Пышность и церемониал

Аристократия и джентри только отчасти ощутили на себе перемены, происшедшие во время правления королевы Виктории. Из трех больших социальных классов Британии они, вероятно, изменились меньше всех. Как заметила социалистка Беатрис Уэбб, аристократия представляла собой «удивительно крепкую субстанцию». Аристократы по-прежнему обладали значительной политической властью, обеспечивая парламентариями обе партии в Вестминстере. Они занимали высшие должности в империи, возглавляли местное самоуправление и служили офицерами в армии – флот был демократичнее. В период аграрного развития 1850-1870 гг. аристократия и джентри обогатились, а во время депрессии сельского хозяйства много потеряли. Однако часть этих потерь удалось компенсировать за счет умелых вложений в городскую земельную собственность, к тому же стремительное расширение территорий городов обогатило владельцев участков, расположенных на окраинах или неподалеку, хотя цена пахотных земель постоянно снижалась. Британская аристократия всегда принимала участие в индустриализации экономики, особенно в строительстве шахт, каналов и железных дорог. И сейчас она ловко сумела подняться на гребне новой волны коммерческой экспансии – для придания солидности правлениям многих банков и страховых компаний в них заседали лорды. Аристократы разумно укрепляли свое семейное состояние выгодными браками с представительницами молодой финансовой олигархии США. Самый известный пример тому – женитьба девятого герцога Мальборо на Консуэло Вандербильт. Таким образом, несмотря на спад в сельском хозяйстве, в собственности аристократов были сохранены замечательные загородные поместья. Но они стали скорее любимыми игрушками, чем источником обогащения, и отношение к ним сложилось соответствующее. Популярные газеты и журналы создавали в сознании городского обывателя образ аристократа как человека, постоянно предающегося развлечениям: светские женщины и мужчины бывали на скачках, охотились, стреляли и ловили рыбу в своих поместьях, играли в азартные игры и посещали столичные балы и театры. В стране, где проведение свободного времени становилось все важнее для множества людей, такой образ аристократии не отталкивал, а привлекал. Ведущую роль здесь играл королевский двор. Серьезность, с которой принц Альберт относился к придворной жизни на юге страны, была скопирована с присущей шотландцам обстоятельностью на севере, где они начали решительно развивать курортное дело. То, как Виктория и Альберт занимались замком Балморал в Шотландии, как они афишировали свою любовь к сельской жизни и фольклору, а также покровительство, которое они оказывали популярному художнику сэру Эдвину Лендсиру, любившему изображать деревенские сцены, сделало Шотландию респектабельным местом отдыха. Следом за ней вошли в моду север и запад Англии, а также Уэльс, где болота и горы весьма напоминали шотландские. Королевский двор оказывал покровительство романтизму в литературе и искусстве, хотя это художественное течение в то время уже вступило в период упадка. В результате Двор восстановил былую репутацию романтизма, а искусство демонстрировало торжество городской цивилизации над дикой природой. Картина Лендсира «Царь горной долины», одно из самых известных и часто воспроизводимых полотен Викторианской эпохи, изображает оленя. Но перед зрителем вовсе не царь, обозревающий свои владения, а несчастное животное, взятое на мушку охотничьего ружья, – для него не осталось ни одного уголка, где можно было бы спрятаться; природа окончательно покорилась человеку.

Жизнь Виктории и Альберта в Балморале был приятна и не лишена благородства: они неоднократно подчеркивали свой долг перед крестьянами. Но сын Виктории, Эдуард, принц Уэльский, который унаследовал ее трон, просто предавался удовольствиям. Целая серия связанных с принцем скандалов беспокоила его мать, но давала пищу прессе, поскольку благодаря этим скандалам ее тиражи росли. Эдуарда окружали богатые друзья, которые являлись самим воплощением плутократии, вроде сэра Томаса Липтона, нажившего состояние на розничной торговле бакалейными товарами. В период после Регентства на образ жизни аристократии большое влияние оказывали движение евангелического возрождения и трактарианизм. Поэтому дендизм лорда Пальмерстона в 50-60-х годах XIX в. казался вызывающим и неуместным. Но такая сдержанность поведения уступила место хвастливому потребительству и общему падению морали. Некоторые аристократы, например лорд Солсбери, премьер-министр от партии тори, продолжали жить просто и религиозно, несмотря на царившую вокруг роскошь. Но Солсбери, последний премьер, носивший бороду, в конце своего правления, в 90-х годах, превратился в анахронизм. Артур Бальфур, его племянник и преемник на посту главы правительства, считался свободомыслящим человеком. Вместе с Эдуардом VII они символизировали новую моду в обществе – один был религиозным скептиком, другой открыто предавался сибаритству.

Несмотря на такую разницу в образе жизни Виктории и ее сына Эдуарда, монархия процветала при обоих правителях, вокруг которых вращался Двор и светское общество. В течение всего своего долгого царствования (1837-1901), Виктория ревностно охраняла устои монархии, полагая, что консервативное правительство обеспечивает их сохранность лучше всего. Но когда после смерти Альберта в 1861 г. она стала надолго удаляться от дел, общество было этим недовольно, в результате чего возникло серьезное республиканское движение, получившее дополнительный стимул для развития благодаря Парижской коммуне. Либеральная партия умело использовала его в начале 70-х годов. Именно отсутствие и бездействие монарха, а не его поступки стали причиной массового недовольства. В стремительно менявшемся обществе, влиятельные слои которого испытывали глубокое уважение к иерархии, монархия казалась чем-то постоянным, олицетворением преемственности, семейных уз и религии, особенно благодаря тому, как она преподносилась средствами массовой информации с их растущим влиянием. В своем классическом труде «Английская конституция» (1867) Уолтер Бейджхот писал: «Англичанин уважает общество, которое можно назвать театральным действом… где апофеозом пьесы является королева». Монархия придавала власти легитимность – «обычно скрытую покровом тайны, ее иногда демонстрировали как пышное зрелище», как, например, во время торжественного празднования юбилеев царствования в 1887 и 1897 гг. Сама нескрываемая обыкновенность королевы Виктории как человека, ее постоянно упоминаемые страдания (о ней писали как о «виндзорской вдове», мужественно продолжающей выполнять свои обязанности), даже тот факт, что она была уже пожилой женщиной и часто болела, подчеркивали контраст между хрупкостью человеческого существования и величием института монархии, что только укрепляло уважение подданных к последнему.

Монархия воспринималась как вневременное воплощение лучших качеств, присущих доиндустриальному общественному порядку. В условиях все возрастающего урбанизма она компенсировала промышленную революцию. Чем более городской становилась Британия, тем пышнее, церемониальнее и популярнее становилась монархия, поскольку она воплощала ценности, которые стояли в стороне от конкурентного эгалитаризма капиталистического общества.

«Большие изменения в нравах»

Если исключить Ирландию, то британскому обществу в период между 1850 и 1890 гг. был присущ удивительный порядок и сбалансированность, особенно принимая во внимание напряженность, обычно сопровождающую изменения в производственной и социальной сферах. Хотя политические беспорядки время от времени случались, но они оставались редким явлением и не вызывали широкого общественного резонанса. Случаи нарушения закона в форме воровства или актов насилия сократились в абсолютной и относительной пропорции, что опровергало утвердившееся мнение касательно индустриализации и урбанизации, которые якобы неизбежно ведут к увеличению преступности. В статистике преступлений за 1901 г. отмечалось, что начиная с 1840 г., «мы наблюдаем большие перемены в нравах: обмен ударами, со словами или без них, сменился обменом одними словами; модели поведения представителей разных классов сблизились; дух беззакония пошел на убыль». Общество того времени демонстрировало способность к самоуправлению и полагалось в этом на добровольные организации: Церковь, группы взаимопомощи и разветвленную сеть благотворительных обществ, которые заботились о тех, кто был обделен в духовном и физическом смысле. Но к началу 60-х годов стало ясно, что в очень важной области образования, возможностей Церкви недостаточно, чтобы обеспечить систему начального обучения, адекватную нуждам индустриального государства. Поэтому в 70 г. правительство либералов издало Акт, учреждавший комитеты по образованию, в обязанность которых входило строить школы там, где не было церковных. Однако вплоть до 1880 г. начальное образование не было обязательным, а до 1891 г. еще и платным. Местная инициатива, особенно в Лондоне и некоторых промышленных городах Севера, соединила начальное образование с техническим, и его могли получить не только подростки, но и взрослые. Однако поскольку содержание обучения определялось членами локальных комитетов по образованию, то оно часто бывало бессистемным и не шло ни в какое сравнение с немецкими образцами. В Манчестере и Бирмингеме, крупных промышленных городах, появились новые университеты, которые перестали ориентироваться на классическое образование, характерное для Оксфорда и Кембриджа. Но современники воспринимали такую заботу правительства об образовании скорее как одно из исключений, сформулированных Миллем, а не как свидетельство того, что государство начало принимать на себя ответственность за социальные нужды.