ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

[[Диалектика, испытывание, эристика и софистика]

Требовать [от отвечающего] утверждения или отрицания — это дело не доказывающего, а испытующего. Ибо искусство испытывания есть некоторого рода диалектика и обращено не к тому, кто знает, а к тому, кто не знает, но выдает себя за знающего. Поэтому тот, кто на самом деле исследует общие [всем начала], есть диалектик, а тот, кто делает это лишь по видимости, — софист. Эристическое и софистическое умозаключение — это, во-первых, мнимое умозаключение относительно того, чем занимается диалектика как искусство испытывания, даже если заключение истинно, ибо оно обманчиво в отношении причины. Это, во-вторых, такие паралогизмы, которые, не соответствуя способу исследования данного [предмета], кажутся построенными по правилам [соответствующего] искусства. Ведь неправильные геометрические чертежи не эристические (ибо проистекающие из них паралогизмы касаются предмета [геометрического] искусства). И то же самое в случае, если это неправильный чертеж, касающийся чего-то истинного, например [чертеж] Гиппократа, т.е. построение квадрата при помощи луночек. Способ же, каким Брисон превращал круг в квадрат, если даже круг был бы превращен в квадрат, есть софистический способ, потому что он не соответствует предмету [геометрического искусства]. Так что эристический довод — это, во-первых, мнимое умозаключение о такого рода вещах и, во-вторых, умозаключение, лишь по видимости соответствующее предмету [данного искусства], хотя бы оно и было [правильно построенным] умозаключением. Ибо оно лишь по видимости соответствует предмету [данного искусства], а потому оно ложный и нечестный довод. Ибо так же как в состязании борцов нечестность приобретает определенный вид и есть борьба нечестными средствами, так и эристика в споре есть борьба нечестными средствами. Ибо как там, намереваясь победить во что бы то ни стало, хватаются за любые средства, так и здесь поступают те, кто склонен к препирательствам. Поэтому те, кто так поступает [только] ради победы, считаются людьми, склонными к препирательствам и любящими спорить, а те, кто так поступает ради славы в погоне за наживой, — софисты. Ибо софистика, как мы уже сказали, есть искусство наживы с помощью мнимой мудрости, а потому софисты стремятся к мнимым доказательствам. И любящие спорить, и софисты применяют одни и те же доводы, но не с одной и той же целью. И один и тот же довод будет софистическим и зристическим, но не для одного и того же: эристический — ради мнимой победы, софистический — ради мнимой мудрости. И в самом деле, софистика есть мнимая, а не действительная мудрость. Эристик относится к диалектику в некотором смысле так, как делающий неправильные чертежи — к геометру. В самом деле, он ложно умозаключает, исходя из тех же [начал], что и диалектик, а делающий неправильные чертежи — [из тех же начал], что и геометр. Но делающий неправильные чертежи не занимается эристикой, потому что он делает неправильные чертежи, исходя из начал и заключений, относящихся к искусству [геометрии], между тем как эристик, хотя и исходит из начал, относящихся к диалектике, однако в остальном он явно эристик. Так, например, построение квадрата при помощи луночек не есть эристическое построение, но способ Брисона эристический. Первое применимо только в геометрии, так как исходит из ее собственных начал, а второе рассчитано на толпу, которая не знает, что в каждом случае возможно и что невозможно, ибо для нее [доказательство Брисона] подходит. Или же [эристический способ], каким Антифонт превращал круг в квадрат, или, если кто отрицал бы на основе довода Зенона [против движения], что совершать прогулку лучше после обеда, то это был бы не врачебный довод, ибо он исходит из общих [оснований]. Если же эристик относился бы к диалектику во всех отношениях так же, как делающий неправильные чертежи к геометру, то касательно них не было бы эристического [довода]. Но диалектик не занимается определенной областью, ничего не доказывает и не таков, каков тот, кто занимается общим. Ведь не все, принадлежит к одной определенной области, а если бы принадлежало, то вещи не могли бы подпадать под одни и те же начала. Поэтому ни одно искусство, доказывающее природу чего-то, не есть искусство ставить вопросы. Ведь нельзя согласиться с любым из обоихчленов [противоречия], ибо умозаключение получается не из обоих. Диалектика же есть искусство ставить наводящие вопросы. Если бы она доказывала, то она не ставила бы вопросов, если не относительно всего, то по крайней мере относительно первоначал и начал, свойственных [каждой области]. Ведь если [собеседник] не признает их, то диалектика уже не будет обладать тем, на основе чего можно было бы рассуждать против его возражения. Но диалектика есть и искусство испытывания. Конечно, искусство испытывания не такое искусство, как геометрия, им может владеть и незнающий. Ведь и тот, кто не знает предмета, в состоянии подвергнуть испытанию [другого] незнающего, если только последний соглашается [на (С.557). это], не исходя из того, что он знает, или из присущего лишь [данному предмету], а исходя из следствий, которые таковы, что тот, кто их знает, вполне может не знать [данное] искусство, но, кто их не знает, тот уж обязательно не знает этого искусства. Так что очевидно, что искусство испытывания не есть знание о чем-либо определенном. Поэтому оно занимается всем, ибо все искусства пользуются некоторыми общими [началами]. Поэтому все, даже несведущие, некоторым образом пользуются диалектикой и искусством испытывания. Ведь все берутся до какой-то степени судить о тех, кто выдает себя за знатока. А для этого они используют общие [всем искусствам начала], которые они все же знают, хотя они, видимо, отнюдь не говорят по существу дела. Вот почему все выдвигают возражения, а именно неумело пользуются тем, умелое применение чего есть диалектика, а искусный в диалектике — тот, кто подвергает испытанию при помощи искусства умозаключения. А так как этих [начал] много и касаются они всего, но они не составляют особой природы и особого рода, а подобны отрицаниям, другие же [начала] не таковы, а присущи лишь [какой-то одной области], то на основе тех можно подвергать испытанию все, и это есть некоторое искусство, однако не такое, как доказывающие искусства. Именно поэтому с искусным в эристике дело обстоит не совсем так, как с делающим неправильные чертежи, ибо искусный в эристике ложно умозаключает, исходя не из начал определенной области, а имеет дело со всякой областью.

Таковы способы софистических опровержений. Не трудно понять, что дело диалектики — исследовать их и быть в состоянии применять их. Ведь именно способы обращения с посылками и содержит все это исследование.