного языка местный диалект, считая его «языком свинопасов и чабанов». Они хотели, чтобы их язык имел признанную литературную традицию и престиж. В итоге их издания публиковались на церковнославянском языке с примесью польских, русских и украинских слов.

Возможно, эта неуклюжая, искусственная языковая смесь, или, как ее называли, «язычие», и могла быть престижной, однако она еще была и малопонятной, особенно крестьянам. Даже образованные украинцы, писавшие на ней (пользуясь каждый своими бессистемными правилами), редко пользовались ею в общении, предпочитая польский язык. На вопрос, почему именно польский, старорусины отвечали: «Малороссийский — это язык крестьян, а русского мы не знаем, поэтому приходится разговаривать на цивилизованном языке поляков». Лингвистические «инновации» старорусинских русофилов были отказом от литературных принципов «Руськой трiйци» и открытых сторонников местного диалекта, появившихся в 1848 г. Русофилы выступали настолько рьяными противниками местного языка, что даже приветствовали запрет украинских публикаций в России в 1876 г. Именно языковый вопрос стал основанием для зарождения первой оппозиции галицким русофилам среди украинских студентов.

Молодому поколению нелегко было вступить в противоборство со старшим, которое уже достигло стабильного общественного положения и влияния. Русофилы доминировали почти во всех украинских учреждениях. В их руках находилась почти вся пресса, включая крупнейшую газету «Слово», издательство «Галицько-руська матиця». Кроме того, в 1870 г. русофилы создали политическую организацию — Русскую Раду, которая, по их заявлению, была прямой продолжательницей «Головной Руськой Ради» 1848 г. и претендовала на роль единственного представителя всех украинцев Галиции.

Австрийские власти, обеспокоенные усилением влияния «москвофилов», в 1882 году организовали над ними судебный процесс, но доказать их вину не удалось. Вряд ли этот факт подорвал их авторитет, однако на выборах в парламент Галиции в 1891, 1897 годах, в сейм в 1898 году «москвофилам» не удалось провести ни одного кандидата, зато народовцы увеличили свое представительство, хотя и незначительно.