Постпозитивизм.

Если на этапе возникновения неопозитивизм пользовался заметной популярностью в научных кругах Европы, то по мере того, как обнаруживалась его философская и методологическая несостоятельность, популярность его резко пошла на убыль. В конце 40-х годов прошлого столетия в философских кругах Европы и Америки уже практически не осталось сторонников неопозитивистской концепции философии науки. Ее место постепенно занимал так называемый постпозитивизм, представители которого решительно порывали с исходными установками неопозитивизма.

Критический реализм (рационализм) К.Поппера. Одним из видных представителей постпозитивизма стал в 50-е годы австрийский философ К.Поппер (1902-1994), работавший в то время в Англии. В книге «Логика научного исследования» он противопоставил свою философскую концепцию неопозитивистской почти по всем вопросам, рассматривавшимся в неопозитивизме.

Отношение к метафизике. Как и неопозитивисты, Поппер не считает классическую философию наукой. Но на этом его согласие с неопозитивистами по данному вопросу заканчивается. Если для неопозитивистов метафизика - собрание логических нелепостей, то для Поппера классическая философия имеет ясный смысл: «Мне кажется, что существует по крайней мере одна философская проблема, которая интересует всех мыслящих людей. Это – проблема космологии, т.е проблема понимания мира, включая нас самих и наше познание его как части. Я думаю, вся наука является космологией, и для меня философия, как и наука, значима лишь в соответствии с тем вкладом, который она вносит в космологию. Во всяком случае, для меня и философия, и наука потеряли бы всякую привлекательность, если бы они не делали этого». Однако если философия не относится к науке, как она может решать подобную проблему? По мнению Поппера, философия выступает в функции инициатора, провокатора научных знаний. В частности, обращаясь к истории создания гелиоцентрической системы мира польским астрономом Н.Коперником, Поппер настаивает на том, что решающим побудительным мотивом для Коперника в этом случае было то, что в период обучения в университете он усвоил платоновскую метафизику, согласно которой Солнце играет в мире чувственных вещей такую же главенствующую роль, какую Благо играет в мире идей. Сходным образом обстояло якобы дело и с открытиями И.Кеплера, но в этом случае аналогичную роль сыграли пифагорейские мифы. Атомизм и корпускулярная теория света также будто бы развились из мифологических представлений.

Разумеется, подобная интерпретация фактов из истории науки имеет право на существование, хотя документальные подтверждения сказанного Поппером отсутствуют. Но если дело действительно обстояло бы так, как писал Поппер, то это означало бы только то, что в самой что ни на есть умозрительной философской доктрине так или иначе отражаются идеи и чаяния определенной социальной эпохи в разных областях духовной культуры, в противном случае подобные философские доктрины не сохранились бы в исторической памяти человечества и не дожили бы до нашего времени.

Рационализм Поппера. В противовес неопозитивистам, пытавшимся развить идеи британского эмпиризма XVII века, Поппер тяготел к рационалистической философской концепции. Это проявлялось в том, что он отказывался признавать единичные эмпирические высказывания непроблематичным базисом науки. Если для неопозитивистов «непосредственно данное» в опыте, выражаемое в единичных эмпирических высказываниях, не подлежит дальнейшему анализу, является непроблематичным знанием, то Поппер просто отрицает наличие подобного знания. Он говорит о «теоретической нагруженности языка наблюдений», о том, что чисто эмпирического знания, не «замутненного теоретическим истолкованием», попросту не существует. Хотя в философии науки нередко прибегают к понятию базисного (непроблематичного) знания, в действительности этот базис является продуктом конвенции (соглашения) философов: мы лишь условно принимаем его в качестве бесспорного. Подобно тому, как в суде присяжных вердикт заседателей зависит от наличного правового уложения, так и в науке эмпирическое базисное утверждение может быть истинным лишь по конвенции, обусловленной соответствующей теорией. Из данного обстоятельства Поппер делает далеко идущий вывод, что «наука не строится на гранитном основании эмпирического базиса», что «смелые конструкции ее теорий возвышаются над болотом и опираются на сваи, которые уходят в топь, никогда не достигая основания».

Философский критицизм. Пытаясь решать проблему демаркации, разграничения науки и философии, Поппер отказывается от требования верификации научных утверждений как невыполнимого. Он руководствуется известной еще со времен Платона асимметрией подтверждения и опровержения, согласно которой никакое конечное число единичных подтверждающих общее высказывание свидетельств не устанавливает его истинность, но достаточно единственного опровергающего (противоречащего) примера для установления его ложности. Другими словами, Поппер выдвинул концепцию фальсификации как критерия научности. Согласно ей, наука отличается от метафизики тем, что научные теории и отдельные ее положения

эмпирически фальсифицируемы (опровержимы). Метафизические же системы нельзя опровергнуть, но как раз поэтому они и находятся за пределами науки.

Действительно, наука, в отличие от сказок и мифов, всегда накладывает какие-либо ограничения на ход изучаемых процессов. С точки зрения науки невозможно существование ковра-самолета, шапки-невидимки, вечного двигателя. Поэтому научные положения в принципе были бы опровержимы, если бы подобные явления существовали в природе. Так что поиски опровергающих примеров, критика существующих концепций и гипотез должны быть постоянным занятием ученого. Однако на поверку обнаруживается, что данное требование не обладает никакими преимуществами перед верификацией. Во-первых, теперь не фальсифицируемыми оказываются единичные высказывания существования, например, такое: «Во Вселенной существует двойная звезда с такими-то свойствами». Чтобы его фальсифицировать, нужно просмотреть все объекты Вселенной, что практически невозможно. Выходит, что такое научно безобидное высказывание следует признать спекулятивным, метафизическим? Во-вторых, фальсификация любого утверждения или даже теории обязывает к отказу от нее, так что наука в изображении Поппера предстает как цепь фальсифицируемых гипотез, ни одна из которых не может превратиться в объективно истинную теорию или утверждение.

Поппер попытался исправить положение тем, что предположил существование, кроме физического мира и «мира» состояний нашего сознания, еще так называемого третьего мира, мира знаний, объективированного в виде книг, журналов и т.п. По мнению Поппера, этот «третий» мир онтологически не зависим от существования первых двух, и именно он является хранителем всех опровергнутых когда-либо теорий и гипотез. Но то, что Поппер абсолютизирует и даже мистифицирует под видом «третьего мира», по сути, является общественным сознанием, не существующим автономно от человеческого общества. В отсутствие последнего (если предположить, что человечество бесследно исчезло из Вселенной) книги и журналы превращаются в физические объекты с пятнами грязи (текстами) на них. Не случайно некоторые западные критики Поппера назвали его «третий мир» химерой, не способствующей решению никаких задач философии науки.

Таким образом, критика Поппером философско-методологических установок неопозитивизма не увенчалась построением плодотворного альтернативного образа науки. Разумеется, и понимание традиционной философии как инициатора конкретных знаний, и подчеркивание им роли критицизма в развитии науки заслуживают признания. Однако отказ от понятия истины, конвенциональное ее истолкование заметно снижают достоинства предлагавшейся Поппером концепции.

Историко-социологическая модель науки Т.Куна. Видный американский историк науки Т.Кун (1922-1995) в книге «Структура научных революций» представил науку как деятельность научных сообществ, подчиненную определенной научной парадигме, а историю развития науки – как чередование «нормального» и «революционного» ее этапов. В достаточно расплывчатое понятие парадигмы (образец) он включил общепризнанные научные достижения, господствующие научные теории, наиболее общие идеи, убеждения, стандартные образцы формулировки и решения научных проблем, технику проведения экспериментов, а также философско-методологические установки, разделяемые научным сообществом. Таким образом, для Куна проблемы разграничения науки и философии просто не существует – философия со своими ответами на фундаментальные вопросы бытия и методологическими установками органично входит у него в содержание парадигмы.

На «нормальном» этапе развития науки научное сообщество, вооруженное парадигмой, занимается решением «головоломок». Но наступает момент, когда количество нерешенных проблем достигает критической массы, и эта «аномалия» приводит к отказу от признанной парадигмы. Наука вступает в революционный этап, который, по мнению Куна, можно характеризовать только в психологических понятиях – как «заразительную панику», в которую впадает все большее число членов существующего сообщества. Постепенно старая гвардия, приверженцы старой парадигме отмирают, а новое поколение ученых впитывает новую парадигму, так сказать, с молоком матери, создавая предпосылки для перехода науки на новый «нормальный» этап.

В концепции Куна отсутствуют ответы на ряд важных вопросов. Прежде всего, откуда берется новая парадигма, как могут ее создать ученые, воспитанные на старой парадигме? Кун выдвигает тезис о «несоизмеримости» старой и новой парадигм, об их несравнимости, поскольку они оперируют различными научными понятиями. Но данный тезис лишь запутывает вопросы об обстоятельствах возникновения новой парадигмы и преемственности научных знаний. Далее, общеизвестно, что целью научной деятельности является поиск объективной истины, познание окружающего мира. Кун же стремление познать объективную истину считает пережитком аристотелевской телеологии, учения о целевой причине, что делает невозможным различение научного сообщества и какой-нибудь закрытой организации типа религиозной секты. Фактически Кун в описании науки как социального института, в истолковании научного прогресса впадает в релятивизм и иррационализм, его схемы плохо согласуются с реальным развитием науки.

Методологический плюрализм (анархизм) П.Фейерабенда.Еще один американский историк науки П.Фейерабенд (1924-1994) в работе «Против методологического принуждения» представил деятельность ученого лишенной предмета и объективной цели. «В рамках критической теории познания нет места приближению к истине», – заявил он. Обращаясь к истории науки, Фейерабенд пытается уверить читателя, что не было в ней таких методологических принципов, которые бы намеренно не нарушались учеными. Поэтому в науке «дозволено все», а анархизм, «возможно, не лучшая социально- политическая доктрина», провозглашается наилучшим основанием теории познания и философии науки. Его концепция науки – это концепция непрерывных микрореволюций, от которых в науке не сохраняется ничего непреходящего. «Не гордые храмы видим мы перед собой, – восклицает Фейерабенд, а руины, архитектурные несообразности, существование которых строитель с трудом продлевает, что-то латая и подштопывая в них».

Столь экстравагантные выводы Фейерабенда имеют, по-видимому, те же корни, что и «критицизм» Поппера. Убедившись в бесплодности поисков абсолютно непроблематичных оснований науки, которыми ранее занимались неопозитивисты, Фейерабенд вслед за Поппером абсолютизирует пресловутую «теоретическую нагруженность» эмпирических данных. А это обстоятельство приводит к полной автономии любого теоретического построения, – ведь в понимании Фейерабенда оно может опираться только на эмпирический базис, истолкованный в ее же понятиях. Как, скажем, проверить экспериментально теоретическую плодотворность понятий «сила тока», «электродвижущая сила» и «напряжение» в теории электричества, если в эксперименте будут использоваться эти же понятия? Поэтому в концепции Фейерабенда ни одно теоретическое построение невозможно сопоставить с чем-то внешним ему, оно может сопоставляться лишь с самим собой. И Фейерабенду, чтобы методологически как-то ограничить создание в науке бесплодных теоретических построений, приходится, противореча самому себе, вводить пару методологических принципов. Первый из них – это «принцип пролиферации», принцип выдвижения максимального числа альтернативных теорий, лишь частично соответствующих имеющейся области фактов. Второй – «принцип контриндукции», требующий разработки гипотез, оспаривающих общепринятые научные положения. Разумеется, в науке возможны ситуации, когда использование данных принципов оказывается уместным, но недопустимо истолковывать их расширительно, превращать в универсальные методологические принципы.

Таким образом, постпозитивизму, в силу ряда сомнительных установок общефилософского и методологического характера, не удалось создать образ науки, достаточно хорошо воспроизводящий оригинал. Данная задача по-прежнему стоит перед всеми философами, так или иначе участвующими в философском исследовании специфики современной науки, ее целей и средств.