Потсдам

 

21 мая Сталин предложил Черчиллю и Трумэну встретиться в Берлине. Черчилль немедленно согласился: «Я очень хотел бы повидать вас как можно скорее». Но он уже начал говорить языком, который пугал окружающих. 28 мая на официальном банкете в честь покидающих правительство членов кабинета он сказал, что если новая смертельная угроза возникнет, «мы повторим все, что проделали сейчас». Окружающим хотелось верить, что это только фраза. Черчилль объявил палате общин, что за период между сентябрем 1939 года и февралем 1945 года погибло 307210 солдат Британского содружества наций. Это было в три раза меньше, чем потери за первую мировую войну (996230 человек). Черчилль видел свою историческую заслугу в том, что сохранил жизни целого поколения англичан. Ради этого он рисковал в антигитлеровской коалиции, во многом ради этого он два года оттягивал открытие второго фронта.

11 июня Черчилль на заседании комитета начальников штабов сделал такую оценку сложившегося положения в Европе. «Русские гораздо дальше продвинулись на запад, чем мы могли ожидать. Они всемогущи в Европе. В любое время, если они так решат, они могут пройти всю оставшуюся Европу и вытолкнуть нас на свой остров. У них превосходство два к одному над нашими силами». Для предотвращения такого развития событий союзникам следует встретиться. Выбор места встречи пал на удивительным образом нетронутый пригород Берлина Бабельсберг – немецкий Голливуд, центр кинопроизводства. В то время как неподалеку в Берлине руины и трупы кричали о только что завершившейся войне, дипломаты, по словам советника Черчилля Кадогана, «оказались в милом маленьком городке посредине разрушенной страны».

Накануне конференции западные союзники, как свидетельствует английский дипломат, «обсуждали один лишь вопрос: является ли Россия миролюбивой и желает ли она присоединиться к западному клубу – но испытывает при этом опасения, или ее целью является мировое доминирование и она будет стремиться обойти нас в области дипломатии». Преобладал вывод: рациональнее предполагать худшее. Неподалеку от Черчилля в Потсдаме расположился президент Трумэн, и к нему Черчилль отправился на второй день. Этот президент не питал к русским сантиментов. Проговорив с ним два часа, премьер-министр вышел со словами: «Я могу с ним работать». Черчилль в мемуарах: «Трумэн произвел на меня впечатление веселой, точной, блестящей манерой разговора и очевидной силой в принятии решений».

После этой встречи Черчилль поехал осматривать руины рейхсканцелярии, по ней его провели русские. «Река крови пролегла между германской расой и народами почти всей Европы. Это не была горячая кровь битвы, где на удар отвечают ударом. Это была холодная кровь расстрелов и эшафотов, которая оставляет неистребимый след поколениям и столетиям», – записал Черчилль. Но «возле автомобиля собралась толпа берлинцев… Моя ненависть умерла вместе с их капитуляцией, и я был тронут проявлением их приязни равно как и нищенским внешним видом». По свидетельству капитана Пима, осматривая руины, Черчилль заметил: «Вот что было бы с нами, если бы победили они».

В Цецилиенгофе Черчилль встретился со Сталиным, который сообщил о демаршах японских дипломатов: «Японцы осознают мощь союзников и очень напуганы. Что такое безоговорочная капитуляция, можно видеть здесь, в Берлине и в остальной Германии». Черчилль сказал, что Британия «приветствует Россию как великую державу и особенно как державу морскую. Чем больше кораблей плавает по морям, тем лучше будут наши отношения». Сталин был изумлен тем, что Черчилль взял с собой своего политического соперника Эттли: как можно представить себе поражение на выборах? Как бы ни повернулась далее история, но на данном этапе очевидцы фиксируют слова Черчилля, которые тот повторил многократно: «Мне нравится этот человек». Иден пишет, что премьер попал под необъяснимое влияние.

На этом этапе Трумэн сознательно стремился создать о себе мнение как о решительном и жестком политике и был доволен, когда это ему удавалось. Матери он писал после первой встречи со Сталиным и Черчиллем: «Стоило мне занять пост председателя, как я заставил их двигаться». Сталин показал склонность сотрудничать при решении спорных проблем, что же касается Черчилля, то, казалось, что он поглощен предстоящими выборами, которые по его словам, «нависли надо мной как неизбежность». Президент ждал известий из Аламогордо, и ему было нелегко переносить словесный поток своего младшего западного партнера.

16 июля поступили долгожданные сообщения об успешном испытании атомного оружия. Во время ланча, чтобы не привлекать лишнего внимания, военный министр Стимсон написал на листе бумаги: «Дитя родилось благополучно». Это было так неожиданно, что Черчилль ничего не понял. Тогда Стимсон объяснил, что речь идет об экспериментах в пустыне. Очень важным видится ланч Черчилля и Трумэна 18 июля, в течение двух часов они беседовали наедине. Предмет разговора – атомное оружие. «Президент показал мне телеграммы о последних экспериментах и попросил совета, сообщать ли об этом русским… Я ответил, что если президент решил рассказать, то лучше подождать окончания эксперимента». Трумэн спросил, как отвечать на требование русских поделиться германским флотом? Черчилль считал, что «следует приветствовать выход русских на широкие мировые воды и сделать это следует в великодушной манере. Это затронет проблему Дарданелл, Кильского канала, Балтики, Порт-Артура. Трудно отрицать за русскими права на треть трофейного флота». Но вопрос этот следует связать с развитием событий в Центральной Европе.

Черчилль подошел к вопросу, которому придавал чрезвычайное значение. В Организации Объединенных Наций нельзя видеть панацею; соглашения бессмысленны, если к ним может присоединиться каждый. Он желал заключения двустороннего англо-американского соглашения, включающего в себя вопрос о совместном пользовании военно-морскими и военно-воздушными базами. Британия, хотя она является меньшей державой по сравнению с Соединенными Штатами, может дать многое. «Почему американский линейный корабль, подходящий к Гибралтару, не может получить там торпеды в свои боевые отсеки и снаряды для своих орудий? Почему бы нам не делиться взаимными услугами для обороны в глобальном масштабе? Мы можем увеличить на 50 процентов мобильность американского флота». Трумэн ответил, что все это близко его сердцу, но он хотел бы избежать открытой формы военного «альянса вдвоем». Черчилль же продолжал развивать тему. «Следует сохранить Объединенный комитет начальников штабов до тех пор, пока мир не успокоится после великого шторма». Трумэн сказал, что «это был самый восхитительный ланч, который он имел за многие годы».

Вечером Черчилль отправился в гости к Сталину. Он взял с собой подарок – коробку сигар. Два политика обедали вдвоем. Переводчик втайне записал их беседу. Вначале Черчилль спросил, кто мог бы наследовать Сталину? Тот не назвал имени, но сказал, что этот вопрос решен на тридцать лет вперед. Сталин был высокого мнения о генерале Маршалле и как бы к слову заметил, что в образовании русским понадобится еще много лет, чтобы сравняться с их западными партнерами. Черчилль развивал тему, которая уже поднималась: Россия должна стать морской державой. Он сравнил Россию с гигантом, у которого перехвачены ноздри – узкий выход в Черное и Балтийское моря. Он готовился поддержать Россию в пересмотре Конвенции Монтре, «выкинув из нее Японию и дав России свободный выход в Средиземное море». Речь может идти также о Кильском канале и о теплых водах Тихого океана. «Это не вид благодарности за содеянное Россией, это наша твердая политика».

Черчилль при этом сказал Сталину о чувстве «глубокого беспокойства, которое испытывают некоторые люди в отношении намерений России. Он провел линию от Нордкапа до Албании и назвал столицы стран, находящихся к востоку – в зоне влияния русских». Создается впечатление, что «Россия устремилась в западном направлении». Сталин ответил, что у него нет таких намерений. Напротив, он выводит с запада войска. «Два миллиона будут демобилизованы в течение следующих четырех месяцев. Дальнейшая демобилизация зависит лишь от работы железных дорог». Сталин извинился перед Черчиллем за то, что не поблагодарил официально Великобританию за материальную помощь в ходе войны. Это будет сделано. Курс на улучшение отношений с Западом определен тоже на тридцать лет вперед.

21 июля Трумэну сообщили, что испытания превзошли все ожидания. Утром 22 июля 1945 года к Черчиллю пришел ранний посетитель – это был американский военный министр Стимсон с потрясающим известием: в Аламогордо испытана первая атомная бомба. В радиусе одной мили все было испепелено. Премьер-министр бросился к Трумэну. У президента сидели военные. Всех занимала одна мысль: кошмар высадки на Японских островах исчезает. «До этого момента, – пишет Черчилль, – мы основывали наши идеи в отношении высадки на внутренние острова Японии на предшествующей сокрушительной бомбардировке и на десанте очень больших армий. Мы подразумевали отчаянное сопротивление японцев, сражающихся до конца с самурайской решимостью не только в местах высадок, но и в каждом окопе и пещере. У меня в сознании была картина Окинавы, где многие тысячи японцев предпочитали не сдаваться, а уничтожать себя ручными гранатами после того как их командиры торжественно совершали харакири. Сокрушить японское сопротивление посредством битвы «человек за человека» и завоевать страну метр за метром требовало потери миллиона американцев и полумиллиона британцев – или даже больше». Место этого сценария стала занимать, по новому мнению Трумэна и Черчилля, «новая картина – яркой и прекрасной она нам казалась – окончания всей войны после одного-двух страшных ударов. Я сразу же, – пишет Черчилль, – подумал о японцах, чьим мужеством я всегда восхищался, которые могут найти в этом сверхъестественном оружии извинение, которое спасет их честь и освободит их от обязательства сражаться до последнего человека».

После обеда началась очередная пленарная сессия конференции. Язык западных союзников стал заметно жестче. Черчилль тотчас же увидел перемену в Трумэне: «Это был совсем другой человек. Он указал русским на их место и в целом доминировал на заседании». Трумэн и его государственный секретарь Бирнс сошлись на том, что конференцию нужно заканчивать, что с атомной бомбой Америка уже непобедима и на Тихом океане – в боях против Японии, и повсюду. Обедая 23 июля с начальниками штабов, адмирал Канингхем отмечает состояние необыкновенного подъема Черчилля: «Он питает огромную веру в эту бомбу. Сейчас он думает, что хорошо бы русским узнать о ней, они были бы скромнее».

Между тем Сталин почти перестал скрывать свое намерение выступить против Японии. На банкете вечером он при всех официантах провозгласил тост за следующую встречу в Сеуле или Токио. Черчилль налил две рюмки коньяка и предложил ему выпить вдвоем. «Я посмотрел на него многозначительно. Мы оба осушили наши рюмки залпом и одобрительно посмотрели друг на друга. После паузы Сталин сказал: «Если для вас неприемлемо создание нами базы в Мраморном море, не могли бы мы построить базу в Дедеагаче?» Я удовлетворился таким ответом: «Я буду всегда поддерживать Россию в ее стремлении к свободе морей».

Знаменитую сцену в конце восьмого пленарного заседания Черчилль описывает так: «Мы стояли по двое и по трое прежде чем разойтись». Премьер заметил, как Трумэн подошел к Сталину и они говорили вдвоем с участием переводчиков. «Я был, возможно, в пяти ярдах и следил с пристальным интересом за этим важным разговором. Я знал, что собирается сказать президент. Было чрезвычайно важно узнать, какое впечатление это произойдет на Сталина. Я вижу эту сценку, словно она была вчера! Казалось, что он в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! Возможно, это решающее обстоятельство по всей войне с Японией! Что за везение!» Чуть позднее, ожидая автомобиль, Черчилль подошел к Трумэну: «Как все прошло?» – спросил я. «Он не задал ни одного вопроса», – ответил президент. Из чего я заключаю, что Сталин не знает об огромном исследовательском процессе, осуществленном Соединенными Штатами и Британией».

Президент Трумэн доверяет дневнику: «Хорошо, что люди ни Гитлера, ни Сталина не создали атомную бомбу. Кажется, что это самая ужасное из всех изобретений в мире, но оно может оказаться самым полезным». Трумэн сделал все, чтобы быстро завершить Потсдамскую конференцию. Потсдамская декларация в отношении Японии предлагала «возможность завершить войну». То, что случилось с Германией, должно служить наглядным уроком Японии. Полное приложение союзных вооруженных сил, «поддержанных нашей решимостью, будет означать неизбежное и полное крушение японских сил равно как и истребление всего, находящегося на японской территории». Предлагалось разоружить вооруженные силы страны. Суверенитет Японии будет распространяться лишь на Японские острова. Но японцам будут сохранены фундаментальные гражданские права. Сохранены будут отрасли экономики, необходимые для ее жизнедеятельности. Альтернатива – «полное разрушение».

Декларация была передана от лица штата Белого дома в 7 часов вечера 26 июля 1945 года. В этот день в далеком Тихом океане крейсер «Индианаполис» прибыл на остров Тиниан с атомной бомбой на борту. На крейсере были и специалисты, которые поместили бомбу на бомбардировщик «Энола Гей».

2 августа Потсдамская конференция завершила свою работу. Трумэн поспешил в Вашингтон. Новое оружие действовало на него магнетически, только о нем он говорил в королем Георгом Шестым во время обеда на рейде Плимута.

 








Дата добавления: 2015-02-25; просмотров: 479;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.01 сек.