Касабланка

В условиях, когда мировой конфликт подошел к своему апогею, западные союзники начали 1943 год, находясь на подъеме. Они еще не участвовали в собственно европейском наземном конфликте, но их силы росли и они подбирались к Европе с юга. В Тунисе и со стороны Ливии их войска изготовились для удара по Африканскому корпусу Роммеля для окончательного изгнания немцев и итальянцев из Африки. Полторы тысячи английских дешифровальщиков, разместившихся в Блечли читали обмен сообщениями между немцами в Средиземном море, что вело к уничтожению почти всех пересекающих море судов стран «оси». Шагом на пути координации усилий антигитлеровской коалиции стала встреча Рузвельта и Черчилля в Марокко, в Касабланке. Здесь их штабы решали задачу выработки союзной стратегии на 1943 год.

Существовало определенное различие стратегических замыслов. Американские военные настаивали на долгосрочном планировании. Англичане же отвергали попытки заглядывать «слишком далеко» вперед и предлагали на связывать себя долговременными обязательствами. Война, мол, таит в себе много непредсказуемых обстоятельств. Американцы полагали, что, затерявшись в средиземноморском лабиринте, они могут опоздать на решающие поля сражений в Европе, и председатель объединенного комитета начальников штабов генерал Маршалл предложил начать сосредоточение войск для высадки на европейском континенте. Одновременно американцев беспокоила судьба Чан Кайши – потеря Китая означала бы подрыв их стратегии, предполагающей наличие сильного националистического Китая как южного соседа Советского Союза. Поэтому адмирал Кинг предложил англичанам удвоить квоту помощи Китаю. Для английского командования, сосредоточенного на идее сохранения контроля над Индией, над арабским Ближним Востоком и путями к ним через Восточное Средиземноморье, предложения американцев представлялись «ненаучным» способом военного планирования, что и было высказано открыто.

У Черчилля была совершенно определенная задача: добиться от американцев отказа от открытия в 1943 году второго фронта на европейском континенте и концентрация усилий в средиземноморье, где проходят жизненно важные коммуникации Британской империи и откуда было «рукой подать» до Балкан – дорога наперерез русским. Он поучал своей военных: «Не создавайте атмосферу экстренности, дайте американцам выговориться. Никакой непримиримости, создавайте мягкое обволакивание словами. Пусть нетерпеливым американским стратегам станет скучно». Рузвельт, со своей стороны, не сумел добиться сходного единства своих сотрудников и чувства командной борьбы. Хотя предпочтение Германии (как цели номер один) перед Японией считалось обязательным, адмирал Кинг приложил немало сил для поддержки приоритета тихоокеанской стратегии. Другой влиятельный военный авторитет, командующий авиацией генерал Арнольд, был сторонником наращивания мощностей бомбардировочной авиации, эту цель он считал более важной, чем подготовку десанта в Европе. В отличие от англичан, между американскими генералами, возглавившими отдельные роды войск, шла интенсивная внутренняя борьба. Англичанам, пораженным темпом американского военного строительства, казалось, что Соединенные Штаты готовятся контролировать весь мир, но при этом армия стремилась к достижению контроля в Европе, а флот склонялся к тихоокеанскому приоритету.

Критическое значение приобретала позиция самого Рузвельта. Однозначно поддержать Маршалла в стремлении ринуться на континент означало антагонизировать англичан, а в мире будущего они были нужны. И Рузвельт не был убежден, что позиция Черчилля – позволить немцам и русским израсходовать друг против друга свои лучшие силы – является близорукой. Провозглашая словесно свою твердую привязанность делу быстрого открытия второго фронта, президент на решающих обсуждениях, когда этот вопрос был поставлен в конкретной плоскости, гасил свой пыл. Рузвельту в конечном счете нравилось то, что следовало из речей Черчилля: не делать окончательных обязательных выводов, держать все двери открытыми, не закрывать для себя возможностей выбора, который еще многократно предоставит мировая война.

Черчилль предлагал захватить Сицилию и на следующем этапе нанести удар по слабейшей части «оси» – Италии. Возникала перспектива быстрых и в то же время менее дорогостоящих (в плане людских потерь) побед. А русским все это можно будет продать за искомый второй фронт. Уже к четвертому дню конференции оба союзника стали видеть в средиземноморских операциях логическое развитие североафриканской кампании. Это почувствовали американские военные – их главнокомандующий уже не оказывал безоговорочной поддержки идее высадки в Европе в текущем году. Рузвельту казалось, что он таким образом сохраняет расположение и лояльность Черчилля, необходимые для союзнического будущего, для формирования выгодного соотношения сил в рамках великой коалиции. Своим же генералам – Маршаллу и Эйзенхауэру – он указал, что действия в Средиземноморье – это этап, необходимый для тщательной подготовки высадки на континенте.

На десятый день конференции был согласован список предстоящих военных операций. Главной задачей была названа не высадка в Европе (прежняя американская позиция) и не удар по «мягкому подбрюшью» (английская позиция), а сохранение морских коммуникаций в Атлантическом океане. Второй по значимости задачей была названа помощь Советскому Союзу. Заметим, что речь шла не о прямой военной помощи наиболее страдающему союзнику, а об экономической помощи и поставках вооружения. Третьим приоритетом был назван средиземноморский бассейн, где первой ступенью был захват Сицилии. И лишь на четвертом месте стояло то, что более всего соответствовало первоначальному устремлению Рузвельта и что было жизненно необходимо для СССР, – высадка во Франции. Пятое место заняли операции на Тихом океане.

Изображение конференции как «победы» английской стороны требовало бы показа, где президент Рузвельт вводил свои «тяжелые дипломатические войска» – помощь англичанам по ленд-лизу, единую линию с Маршаллом и т. п. Ничего этого не было. Да и по чисто внешним признакам эту конференцию трудно изобразить как «поражение» одной из сторон. Касабланка была одной из тех первых дипломатических битв, где мощь и возможности США ощущались всеми без исключения. Рузвельт был в превосходном настроении. Как отмечает в мемуарах Г. Макмиллан, «он чувствовал свою силу», определил более удобный шаг к вершине мировой иерархии и пошел по нему. Удовлетворенные англичане «уступили» место главнокомандующего в Северной Африке генералу Эйзенхауэру. Своему врачу Черчилль сказал, что любит «этих великодушных американцев».

Что касается французского вопроса союзной дипломатии, то, прибыв на конференцию, Рузвельт дал несколько разъясняющих указаний своему главному поверенному лицу во французских делах Мэрфи: «Вы переступили границу, давая от имени правительства Соединенных Штатов гарантии возвращения Франции всех частей ее империи. Ваше письмо может повредить мне после войны». Это было указание на планы Рузвельта значительно «сократить» французскую империю. «Он обсуждал с несколькими лицами, включая Эйзенхауэра и меня, – пишет Мэрфи, – овладение контролем над Дакаром, Индокитаем и другими французскими владениями». Однако рядом с неспособным сопротивляться американским планам французским генералом Жиро на французском политическом горизонте возникла высокая фигура другого французского генерала – де Голля, и ее нельзя было игнорировать в свете английской поддержки. Представитель Черчилля во французской Северной Африке Макмиллан убеждал своего американского коллегу Мэрфи, что движение генерала де Голля, боровшееся с фашизмом с 1940 года и поддерживаемое англичанами в военном и финансовом отношении (была названа сумма в 70 млн. фунтов), не может игнорироваться. Де Голлю было предложено войти в объединенный французский совет, который включил в себя как алжирских так и лондонских французов.

Во время беседы Рузвельта и Шарля до Голля у султана Марокко «внимание президента, – пишет Черчилль, – было привлечено огоньками ума в глазах генерала». Но создание временного правительства Франции было анафемой для Рузвельта, не верившего в подъем этой страны и стремившегося укрепиться в ее прежних колониях. Англичан и французов окружения де Голля объединяло недовольство попаданием части французской колониальной империи в зону влияния американцев. В будущем это могло произойти не только с французскими, но и с английскими владениями. Этому решил воспрепятствовать не только де Голль, но и Черчилль.

Становилось ясным, что война входит в решающую стадию. Как сказал Черчилль, «это еще не конец, это еще не начало конца. Но это, возможно, уже конец начала». Ему осторожно вторил Рузвельт: «Поворотный пункт этой войны, вероятно, наконец достигнут». В целом Касабланка показала, что у англосаксонских союзников есть общее понимание того, что следует хранить силы до решающих событий, закрыв глаза на то, во что такая тактика обходится восточным союзникам. Чтобы избежать при этом подозрений Москвы в возможности сепаратных решений, президент Рузвельт на пресс-конференции по окончании касабланкской встречи объявил, что «мир может прийти на эту землю только в случае полного уничтожения германской и японской военной мощи… Уничтожение германской, японской и итальянской военной машины означает безоговорочную капитуляцию Германии, Италии и Японии». Требование безоговорочной капитуляции предполагало уничтожение (а не простое ослабление) военной мощи Германии и Японии. Нет сомнения, что этот шаг был сделан, по меньшей мере, частично, для того, чтобы в Москве не создавалось впечатление, что в Касабланке происходит сепаратный сговор, который при определенном развитии событий может дать англо-американцам сепаратный мир с Германией на Западе.

В Касабланке было решено, что руководителем военных операций в Северной Франции станет представитель той страны, которая выставит больше войск. Становилось ясно, что основную массу войск составят американцы, соответственно, их генерал возглавит союзников на Западе Европы. Что касается Востока, то здесь произошло своеобразное разделение ролей: США будут отвечать за участие в войне Китая, а Великобритания будет воздействовать на Турцию.