Три зятя.

Жили старик со старухой. И было у них три дочери. Три до­чери, три умницы-разумницы, три красавицы — ни в сказке ска­зать, ни пером описать.

Вот раз ехал старик с дровами из лесу. А ночь была темная. Лошадь идет, спотыкается, о пни-колоды ушибается. Брела, брела, да и стала совсем. Старик и так и сяк, да выходит ни­как— надо в лесу ночевать.

— Эх, — говорит старик, — кабы светлый месяц выглянул, я
бы ему старшую дочку отдал!

Только сказал, а Месяц Месяцович выглянул, все кругом осветил. Поехал старик быстро, домой доехал хорошо.

Вот старшая дочка оделась, принарядилась, на крылечко вы­шла — ее Месяц Месяцович к себе и взял.

Долго ли, коротко ли, белой зимой, снегами голубыми ехал старик с ярмарки. Одежонка на нем худая — зипунишко да лап-тишки, шапка рваная. Замерз, продрог, зубы стучат, кости хру­стят.

— Эх, — говорит, — кабы Солнышко выглянуло, я бы ему среднюю дочку отдал!

Только сказал, а Солнце и выглянуло. Отогрело старика, рас­топило снега. Поехал старик быстро, домой доехал хорошо.

Вот средняя дочка оделась, принарядилась, на крылечко вы­шла — ее Солнышко в свои хоромы и забрало.

Долго ли, коротко ли, теплым летом поехал старик рыбу удить. Наловил рыбы полную лодку: и язя, и карася, и ершика. Только хотел домой возвращаться, а ветер и стих. Вот парусок-то и повис, ровно тряпка.

Сидит старик в лодке, горюет: рыбы полно, а есть нечего, вода кругом, а пить нечего.

— Эх, — говорит, — кабы Ветер-ветерок да подул в мой парусок, я бы ему младшую дочку отдал!

Только сказал, а Ветер-ветерок как задует! Затрепал пару­сок — доволок старика до бережка.

Вот и младшая дочка оделась, принарядилась, на крылечко вышла — ее Ветер-ветерок в свои хоромы и забрал.

Вот год прошел, старик и говорит:

— А что, старуха, пойду-ко я старшую дочку проведаю. Хорошо ли ей у Месяца век вековать.

— Иди, батюшка, иди да гостинцев снеси!

Напекла баба пирогов да блинов. Взял старик гостинцы и в путь отправился. Идет-бредет, останавливается: к Месяцу ведь не близок путь. Шел, шел, поздно ночью пришел.

Встретила его дочка, обрадовалась. А старик ей:

- Ох-ох-ох, тошнехонько! Долог к тебе путь, доченька. Шел-брел, все косточки притомил.

- Ничего,— дочка говорит, — сейчас пойдешь в парную баньку, косточки распаришь — все пройдет.

- Что ты, что ты, доченька! Ночь на дворе — в бане темно.

- Ничего, батюшка.

Вот повели старика в баню. А Месяц Месяцович в щелку палец просунул — всю баню осветил.

— Светло ли тебе, батюшка?

— Светло, светло, зятюшка.

Попарился старик, погостил у дочки и домой отправился. Идет-бредет, останавливается: домой ведь не близок путь. Шел, шел, поздно ночью пришел.

- Ну, — говорит, — старуха, топи баню. А то я шел-брел, все косточки притомил.

- Что ты, старик! Ночь на дворе — в бане темно.

- Ничего,— говорит,— светло будет.

Пошла старуха в баню, а старик палец в щель сунул:

- Светло ли тебе, старуха?

- Какое светло — темным-темнехонько!

Да как оступилась бабушка, шайки-кадушки побила, воду пролила, еле жива выскочила. А старик все палец в щели держит.

Вот еще год прошел. Стал старик ко второй дочери соби­раться.

— Пойду-ко я, старуха, среднюю дочь проведаю. Хорошо ли ей у Солнышка век вековать.

— Иди, батюшка, иди.

Вот старик в путь отправился. Идет-бредет, останавливается: к Солнышку не близок путь. Шел, шел, поздно ночью пришел. Встретила его дочка, обрадовалась. А старик ей:

- Ох-ох-ох! — говорит, — долог к тебе путь, доченька! Шел-брел, есть захотел.

- Ничего,— говорит,— батюшка. Сейчас блинов испеку.

- Что ты, что ты, доченька! Ночь на дворе — не время печь топить.

- А у нас и печи в избе нет.

Растворила хозяйка тесто. Село Солнышко посреди избы, а жена ему тесто на голову льет да старику блины подает — хо­рошие, румяные да масляные.

Наелся старик, напился и спать повалился.

Наутро домой отправился. Идет-бредет, останавливается: домой-то не близок путь. Шел, шел, поздно ночью пришел.

— Ну,— говорит,— старуха! Шел-брел я, есть захотел. Давай блины печь.

— Что ты, старый, в уме? Ночь на дворе — не время печь затапливать.

— А нам печь в избе и не нужна. Ты знай тесто делай, а печь я буду.

Растворила старуха тесто. Сел старик посреди избы.

- Лей,— говорит,— мне на лысину.

- Да ты что, старик, не болен ли?

- Знай лей! — говорит.

Налила ему старуха теста на лысину. Что тут было, что тут делалось!.. Три дня старика в бане отмывали, насилу отмыли.

Ну год прошел. Стал старик к младшей дочке собираться.

- Пойду-ко я, старуха, младшую дочь проведаю. Хорошо ли ей у Ветра век вековать.

- Иди, иди, батюшка.

Пошел старик. Идет-бредет, останавливается, реку широкую обходит. Прямо через реку близок путь, а кругом далеко идти.

Ну, дошел. Дочка и зять обрадовались. Погостил у них ста­рик, попраздновал и домой отправился. А дочка да зять прово­жать пошли.

Вот дошли до реки. Старик и говорит:

- Я в обход пойду.

А зять ему:

- Зачем в обход? Через речку плыви — здесь ближе будет.

- Да как же плыть? Лодки нету.

— Не горюй, батюшка. Бросай, жена, на воду платок!

Бросила старикова дочка на воду платок. Ветер его надул пузырем. Сел старик, и Ветер его мигом на другую сторону пе­реправил.

— Вот спасибо, зятек-ветерок.

Только старик до дому добрел, не поел, не попил, не присел, говорит:

- Идем, старуха, на море покатаю.

Пошли к морю, а лодка течет.

- Вот,— старуха говорит,— и покатались.

- Не горюй, жена. Бросай на море платок!

- Да ты что, в уме? Платок дорогой, шерстью шитый.

- Бросай, говорю, не пропадет! Бросила старуха платок.

- Прыгай! — говорит старик.

Прыгнула старуха, а старик давай дуть. Дул, дул — а старуха уже в воде по колени. Дул, дул старик — а старуху уже соседи из воды чуть живую вытащили.

С той поры бросил старик по зятьям ходить. Лежит дед на печи, тачает сапоги, ест пироги да сказки сказывает.