Самые лучшие твои сыновья

Снег, глубокий снег пал на Москву. Она уже слышала канонаду – 28 октября немцы вошли в Волоколамск. Из Можайска немцы могли видеть огонь зенитных орудий над Москвой. А список германских приобретений увеличивался стремительно: Ржев, Белгород, Донецк, Таганрог. Манштейн ворвался в Крым. Пал Харьков. Немцы уже вошли в Малоярославец и Тарусу, горел Можайск. Жуков надеялся, что, пока Калинин и Мценск держались, слабый центр мог держаться. Но Калинин пал. 20 октября полмиллиона москвичей были мобилизованы для рытья траншей и окопов по всему периметру столицы. 250 километров колючей проволоки опоясали город.

И все же после сражения на историческом поле Бородина, где сибирские полки Лелюшенко беззаветно сражались с элитой войск СС (Лелюшенко был ранен и его сменил Говоров), немцы прорвались до Можайска, превращенного люфтваффе в руины. Их танки прорвались в Малоярославец – еще одно напоминание об Отечественной войне 1812 года. Все имевшиеся резервы были брошены в бой. В конце октября немецкая авиация многократно вторгалось в небо над Москвой.

Два главных столпа России – население и территория – начинали иссякать. Для Жукова обмен людей на пространство закончился. Отступать было уже некуда. Смесь обреченности, отчаяния и растущего дерзкого вызова стала новым выражением лица России. Отрешенная апатия стала уступать место отчаянной решимости. Словами А.Кларка, «лишения и жертвы были в течение столетий обычным образом жизни; и теперь в германских захватчиках они видели воплощение своих несчастий и своего жалкого положения».^[58] Английский историк приводит слова из присланного ему из России письма. «Даже те из нас, кто знал о пороках нашего правительства… кто презирал лицемерие политики – мы чувствовали, что мы должны сражаться. Потому что каждый русский, переживший революцию и тридцатые годы, почувствовал легкий бриз надежды, впервые в истории нашего народа. Мы чувствовали себя как росток, пробивающийся сквозь столетия каменистой почвы. Нам казалось, что до открытого неба осталось совсем немного. Мы знали, что мы, конечно же, погибнем. Но наши дети получат два дара: страну, свободную от завоевателя, и время, в котором возникнут идеалы».^[59] И если Гитлер утверждал, что главной ценностью является волевое начало, то немцы уже проиграли войну. Что они могли противопоставить решимости русских? Стремление захватить территории и рабов, доктрину расового превосходства, ненависть к коммунизму? «Эти ценности ничто в сравнении с глубоким патриотизмом, с заставляющей себе подчиняться верой русских. Вермахт держался своим мечом. Но однажды меч ослабнет».

После падения Волоколамска в штаб 16-й армии (Рокоссовский) прибыла комиссия штаба Западного фронта. Ставка больше не потерпит «сдачу одного города за другим» у ворот самой Москвы. Рокоссовский чувствовал несправедливость упреков по адресу своих дивизий, потерявших половину состава, но как он мог возразить? Он тоже знал, что «велика Россия, а отступать некуда».

К началу ноября потеря трехсот военных заводов лишила Красную Армию ежемесячных поставок восьми с половиной миллионов снарядов, трех миллионов мин, двух миллионов авиационных бомб. Потеря химических заводов резко сократила поступление взрывчатых веществ, прежние запасы быстро иссякали. Производство боеприпасов резко сократилось в августе и это падение продолжалось до конца года. Производство самолетов сократилось с 2339 в сентябре до 627 в ноябре (за весь 1941 год СССР произвел 15 874 самолета). Новых, современных машин было еще очень мало – 1542 штурмовика Ил-2 и 207 истребителей Як-7. За вторую половину 1941 года была создана лишь половина запланированного количества танков, а общее число произведенных в 1941 году танков составило 6 542 машины (2 996 – Т-34). Большая часть военных заводов еще перемещалась на восток. Но Уралмаш уже сократил время производства одного танка со 110 часов до 30; Челябинский тракторный завод уже принимал Харьковский дизельный и цеха Кировского завода.

6 ноября, выступая по поводу 24-й годовщины Октябрьской революции на платформе станции метро «Маяковская», Сталин назвал германскую армию «людьми с моралью зверей… Если они хотят получить войну на уничтожение, они получат ее».

Будет ли Москва отмечать свой главный праздник? В начале ноября Сталин в Ставке задал Жукову вопрос, каковы ближайшие планы немцев. Жуков ответил, что противник не в состоянии начать наступление в ближайшие дни – в их рядах идет перегруппировка. Возможен, однако, воздушный налет, поэтому следует укрепить противовоздушную оборону. В годовщину Октябрьской революции Сталин принял парад, стоя на Мавзолее, на Красной площади. Немцы были в восьмидесяти километрах. По брусчатке главной площади страны шли старые танки Т-26, но за ними прогрохотали новые «тридцатичетверки». Снег слепил глаза, но водителям не было сложно определять маршрут – все дороги в тот день вели к фронту. Сталин призвал покончить с мифом «о непобедимости немцев». В восемнадцатом году Красная Армия была в худшем положении, но страна восстала – так будет и на этот раз. В горький час, когда все висело на волоске, Сталин призвал помнить имена тех, кто создал и защитил Россию – ее исторических героев, Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Английский историк Дж. Эриксон: «Его фразы были одновременно и бросающими вызов, и мрачными – он взывал к памяти осознание русских свершений и исторического самоуважения. Он давал знать, что Untermensch, недочеловеки будут сражаться и отразят врага».^[60] Несмотря ни на какие потери, несмотря на растущие трудности, наш народ выразил свою решимость выстоять.

Здесь не место оценивать роль Сталина в русской истории, роль трагическую и огромную. Но позволим высказаться Уинстону Черчиллю, оценившему этого жестокого, подозрительного и масштабного человека восемнадцать лет спустя так: «Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным… Он обладал способностью точно воспринимать мысли. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов… Он был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты, как и в моменты торжества, Сталин был одинаково сдержан и никогда не поддавался иллюзиям. Он был необычайно сложной личностью. Он создал и подчинил себе огромную империю. Это был человек, который своего врага уничтожал своим же врагом. Сталин был величайшим, не имевшим себе равных в мире диктатором, который принял Россию с сохой, а оставил ее с атомным оружием».

А Гитлер говорил через два дня на юбилее пивного путча так: «Сколько бы ни длилась эта война, последним батальоном в поле будет германский батальон. Мы решаем судьбу Европы на следующие тысячу лет». Союзники немцев по войне обозначили себя, прибыв на годовщину подписания антикоминтерновского пакта: Германия, Италия, Венгрия, Испания, Болгария, Хорватия, Дания, Финляндия, Румыния, Словакия.

В Ленинграде вечером 9 ноября Симфонический оркестр ленинградского радио исполнил Девятую симфонию Бетховена. Шла прямая трансляция на Лондон. В самом начале третьей части мир услышал вой сирен и разрывы германских бомб. Ведущий пожелал слушателям доброй ночи. А Гитлер в этот же день в Вольфшанце рисовал картины послевоенного рая: «Мы дадим местным жителям еду. Но если они не будут работать, мы пошлем их в концентрационные лагеря и мы лишим их алкоголя… В этой стране растет все, от апельсинов до хлопка».

9 и 12 ноября Жуков получил 12 тысяч новых войск и немедленно передал их все в шестнадцатую армию Рокоссовского.

В германской армии между тем происходило нечто новое. Возвратившийся из Заксенхаузена на фронт – в дивизию «Мертвая голова» – генерал СС Айке пожаловался впервые на солдат, наносящих себе раны, чтобы избежать невыносимых ужасов войны. Его дивизия потеряла за четыре месяца боев половину личного состава. Знаменитый германский ас – Эрнст Удет, ответственный за снабжение люфтваффе, совершил самоубийство. Немцы ближе и ближе знакомились с боевыми качествами танка Т-34. За ними шли сибирские боевые части в новом белом камуфляже. Германский доклад впервые говорит о панике: «Во время русской кампании это случилось впервые, это свидетельствует о том, что боевые способности нашей пехоты подошли к концу, она более не может выполнять сложные задачи».

К Москве вели три основные дороги. Клюге двигался по смоленской дороге. Гот – по дороге Клин – Москва; Гепнер пошел по калужской дороге. Гудериан нашел свою дорогу севернее Тулы. Три недели отчаянного продвижения сквозь грязь и минные поля, сквозь потери и постоянные бои измотали элиту германской ударной силы. Бок не мог не прийти к заключению, что его войска нуждаются в перегруппировке. 12 ноября он созвал в штаб-квартире армейской группы «Центр» в Орше совещание своих командиров. На кону стояла судьба великого конфликта.

После войны немецкие военачальники будут валить все шишки на бесноватого фюрера, но историческая правда не во всем позволяет с ними согласиться. В Орше в середине ноября 1941 года Гитлера не было. Совещание происходило в специальном поезде начальника штаба германской армии Гальдера (чей дневник является первостепенным источником для историка данного периода). Генералы, прибывшие из всех трех групп армий, чувствовали себя в привычной среде и имели возможность говорить откровенно. Сохранилось два описания происходившего на этом совещании. Первое – записи самого Гальдера. Они лаконичны и не отражают всего спектра мнений. Главное, они служат апологией априорной idee fix самого Гальдера: операцию по взятию Москвы проводить, фронт не фиксировать, весны не дожидаться. Гальдер придает данному совещанию вид обсуждения привезенного им (преднамеренно расставившего все необходимые акценты) документа под названием «Приказы для осеннего наступления, 1941».

Второй источник – более подробное описание совещания в Орше, данное начальником штаба Клюге, Блюментритом, во время допросов западными союзниками в 1946 году. Блюментрит дает более пространное и яркое описание этого совещания. Главное – он указывает на отсутствие единства в германских кругах. «Начальник штаба группы армий «Юг» фон Содерштерн выразил в самой эмоциональной форме свое отрицательное отношение к предполагаемому наступлению. С таких же позиций выступил начальник штаба группы армий «Север». Представлявший группу армий «Центр» фон Грайфенберг занял менее четкую позицию, указывая на существующий риск, но не выражая оппозицию наступлению. Он был в сложном положении. Фельдмаршал фон Бок, под чьим командованием он находился, был очень способным солдатом, но очень амбициозным – его глаза были устремлены на Москву». Никто иной, как он сам в октябре вместе со своим старым другом Браухичем уговаривал Гитлера сконцентрироваться на Москве. После окружения частей Красной армии под Вязьмой им казалось, что у Кремля уже нет сил. Согласно всем оценкам, Красная Армия была уже уничтожена. А может ли германская армия закрепиться на надежных оборонительных рубежах? Как сдавать города, только что взятые такой кровью? Все это не укладывалось в сознании тех, кто надеялся решить судьбу войны еще в 1941 году.

На совещании звучали весьма резкие мнения. Когда генералу Либенштайну поручили овладеть железнодорожной станцией в Горках, тот вскричал: «Сейчас не месяц май и мы сражаемся не во Франции!» Но Гальдер завершил дискуссию словами, что наступление на Москву – воля Гитлера, а станцией Горки следует овладеть, так как «у ОКХ имеются сведения, что на ней разгружаются сибирские дивизии». Высшие офицеры вермахта без видимого ропота приступили к битве, которая погубит их.

Многие из них хорошо знали о трудностях германской стороны, но они рассчитывали, что трудности советской стороны не меньше. Германским генералам почти невозможно было отделаться от мысли, что Россия стоит на грани полного коллапса.

Итак, пехотные армии Штрауса и Вайхса перемещались на фланги. Рейнгард, возглавивший танковую группу Гота, как и Гепнер, были по левую руку от Клюге, а Гудериан – по левую. Клинья должны были обогнуть основные силы Красной Армии и сомкнуться за Москвой. Гудериан наступал на северо-восток к Коломне. Он пытался обойти Тулу с юга, чтобы выйти к Серпухову и перерезать железнодорожную магистраль. Третья танковая группа выходила к каналу Москва-Волга и поворачивала к Москве. Северная группа начнет движение 15 ноября, южная – 17-го. Четвертая армия будет ожидать результаты ударов по флангам и, ощутив эти результаты, начнет свое движение. Гитлер как всегда ругал профессионалов, по его мнению танковым клиньям следовало заходить за Москву. Он объяснял Муссолини: «Мы возьмем город, не потеряв ни одного человека». В бетонном бункере на лощеных картах битва казалась управляемой.