ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

[Раскрытие паралогизмов, основанных

на неправильном употреблении привходящего]

Раскрытие всех [паралогизмов] от привходящего — одно и то же. А именно, так как неопределенно, когда надо говорить о вещи то, что присуще привходящему, и в одних случаях это кажется правильным и утверждается, а в других случаях необходимость этого отрицают, то, когда заключение сделано, следует для всех случаев одинаково сказать, что это не необходимо. С другой стороны, следует [каждый раз] приводить примеры. Все следующие [паралогизмы] — от привходящего: «Знаешь ли ты, что я намерен тебя спросить?», «Узнаешь ли ты того, кто приближается или кто закутан?», «Есть ли изваяние твое произведение?», «Есть ли этот пес твой отец?», «Есть ли немногое, умноженное немного раз, немногое?» В самом доле, во всех этих [примерах] очевидно, что то, что правильно для привходящего, не обязательно правильно и для самой вещи. Только тому, надо полагать, что неразличимо и едино по сущности, все [сказуемые] присущи одинаково. Для блага же не одно и то же быть благом и намереваться спросить о нем. И для приближающегося или закутанного не одно и то же быть приближающимся или быть Кориском. Так что если я знаю Кориска, но не узнаю приближающегося, то это не значит, что я одного и того же и знаю и не знаю. И если нечто — мое и оно произведение, то это не значит, что оно мое произведение, а значит лишь, что оно мое имущество, моя вещь или еще что-то в этом роде. И точно так же в других случаях.

Некоторые же раскрывают [эти уловки], разделяя вопрос. Они утверждают, что одну и ту же вещь можно знать и не знать, но не в одном и том же отношении. Поэтому, не узнавая приближающегося и зная Кориска, знают и не знают, говорят они, одно и то же, но не в одном и том же отношении. Но, во-первых, как мы уже сказали, для доводов, исходящих из одного и того же, способ исправления должен быть одним и тем же. А этого не будет, если одно и то же положение берется не относительно [глагола] «узнать», а относительно [глаголов] «быть» или «находиться в каком-то состоянии», как [в примере]: «Есть ли этот [пес] отец? [Да]. Но он твой. [Значит, он твой отец. Если же в некоторых случаях это правильно и одно и то же можно знать и не знать, то все равно названное [раскрытие] нисколько здесь не подходит. Ничто ведь не мешает, чтобы один и тот же довод имел много пороков, однако выявление не всякой порочности есть раскрытие. Ведь можно показать, что умозаключение неправильно, но в силу чего — не показать, например довод Зенона о том, что ничто не может быть приведено в движение. Поэтому если пытаются заключать, что это возможно, то не попадают в цель хотя бы и строили тысячу умозаключений. Ибо это не раскрытие. Дело в том, что, как было сказано, раскрытие есть выявление ложного умозаключения, показывающее, в силу чего оно ложно. Поэтому если [собеседник] не сделал умозаключения или же пытался [ложным путем] заключать к чему-то — истинному ли или

ложному, то обнаружение этого [недостатка] и есть раскрытие. Конечно, вполне возможно, чтобы в некоторых случаях и такое раскрытие, [о каком говорят некоторые], оказалось удачным, но по крайней мере в указанных [уловках] это, надо полагать, не так. Ведь о Кориске знают, что он Кориск, и о приближающемся — что он приближается. Но может казаться правильным, что об одном и том же знают и не знают; например, можно знать, что Кориск бледный, но не знать, что он образованный. Так, конечно, можно об одном и том же знать и не знать, однако не в одном и том же отношении. А о приближающемся и Кориске знают, что [первый] есть приближающийся и что [второй] — Кориск.

Таким же образом, как те, о которых мы говорили, не попадают в цель и те, кто раскрывает, утверждая, что всякое число мало. Ибо если, несмотря на то что умозаключения не делают, утверждают, что правильно умозаключили (так как всякое [число] велико и мало), то в цель не попадают.

Некоторые же раскрывают такие умозаключения, как, например, что отец, или сын, или раб — твой, указывая на двоякий смысл этих умозаключений. Однако очевидно, что если опровержение кажется основанным на многозначности [слов], то имя или речь должны употребляться в прямом смысле в отношении многого. Кто, однако, говорит, что этот [мальчик] есть ребенок этого [человека], употребляет эти слова не в прямом смысле, если [последний] есть хозяин ребенка, а соединение [слов] основывается на [неправильном использовании] привходящего. «Твое ли это? Да. Но это ребенок. [Да]. Значит, этот ребенок твой». Однако он не твой ребенок: то, что он твой и ребенок — это нечто привходящее.

И [точно так же в уловке, при помощи которой заключают, что] есть некоторое благо [среди] зла (ton kakOn), так как рассудительность есть знание зла (ton kakon). Но [выражение] «это этого» (toyto toyton) не многозначно, а означает [лишь] принадлежность [одного другому]. Однако даже если это выражение было бы многозначным (ведь говорят же «человек есть [в числе] живых существ (ton dzQon)», хотя он не есть их принадлежность) и даже если нечто так относили бы к злу, как «нечто чего-то» (hos tinos), потому что оно есть [среди] зла (ton kakon), а [в действительности] оно не есть [среди] зла, то [все равно] это [софистическое опровержение] основывается, видимо, на [смешении] [присущего] каким-то образом и [присущего] вообще. Впрочем, благо может, пожалуй, быть благом [среди] зла в двояком смысле, но не в указанном доводе, а скорее в таком, как: «Есть ли хороший раб плохого [господина]?» А может быть, и в этом [примере] нет двоякого смысла. Ведь если он хороший и есть его [раб], то это не значит, что он вместе «его хороший». Равным образом и утверждение, что человек есть ton dzoon, не многозначно. Ведь если мы порою обозначаем что-то, отсекая [какую-то часть], то от этого многозначность не возникает. Ведь и произнося половину стиха (например, «воспевай, о богиня, гнев»), мы указываем — «дай мне Илиаду».