Лекция 47. Смыслообразующая функция мотива

В прошлый раз мы говорили о том, что мотивы человеческой деятельности раскрывают свою двоякую функцию. Эта двоякая функция состоит в том, что мотивы — это есть то объективное, что побуждает и направляет на себя деятельность, и в этом заключается побудительная функция мотивов. Но вместе с этим открывается и другая сторона, другая функция. И эта функция заключается в том, что цели, на которые направляются действия, соответственно, содержание этих действий, приобретают то или другое значение для самого субъекта, для самого человека, в зависимости от того, каков мотив той деятельности, в которую отдельное действие, их цепочки, их сложные иерархии, операции, с помощью которых они выполняются, входят. Эту особую функцию я и предложил назвать функцией смыслообразования. При этом в соответствии с немецкой языковой традицией, впрочем, традицией романских языков тоже, я предложил назвать это «смыслом» — в отличие от «значения», то есть объективного обобщения, объективного содержания. Эту категорию следует еще уточнить по-русски дополнительным термином — «личностный смысл». Под смыслообразованием разумеется придание отдельным действиям, отдельным содержаниям этих действий личностного смысла. То есть не того, что собой данная цель, данное действие представляет объективно, а то, что они значат для меня, то есть для субъекта. Ведь описание всякого действия, описание всякой цели может вестись с двух позиций или с двух планов, на двух уровнях, если хотите.

В плане объективном — на уровне объективного описания. Но есть и другой план, утаенный, скрывающийся от объективного описания. Что это для самого субъекта? Вот на этот-то вопрос и отвечает указание на побуждение, на мотив действий, то есть на мотив деятельности, которая реализуется в действиях. Мы говорим — человек движим познавательным мотивом. Значит, его деятельность какая? Познавательная. Мы можем сказать — это только так кажется. Для него это вовсе не познавательный мотив, а какой-то другой, познавательному мотиву посторонний. Ну, скажем, продвижение в степени удовлетворения своих материальных потребностей, жадность — мало ли какие можно представить себе возможности. Фантазировать здесь можно сколько угодно, и вы не будете сильно ошибаться. Варианты бывают самые разные. Тогда для меня, скажем, достижение такой-то или такой-то цели имеет один смысл, для другого — другой смысл. Все это ведь старое, давно известное правило. Наиболее ярко, если говорить об описателях, ученых XIX века, оно выражено К.Д.Ушинским. Помимо объективного значения, явления для человека имеют еще и личностный смысл. И то, что определяет личностный смысл, есть мотивация человеческого поведения, есть действительные мотивы его деятельности. Вот откуда рождается смыслообразующая функция мотивов. Вот что такое смыслообразующая функция мотивов.

Здесь иногда допускаются очень большие упрощения, против которых я должен произнести речь. Очень часто дело изображается таким образом, что можно ограничиться объективной квалификацией целей и осуществляемых действий. Это не так. Это грубое упрощение, которое ведет к грубым просчетам. Позвольте мне привести пример из очень простой воспитательной практики. Можно добиться достаточно высокого уровня дисциплины учащихся путем систематически и, главное, неотвратимо применяемых мер взыскания. Можно? Можно. Можно добиться того же самого повышения уровня дисциплинированности другими путями. Как говорят, воспитывать внутреннюю дисциплину, я бы даже сказал, сознательную дисциплину. И те, и другие действия очень похожи, правда? Аккуратность в исполнении обязанностей. А какой же смысл приобретает это для человека? Очень разный. В одном случае, это то, что называется «я хочу избавиться от неприятностей, поэтому...» Другой: «я понимаю необходимость вести себя так, а не иначе». Это другой смысл того же самого поведения. Поведения аккуратности, дисциплинированности. Я сейчас не буду утруждать себя и вас отысканием разнообразных подробных примеров. Вы лучше сами подумайте. Примеры эти — они рядом с нами в жизни. На каждом шагу. Посмотрите. Мне очень не хочется повторять уже много раз приводившийся пример простых иллюстраций, удобных. Наверное, вы найдете их где-то в текстах, а лучше всего, если вы сами посмотрите вокруг. Они рядом с вами. Совсем рядом, каждый день нас окружают действия людей. И каждый раз вы можете спросить себя: а ради чего он действует? Иначе говоря, какой это имеет для него смысл?

Или можете повернуть вопрос — чтобы узнать о мотиве, можно характеризовать мотив через личностный смысл. Можно наоборот — характеризовать личностный смысл через открытие мотива. Но самое, пожалуй, интересное заключается в том, что осознание, смысл, открывание смысла собственных действий представляет собой такую же задачу, как открывание смысла чужих действий. И вот положение: субъект, наблюдающий поведение другого, и субъект, имеющий дело с собственным поведением, с собственными действиями, совпадают. Я это вскользь говорил, по-моему, в прошлый раз, сейчас я это хочу подчеркнуть еще.

То обстоятельство, что мотивы имеют смыслообразующую функцию, что они придают личностный смысл целям, действиям, их содержанию, ставит особую задачу — отдавание себе отчета в смысле собственного поступка. То есть отдавание себе отчета в мотивах. И эта задача не решается сразу. Это именно задача, которая требует какой-то работы. Внутренней работы, мы обыкновенно говорим. И вот эта внутренняя работа совпадает с работой постороннего наблюдателя-аналитика. Субъект, правда, имеет себя в качестве объекта анализа. Значит, работа ваша несколько осложняется. Иногда делать ее легче со стороны, чем по отношению к самому себе. Вот мы и начинаем с хода развития мотивации, деятельности, мы вступаем в еще одну, совершенно новую проблему — отдавание себе отчета в мотивах действия, в смысле действия. Я уже говорил вам шутя, когда начинал лекцию о мотиве: если вы меня спросите, знаю ли я, чем мотивировано чтение мной лекции, то я затруднюсь ответить. Я отвечу охотно мотивировкой, но не указанием на мотив. Но это положение не только мое и не только по отношению к лекции. Очень часто мотив скрыт. Это не значит, что он не действует, он действует, он побуждает, он смыслообразует, и вместе с тем скрыт.

Надо еще проделать работу по выявлению этого мотива, или, что то же самое, другим языком, в других терминах, по выявлению того, какую деятельность здесь для меня реализуют мои действия. Я понимаю, что это такое. Ну, вот я читаю лекцию. Я делаю вклад в духовное производство. Делаю какой-то вклад в подготовку специалистов такого-то и такого-то профиля. Это объективное значение того, что я делаю, правильно? Ну, а как для меня? Это может совпадать, а может не совпадать. Вот здесь трудность решения задачи на смысл моих собственных действий, а не на объективное значение. И надо сказать, что эта задача постоянно вставала перед людьми, и она запечатлена в размышлениях, в художественных произведениях, и можно поднабрать страницы, принадлежащие Герцену, Пирогову, если говорить о русских философах-демократах. В высшей степени это выражено у Льва Толстого, если говорить о писателях-классиках. На этих страницах проделывается работа по отдаванию себе отчета в смысле действий, в смысле целей. В конечном счете, в смысле существования. Я много лет тому назад поставил перед собой задачу: очень внимательно проанализировать записные книжки, дневники, так называемые ночные книжки Льва Николаевича Толстого. Собственно, все эти документы наполнены одним содержанием — бесконечным решением задачи на смысл. Вы знаете, что эта задача нашла свое трагическое завершение в знаменитом уходе Толстого. Ну, вы знаете биографическую часть этой истории, она имеет свое внутреннее развитие. Это поиск, постоянный поиск. Это вообще характерная черта Толстого. Вспомните юношеский документ, удивительный, почти подростковый. Так сказать, моральный план на всю жизнь. Это описано в романах Толстого «Детство» и «Отрочество», и там очень ясно показано, как это родилось, как надо было зафиксировать некоторый план. Как действовать, ради чего действовать. Вот опять я обращаюсь к этому простому вопросу — ради чего. Я сказал только, что, если субъект ставит себя в положение объекта (действительно, путь в этом заключается; надо посмотреть со стороны на ход действий), при этом есть один ориентир, который я сейчас вам укажу, а потом мы будем его рассматривать детально. Мы на что-то ориентируемся, решая эту задачу. Я вам скажу догматически на что. На сигнал, который надо отнести к категории эмоциональных переживаний. Когда что-то не так или, наоборот, что-то «так» в отношении вот этого «ради чего», — вы немедленно получаете сигнализацию в виде соответствующих переживаний, эмоциональных значков, которые расставляются по вашим поступкам, цели, иногда даже переползают просто на окружающие предметы, на условия, в которых разыгрываются события. Вот эти эмоциональные метки и суть те ориентиры, по которым вы и ориентируетесь в решении этой задачи. Здесь мы вступаем в очень сложную сферу, которую мы оставим в стороне. Эта сфера ценностей, потому что сфера смыслов — это и есть сфера, как философ бы сказал, этик — ценностей человеческих, личностных ценностей. Ценностей чего-то для человека, не объективных ценностей. Это мир ценностей. Вот он так и формируется.

Ну, конечно, праздно искать те отношения, о которых я говорю, осознание мотива действий в ранних возрастах. Или даже в относительно ранних возрастах. Это приходит со временем. Обычно начинается лишь в подростковом возрасте. Сначала появляется в виде маленьких островков, подготовительных форм. В стертых формах проходит. А позже появляется в развернутых формах, потому что создаются уже крупные мотивационные, что ли, объединения. Строится мотивационная сфера личности. То есть круг мотивов, понимаете? Поэтому часто решение задачи на смысл есть собственно обнаружение некоторого содержания, открывающегося внутри этой мотивационной сферы. Готовой, вернее, уже начавшей складываться, частью сложившейся и постоянно развивающейся и меняющейся в ходе развития самих жизненных отношений, жизненных ценностей человека.

Вообще о смыслообразующей функции мотивов можно говорить очень много, и если дать этому размах, например, включить сюда всю систему представлений о шкале ценностей, перейти в этику, в этико-психологическую проблематику, и уж во всяком случае в проблематику личности как целостного психологического образования — то я здесь должен необходимо прервать изложение. У меня не хватает материала для дальнейшего изложения. Прежде всего потому, что я не затрагивал двух очень важных проблем. Это проблема эмоций, чувств, без чего я не могу продолжать. Это проблема, которую обычно называют проблемой воли, очень важная проблема. И, наконец, это проблема самой личности, только внутри которой проблема смыслообразования и может решаться.

Но ведь я ввел положение о двойной функции мотивов лишь в связи с очень ограниченной задачей. Я напомню вам: я говорил о проблеме классификации, что ли, мотивов, анализа их. Значит, мы открыли при подходе к этой проблеме смыслообразующую и побудительную силы и, отсюда, возможность различения мотивов-стимулов, еще раз повторяю, и собственно мотивов, смысл о образующих.

А ради чего это делается? И что может служить дополнительной стимуляцией и контрстимуляцией? Действует ли она в ту же сторону, что и мотив основной, или, наоборот, действует в противоположном направлении от побудительного действия главного смыслообразующего мотива? Поэтому я в дальнейшем буду употреблять термин «мотив» для обозначения смыслообразующих и побуждающих мотивов и термин «побудитель», «побуждающий стимул», или «дополнительная стимуляция», или «стимул» просто — для мотивов, лишенных самостоятельной смыслообразующей функции из-за того, что они подчинены другому мотиву, вступили в иерархическое отношение к другому мотиву, который является ведущим по отношению к ним.

Мне стоит остановиться на одном вопросе, последнем в классификации. Это вопрос об отношении мотива к сознанию. Вскользь я сделал все необходимые замечания, сейчас нужно подвести некоторый итог. Я начну с первого положения. Мотивы могут актуально не осознаваться. Здесь важны оба слова. «Актуально» — столь же важное слово, как «не осознаваться» или «осознаваться». Актуально — что это значит? Это значит — в тот момент, когда происходит, сейчас. Если я говорю об актуально данной мне вещи, то это значит — в данную минуту действующее, воздействующее, вещь, передо мной находящаяся. И по отношению к сознанию прежде всего мы можем сделать такую отметку. Актуально мотивы могут не осознаваться. А могут сознаваться? Могут. Но только давайте условимся. Если мы расчленим мотивы на актуально сознаваемые и актуально не осознаваемые, то мы получим такое деление: огромный класс актуально не осознаваемых мотивов — большинство — и узкий круг актуально сознаваемых мотивов. Я бы сказал, почти чрезвычайные случаи.

Если вы внимательны по отношению к собственным действиям, то вы, вероятно, обратили внимание на то, что на вопрос о том, ради чего вы совершаете то или другое действие, вы сразу же испытываете затруднение: по крайней мере, вам нужно либо дать мотивировку, то есть открыть значение вашего акта, объективное значение, либо пойти по другому пути. Дать себе отчет в этом действительном побуждении — сразу это, может, и не удастся. Для этого, может быть, нужно какое-то дополнительное условие. Бывает иначе, когда актуально осознается мотив действия. Он осознан, и все остальное является заранее осознанным. Это относительно малая часть наших действий. Я говорю про действия обыкновенные, в жизни, действия на узком поле и профессиональные действия. Я говорю «иногда», не обязательно «всегда». Вот здесь мы имеем первое деление, дихотомию — актуально сознаваемое и актуально не осознаваемое. Но можно отбросить слово «актуально». И тогда возникает новое еще деление — на сознаваемые и неосознаваемые. Неважно, как они сознаваемы, ретроспективно или проспективно, то есть заранее. Если ретроспективно — то это актуально не осознаваемые, но, вообще, осознаваемые мотивы. И есть еще неосознаваемые.

Итак, я буду говорить так: проспективно сознаваемые — значит актуально сознаваемые. Ретроспективно осознаваемые — значит актуально не осознаваемые. И тогда возникает вопрос о том, какова судьба этой ретроспекции. Целый ли мотив ретроспективно осознаваем? Мне нужно вам сказать, что ретроспективно мотивы сознаваемы. А вот происходит ли ретроспективное осознавание или нет фактически — на этот вопрос ответить нельзя.

Я могу говорить только предположительно об особом механизме, который приводит необходимо к осознанию мотива, ретроспективному иногда, иногда к проспективному даже, то есть так, что мотив делается осознаваемым всегда, актуально осознаваемым в процессе действия. Этот механизм тоже не изобретен недавно, он известен очень давно. Он был открыт в XIX столетии и даже предвосхищен еще раньше. Это механизм, который в XIX веке В.Вундт назвал механизмом гетерогонии целей. Оставим в стороне трактовку Вундта, и этот термин — гетерогония целей. Значит, она гетерогенна, извне как бы приходящая. А возьмем то, какое содержание вкладывал Вундт, то есть какие факты, прежде всего, он имел в виду, когда вводил это понятие.

Он, как и многие авторы до него, размышлявшие над жизнью, наблюдавшие жизнь, обратил внимание на следующую вещь. Иногда перед человеком возникают цели, которые он стремится достигнуть ради чего-нибудь постороннего этим целям. А динамика движения показывает, что иногда эти цели, достигаемые ради чего-то другого, постороннего этим целям, превращаются в самоцели, то есть приобретают собственную ценность. Собственный смысл, сказал бы я своим языком. Начинают преобразовывать, приобретая сами побудительную силу. Некоторые мотивы так именно и происходят. Иначе просто не может происходить их формирование. Таковы, например, познавательные мотивы. Они очень часто формируются так. Сначала возникают познавательные цели, достижение которых мотивировано тем или иным образом. Например, потребностью в каком-то использовании получаемых знаний. Это очень сложный случай, больше имеющий историческое значение. Ну, а такой детский, ординарный случай — ради включения в какой-то круг общения, правда? И получения поощрений, положительных санкций. А затем оказывается, что сама по себе эта познавательная цель — ради нее-то и происходит остальное. И само действие, а может быть, и какие-либо другие действия, обслуживающие познавательную деятельность, то есть самоценную познавательную деятельность. Она есть самая главная. Об этом мы будем говорить, когда мы перейдем к личности.

Таким образом, одно из происхождений мотивов есть приобретение целью сознательной побудительной и смысл о образующей функции. И если цель — всегда сознательное образование — становится мотивом, то, естественно, мотив это какой? Проспективно сознаваемый и актуально и потенциально сознаваемый. Это логический вывод. Значит, самое интересное — это смыслообразование, то есть, вернее, превращение цели в мотивы, которое вовсе не всегда, но происходит. Не всякая цель способна стать мотивом. Приобрести значение мотива. Но некоторые цели это значение приобретают. Сначала человек осуществляет действия ради чего-то, ради какого-то мотива, затем сами эти цели или сама эта генеральная, генерализованная, обобщенная цель превращается в мотив действия. Ясно ли я выражаю свою мысль, товарищи? Ясно.

Опять это мы наблюдаем повседневно в жизни в развитии ребенка, в особенности детей немножко постарше, школьников, скажем. Постоянно. Тоже процесс сначала скрытый, потом мы можем дать себе отчет. Ну, правда, тут тоже требуется дополнительная, внутренняя, так сказать, работа. Какие-то наблюдения над собой.

Иногда некоторые цели ставятся по мотиву детского, подросткового развития. Ради поддержания общения с другими. Это общие цели. А затем сама эта цель может приобрести самостоятельное значение. Она уже не служит больше звеном, связывающим подростка с другими людьми в общении. Она действует и вне этой зависимости, вне связи с достижением цели общения.

То есть в этом достижении цели совершается какой-то процесс общения. А цели эти приобрели самостоятельный смысл. Этот механизм далеко не разгаданный, товарищи, потому что вот эти сдвиги мотивов на цели, трансформация тем самым мотивов и целей в новые мотивы — это процесс, по-видимому, очень сложный. Я повторяю, если бы вы меня спросили сейчас прямо, знаю ли я что-нибудь об этом механизме, я бы ответил так: если и знаю что-нибудь, то очень немногое. Очень далекое от полного знания. То есть некоторые очень ориентировочные вещи. Ну, а живые иллюстрации, фактология этого не составляет никакого труда. Позвольте мне рассказать небольшое исследование, которое было проведено на факультете в связи с образованием или необразованием вот таких познавательных мотивов. Для краткости можно говорить об образовании познавательных интересов, но здесь речь идет о познавательных мотивах в собственном смысле. Я вам расскажу эксперимент, чтобы показать, по какому пути может идти исследование. Не вычурное исследование, без особенных экстренных методов, простое. Я расскажу его результат, вы обсудите, насколько этот путь исследования достаточен для констатации произошедшей трансформации или, может быть, даже для проникновения в механизм этой трансформации. Исследование проведено было одним из аспирантов факультета. К сожалению, это исследование не опубликовано из-за тяжкого заболевания аспиранта, не завершившего литературного изложения итогов своей работы.

Все дело началось с обыденного наблюдения. У некоторых старших школьников формируются настоящие познавательные мотивы. У других они не формируются. Это не исключает даже и хорошо успевающих учеников. По-видимому, хорошее знание того или иного учебного предмета само по себе не показывает еще, что сформировались познавательные мотивы. Оно может свидетельствовать о другом. Ну, скажем о какой-то усидчивости, может быть, мотивированной аккуратности, большой работоспособности, мотивированной другими факторами, социального порядка. Необходимостью хорошо окончить среднее учебное заведение. Может быть, сознанием необходимости сдавать экзамены в высшее учебное заведение, иметь хороший аттестат. Опыты были проведены очень просто, как я говорил, и по следующей процедуре. Методика очень проста. Прежде всего, были взяты две довольно большие группы десятиклассников, в середине учебного года, между второй и третьей четвертью примерно. Они были отобраны очень тщательно. Причем эти группы были сделаны по методу крайних случаев. Были исключены из списка все случаи, где была известная неопределенность по результатам наблюдения об отношении к обязанностям. Это и отметки, и мнение учителей, и так дальше. Косвенным образом были собраны данные. Взяли группу явно работающих без познавательного интереса и явно обнаруживающих этот интерес. Взяли нарочно полярные группы, чтобы посмотреть яснее. Затем происходило следующее. С ними вел разговор, во-первых, мужчина. Вы понимаете, что это важно для школьника. Мужчина, взрослый, который объяснял, что он просит каждого из одноклассников для научных целей прорешать ряд задач. И что таким образом будет вестись психологическое исследование познавательных процессов. Это маскированная цель.

Ну и действительно, предлагались задачи. Причем, их предупреждали совершенно добросовестно, что если они хотят добровольно, так сказать, затратить известное время (это занимало час, не менее, иногда чуть-чуть больше), то придется решать серию задач. Бескорыстно. Задачи будут интересные и неинтересные, трудные и легкие. Некоторые из них будут действительно трудные. Им давалась серия задач каждому. При этом экспериментатор устраивал так, что кто-то всегда сидел в комнате, в классе вроде как для помощи или для протоколирования записи.

Сначала надо было дать ряд задач на уравнивание, чтобы уравнять группы в некоторых отношениях. Это были задачи, разработанные очень известным автором, Куртом Левином. Задачи, которые заключались в том, что предлагалась монотонная работа. Выполнение монотонного узора. С тем, чтобы посмотреть отношение к обязанностям, потому что задание надоедливое. И принцип заключался в том, чтобы заметить, когда начинается варьирование. Понимаете, насколько это продолжается. Какие там есть нюансы. А затем давали задачи разного рода, уже трудные. Вот одна из задач. Она называется по-разному. Иногда ее называют «задача Солитер», иногда «25», иногда еще какие-то названия. Смысл этой задачи состоит в том, что перед испытуемым располагается клетка, состоящая из 25 квадратов, в которой лежат 25 шариков, или фишек, что все равно, предлагают снять любую из них. А дальше, ходом через клетку, через шарик, снимать ту, через которую переступил шарик. Цель заключается в том, чтобы на доске остался один шарик. Это задача очень трудная, поэтому мы подменили ее, поставили задачу, чтобы осталось два шарика. Не один, а два. Потому что это почти в два раза упрощает задачу.

Мы терпеливо дожидались того момента, когда оставалось два шарика. Иногда на это уходило полчаса, иногда сорок минут, иногда быстрее. Это была вполне разумная идея, потому что все испытуемые, увидев, что они уже оторвались от группы в три шарика, прекращают работу. Опять заново заполняли поле и снова начинали решать. Значит, не просто пробы и ошибки, случайным образом. Совершенно сознательный, прослеживаемый, контролируемый процесс. В тот момент, когда оставалось два шарика на доске, дело прерывалось поздравлением, так сказать, с успехом. Задача решена, все, теперь отдых перед следующей задачей. И экспериментатор уходил, оставался второй, присутствующий пассивно, безмолвно человек. Вот теперь наблюдались два рода отношений. Одно — заполнение перерыва. Оно заключалось в чем угодно. Но более интересно второе. Оно представляет интерес, потому что (этот термин мы взяли из школы Курта Левина) есть явление возврата к действию. Оно было не завершено, оно было прервано и действовал закон прерванного действия. Вы могли проверить это в дальнейшем тестировании, действие обнаружило себя как прерванное. Что это значит? Цель не достигнута. Какая цель?

Какая цель была достигнута и какая нет? Если цель — достижение вещественного результата (оставить не более двух шариков), она была достигнута и действие завершено. Соответственно, в памяти оно не фиксировалось особым, подчеркнутым образом, как симптоматика незавершенного действия, по Левину. Но оказывается, что у половины испытуемых действие попадало в категорию незавершенных. Цель какая была? Познавательная. Почему же действие осталось незавершенным? А решение-то не было найдено. То есть перерыв использовали на что? На новую попытку решения. Иногда было очень выразительно. Оставляли два шарика, и с обратного конца решали. Старались найти правило решения, алгоритм решения. Что обнаружилось? Расчленение двух целей. Цели вещественной и цели познавательной. В одном случае важно было получить решение, то есть значение имел результат. Смысл был в достижении результата, похвалы экспериментатора и всякое там прочее. Показать себя, правда? Все-таки это задача на интеллект, на ум. Во втором случае — типичный познавательный мотив. Узнать, как я решил. Как она решила задачу.

Кстати, я должен сделать замечание, или объяснение. Задача очень трудная. А алгоритм решения до сих пор неизвестен. По крайней мере, его никто не пробовал сформулировать. А ситуация возникла такая же, как и в знаменитой задаче на четыре кубика. Она существует очень давно. Найдено, наконец, решение. Это такое решение, что не всякому профессиональному математику, имеющему профессиональное математическое образование, доступно для для полного понимания. И то еще скептики говорят, что она так и не решена. Это очень трудная задача. Здесь нет решения. Тут перед этим, года три тому назад, давали эту задачу Ленинградскому вычислительному центру, который, с помощью своей большой машины, пробовал эти алгоритмы подобрать, что-то программировать бесконечно. Ничего не вышло. Задача не решается на машине. То есть, видите, это можно решить перебором. Перебор бесконечно длинный. Можно все решить перебором, если сто лет решать. Так что здесь эмпирические правила есть некоторые. Даже есть, как это теперь модно говорить, некоторые эвристики, но нет того, что представляет собой настоящее описание решения. Скорее всего, наводящие, облегчающие какие-то шаги. Кстати, обратный путь не дает решения. Это прибавление шариков, а не вычитание.

Дальше шла следующая серия задач. Там описывается живой эксперимент с теоретическими отношениями. Очень трудная задача, которая решается одним способом — прилаживанием. Подобными, знаете, бывают головоломки китайского типа: собрать фигуру из кусочков. Решение ее требовало приблизительно того же времени. Вообще, там довольно занимательно были подобраны задачи. Опять перерыв. Ни одного случая возвращения. Потому что задача сама по себе, по своей природе, объективно не познавательная.

Варьировали интересные задачи, варьировали эксперимент для того, чтобы еще и еще раз проверить правильность гипотезы и подтверждение. Группа разделилась на две части, причем в точном соответствии с предсказанием, основанном на клиническом заключении. Значит, казалось бы, сама методика оказалась валидной, если выражаться языком составителей тестов. Хороший тест для данных условий, для данного контингента. Это ученики-десятиклассники, у части которых выработалось, а у части которых не выработалось познавательное отношение. Значит, критерий очень простой. Несовпадение вещественной цели и этой же цели, представленной в ее познавательном содержании. Познавательное содержание не открывается. Ясен или нет смысл всех этих экспериментов?

Можно ли идти по этому пути? Не знаю. Не могу вам сказать. Вообще, это один из путей, по которому к исследованию мотивов, их трансформаций, соотношения целей и мотивов мы можем пробовать идти. В какую сторону его можно развивать, я действительно сказать вам не могу.

Я теперь резюмирую. Значит, мы пришли к представлению об очень сложной классификации мотивов, которую невозможно осуществить по одному какому-нибудь основанию. По-видимому, есть ряд отношений. В частности, вот это отношение, которое вы здесь видите, — порождение мотивов. Вот первый случай, мы разобрали, — трансформация цели. Соответственно, меняется и место в сознании. Я еще раз резюмирую. Есть мотивы не осознаваемые, есть мотивы, которые могут быть осознаны путем своеобразной работы, наконец, мотивы, проспективно сознаваемые, которые по своему происхождению состоят в том, что они суть мотивы, которые выступают прежде в виде целей, приобретающих самостоятельную побудительную силу. Это, собственно, очень простое деление.

Тут возникает большая, сложная проблема соотношения того содержания сознания, которое составляет круг понятий, значений, и тех содержаний сознания,

которые выражают собой отношение к знаемому, то есть смысл. Но, повторяю, это выходит за пределы темы мотивов. Это скорее относится к теме, которую можно было бы назвать «строение сознания». Я эту тему затрагивать в данном куске курса не буду. Если у вас возникнет потребность этим заняться, то, я думаю, после того как мы закончим этот раздел.

Вопрос: «Вы сказали, что большинство мотивов нами не осознаются, но может ли так быть, что если человек находится на достаточно высоком уровне, то он все-таки доходит до такого состояния, что практически все свои мотивы осознает. Или это ему только кажется?»

Вопрос поставлен правильно. Что можно, о чем можно говорить с достаточной уверенностью? Ну, прежде всего, с достаточной уверенностью можно говорить о том, что в большинстве случаев актуальные мотивы не осознаются. Каков мотив вашего вопроса?

[«Не знаю. Так просто.]¹

Как, товарищи, это очевидно или нет?

[«А кто может судить, очевидно это или нет?»]

Обстоятельства дела. Я вам сейчас скажу, какой здесь путь. Посмотреть вообще, склонны ли вы задавать вопросы. Вы ведь интересуетесь курсом или нет? А вот представьте себе, что вас упрекают в пассивности. Что вы мало выступаете на семинарах, себя не обнаруживаете. Решили — эх, надо исправляться. А ну, к случаю, задам некоторый вопрос. Может быть такое? [«Это не мой случай»]

Так я же не навязываю вам своей интерпретации, я абстрактно рассматриваю. Что можно сказать по одному акту? Бывает ли иллюзорно? Бывает. А можно рассказать такой обыкновенный ординарный случай. Вы, наверное, слышали или читали в художественной литературе, что иногда возникновение чувства к женщине или к мужчине, влюбленность, сначала отмечается другими, потом самим субъектом. Ну, это обычно, банально. Тривиальный случай. Итак, я стремлюсь попасть на спектакль. У меня, очевидно, потребность посмотреть этот спектакль. Хитрый брат, сосед, друг, приятель говорит: «Угу. Ну, там же будет такая-то! Все ясно, почему он стремится во что бы то ни стало получить билет». Есть мотив? Даже два. Какой является смыслообразующим и, вместе с тем, основным, движущим? По догадке окружающих — второй. Ну, а можно проверить экспериментально. Представим себе, что телефонный звонок: никакой встречи не намечается. Как он будет действовать? Продолжать усилия или прекратит усилия? Вот вам и тест. Понятно? Теперь ясно, как может возникнуть иллюзорное представление? Оно, собственно, не иллюзорная мотивация, а отсутствие ясного отчета. Это не иллюзия, а неосознаваемость мотива. Товарищи, это бывает не только в этой сфере отношений.

Человек иногда рассуждает с другими, мотивируя свои поступки тем, что он ориентируется на выгодность какого-нибудь занятия. Потом оказывается, что он лишается этого занятия. И вдруг выясняется, что он лишается важнейшего содержания своей жизни! И обнаруживается, что мотивы-то были гораздо более высокого уровня, чем он сам это понимал. Он понял это ретроспективно. Я вам говорил: ориентиры — эмоциональные знаки. Вот и получилось. Ему горько. Вот и народная мудрость говорит: «Что имеем, не ценим. Потерявши — плачем». Бывает и не так. Бывает, и наоборот, человек обретает себя. И бывают такие жизненные ситуации, когда человек расцветает, что называется, как личность. Вследствие чего? Оказывается, что занятие-то найденное отвечает ему в высшей степени. Подчиненным, малозначимым каким-то побуждениям? Нет, наоборот. Самым высоким. Вот так тоже бывает. Я привел один случай, а потом контрастный. Чтобы у вас не создавалось впечатление перекоса в какую-то одну сторону. И какое великолепное человеческое зрелище являют собой люди, которые у вас на глазах находят себя в деле. А только в деле можно найти себя. В деле в каком смысле? Не обязательно в механическом смысле. В человеческих отношениях, в различных сферах человеческой деятельности, правда? Вот мы тогда удивляемся и говорим: «Посмотрите, был такой не выдающийся ничем молодой человек. Вот попал на эту стезю, какой он теперь? Появились и способности, и индивидуальность». Да, это динамика развития личности. Это вы меня загнали вашим вопросом в откладываемую проблему личности.

Ну, пожалуйста, еще вопросы. Вот я сейчас осознал мотив, по которому я с живым интересом, в силу чего я с интересом жду ваших вопросов. Мне очень хочется познакомиться с вами. Вы понимаете, это я все говорю. А мне хочется, чтобы вы немножко поговорили, хоть в вопросах. Пожалуйста.

< Вопрос неразборчив>

Очень хороший вопрос, прекрасный. У нас как раз есть время, чтобы спокойно разобраться в этом вопросе. Вот давайте восстановим правду. Давайте вообще договариваться так. Мы всегда будем говорить правду. И вы, и я. Договорились? Договорились. Ну вот, восстанавливаем правду по Фрейду. Главная правда по Фрейду заключается в том, что Фрейд тоже, как практик, имеющий общение с живыми людьми, как врач, имеет дело с нервнобольными, с раненными людьми, раненными морально, психологически. У него, естественно, возник вопрос о мотивационной сфере личности. И он поставил перед собой вопрос в такой форме: «Что самое главное, что движет человеком, где оно коренится?» Оно коренится, может быть, в окружающем мире, в среде социальной, в требованиях общества? Нет, напротив. Потому что он видел, как разыгрываются конфликты. Между чем и чем? И когда была выдвинута гипотеза, не очень новая, кстати говоря, — воскрешена была гипотеза, что есть что-то, глубоко внутри человека коренящееся. И это внутри человека коренящееся — это мир биологических влечений. Можете это называть инстинктами. Все равно. Какое же из них самое-самое главное? Ну, конечно, жизненное влечение — это какое влечение? Это либидо. То есть это влечение сексуальное, половое. Либидо — очень широкое понятие, надо вам сказать.

Тогда возникает вопрос. Какова же судьба этого влечения? И тогда выясняется, что судьба этого и подобных им влечений, для фрейдистов, Адлера, например, состоит в том, что это влечение пытается реализовать себя и наталкивается на массу преград, которые создает наша культура, общество. В результате разыгрывается динамика, которая выражается в том, что эти влечения подавляются, а вместе с тем проявляются. Только каким способом? Не в своих формах. Сублимация, символизация. А в конечном счете, если вы поскребете, пойдете в глубину, то вы придете к этим простым обыкновенным биологическим влечениям. Вот это копание, уход в глубину, поиск тайны человеческой сущности в глубинных биологических ее основаниях, и характеризует фрейдизм и всю глубинную психологию. Если сопоставить с этим все то, что я говорил о потребностях, то есть о тех же влечениях, фактически о мотивах, о сознавании мотивов, то я бы сказал, что это приблизительно наоборот. Не вполне наоборот, не механически наоборот, но с обратными знаками.

Крупнейший советский психолог, сделавший первые шаги в развитии исторического подхода к человеку, человеческой психике (я имею в виду Выготского), когда перед ним возник вопрос, о котором мы сейчас говорим, отвечал так: «Наша психология, — говорил он, возглавляя новую психологическую школу, — не глубинная, а вершинная»². То есть он показал противоположность этого движения.

Вот давайте сейчас разберемся, какова судьба этой потребности, влечений, другими словами. Помните основной тезис? Потребности находят себя, свое содержание во внешнем мире. А еще грубее? Потребности человека производятся обществом, потому что производятся предметом. Идеальные потребности, высшие потребности — идеальным предметом. Чтобы иметь потребность знания, нужно, чтобы было накоплено научное знание, правда? Тогда могут быть периодические научные интересы. Короче говоря, словами Карла Маркса, чтобы развилось музыкальное ухо, музыкальный слух, нужно иметь музыку. Но музыку производят, правда? Оно создается, это творение человечества, это аккумулированное, накопленное богатство музыки. То же самое с сознанием. Что же есть сознание: инстанция, оказывающая давление или формирующая, движущая, развивающая? Движущая, развивающая. Что такое осознание мотивов? Их возвышение, а не подавление! Вам понятно? Что выше — мотивы неосознаваемые или сознаваемые? Сознаваемые. Значит, не против развития мотивационной сферы работает, собственно говоря, сознание. А куда? В сторону развития, расширения, совершенствования. Значит, выходит, глубинная психология устремляет свой взор в глубину, назад, в эволюцию. Правильно?

Историческая психология, усвоившая исторический подход к человеческой психике и к человеческому сознанию, смотрит куда? Проспективно, в будущее. Вот я тут с вами говорил насчет того, что смотреть вперед — значит смотреть, какова судьба потребностей, их возвышение, а не становление. Вот они возвышаются над природой. Это неизбежно, это их судьба. Как подойти к актуальным проблемам? Да ведь их нельзя понять иначе, как подойдя к ним с известной перспективой позитивного развития.

Та же самая история с эмоциями. Очень популярна концепция вырождения эмоций. Идеал англичанина-колонизатора, на лице которого не изображаются никакие чувства. Каменное лицо. Торжествующего над теми народностям, дикарями, которые, наоборот, очень экспрессивны и живут полной эмоциональной жизнью. Идеал здесь в падении эмоциональной чувствительности, в бездушности известной, во владении собой, этими эмоциями. Ну, прямо наоборот, говорим мы. Вопрос заключается в том, чтобы увидеть будущее развитие эмоциональной жизни. Не инволюция, а эволюция. Опять по отношению к глубинным теориям этот вопрос решается противоположно. Это не просто перевернутая кверху ногами композиция. Это перевернутая в каком-то другом смысле. Совсем с другой точки зрения прочитанная.

Фрейдизм — интересный? Интересный. Там есть правда какая-то? Есть. Только хорошо она понята или извращенно понята? А вот понята она извращенно. Поэтому я за вклад Фрейда и против фрейдизма как теоретического обобщения этого вклада. Правда, я немножко против и этого вклада. Ну, просто потому, что очень важное и ценное, что есть у Фрейда, было описано до Фрейда. Теми же самыми учениками Шарко, вместе с которыми он работал в Сальпетриере, из которого он и вышел. Вот один из крупнейших психопатологов, занимавшийся пограничными случаями, современник Фрейда и соученик его по клинике Шарко, так сказать, однокашник, Пьер Жане, очень остро критиковал Фрейда как раз за то, что Фрейд представлял некоторые капитальные факты как им открытые, в то время как они были, вообще говоря, уже описаны. Ошибочные действия, целый ряд других вещей.

Что им внесена скромная доля фактических открытий каких-то новых явлений и в огромной мере — метафизическая теория всего этого процесса. Понимаете? То есть вклад был больше мистико-теоретический и гораздо меньше клинический и фактический. Поменьше клиники, побольше происхождения мифов, их соотношения с жизнью. Здесь больше философия, связывающая факты, но не сама клиника. Поэтому и практический эффект фрейдизма оказался в высшей степени двусмысленным. Иногда это помогает, иногда — нет. Вопрос заключается в том, когда помогает, а когда — нет. Фрейд был трезвым человеком и говорил, когда, например, не помогает. Например, в Советском Союзе не может помочь. Почему? Бесплатное лечение. А успех лечения — обязательно высокий гонорар врачу. Попробуй потом не выздоровей. Деньги-то уплачены!

У Фрейда высказывания по поводу советской медицины нет. Но когда Фрейду задали вопрос, почему он, богатый человек, требует колоссальных гонораров со своих больных, то он сказал: для того чтобы обеспечить терапевтический эффект. Вот это подлинно. Вы понимаете, тут масса механизмов. В том числе и этот механизм. Значение, которое придается через траты, расходы на врача. В общем, с этим распутывался долго Ференци, замечательный швейцарский психиатр. До сих пор распутываются с настоящим механизмом терапевтического эффекта. Я закончу следующими словами, чтобы уж покончить с Фрейдом в этом отношении, с эффектом его, на который всегда тыкают пальцем. Говорил я с одним современным психоаналитиком. И спросил его: ну как вы, с вашим теоретическим видением психологических проблем, занимаетесь практикой психоаналитического лечения? Он мне ответил очень просто, этот крупный канадский ученый: «А я предпочитаю не отказывать в помощи страждущему человеку. Почему я избрал именно психотерапию Фрейда, а не другого? По той простой причине, что на американском континенте фрейдистская терапия самая популярная. А не потому, что именно она самая действенная. Она самая действенная потому, что она самая популярная. А суть заключается в том, чтобы поговорить с человеком и снять часть морального груза, которая на него давит, и переложить на собственные плечи». Понятно? Суть в чем? В общении. А не в той теории, которая обосновывает это общение. Можно лечить по Фрейду, можно общаться по Ференци, можно общаться по Дюбуа. Важно уметь снять с человека груз, который вводит его в невроз. Вот вам и объяснение.

¹ В квадратные скобки заключены реплики слушателей. — Ред.

² См.: Выготский Л.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т. 1. С. 166.