Глава 34. Гонконг: возвращение в Китай

Я впервые посетил Гонконг в 1954 году, на итальянском лайнере «Азия». Корабль пришвартовался в Гонконге на трое суток, что позволило нам с Чу побродить пешком по городу. Это был очаровательный город, расположенный на острове, напротив бухты, на берегу которой, со стороны Цзюлуна (Kowloon), быстро разрастались пригороды. За городским центром находился пик высотой около тысячи футов (350 метров), по склонам которого поднимались дороги и были разбросаны дома. Это была живописная картина.

Люди в городе жили трудолюбивые, товары были дешевыми, а сервис – отличным. Утром я посетил мастерскую, портной снял с меня мерку, и я заказал ему два костюма. После обеда я зашел в мастерскую на примерку, а вечером того же дня костюмы были доставлены в мою каюту. В Сингапуре портные не смогли бы этого сделать. Тогда я еще не понимал, что когда коммунисты «освободили» континентальный Китай в 1949 году, в числе одного‑двух миллионов беженцев из Китая в город прибыли некоторые из лучших предпринимателей, специалистов и интеллектуалов из Шанхая и провинций Чжэцзян (Zhejiang), Цзянсу (Jiangsu) и Гуандун (Guangdong). Именно они сформировали ту широкую прослойку талантливых людей, которые с помощью наиболее инициативных и находчивых китайских рабочих, решивших, что лучше покинуть Китай, чем жить под властью коммунистов, сделали Гонконг одним из самых динамичных городов мира.

Для остального мира Гонконг и Сингапур являются двумя похожими китайскими городами приблизительно одинакового размера. С моей точки зрения, между ними столько же различий, сколько и сходства. Гонконг располагал вдвое большей территорией и имел вдвое больше населения, жившего на острове, полуострове Цзюлун и Новой Территории. Ситуация, в которой оказался Гонконг в 1949 году, была в экономическом и политическом отношении намного хуже, ибо город полностью зависел от милости Китая. Народно‑освободительная армия Китая (China's People's Liberation Army) могла в любой момент войти в город, будь такой приказ отдан. Тем не менее, несмотря на неопределенность и постоянное ожидание катастрофы, которая могла случиться в любой момент, Гонконг процветал. Сингапур не сталкивался с такими мрачными перспективами. Я испытывал облегчение от того, что мы не жили в обстановке такой неопределенности и под таким сильным давлением, как Гонконг. Даже после того, как в 1957 году Малайя обрела независимость, Сингапур был все еще связан с полуостровом экономически и физически, а люди и товары свободно перемещались в обоих направлениях. Только в 1965 году, после того, как нам предложили выйти из состава Малайзии, наше будущее стало выглядеть мрачно. В отличие от Гонконга, в Сингапуре не было полутора миллиона беженцев с материка. Вероятно, если бы в Сингапур прибыли беженцы, вместе с ними в город попали бы некоторые из числа лучших предпринимателей и наиболее трудолюбивых, находчивых и энергичных людей, что дало бы нам дополнительные преимущества. Действительно, подобный приток беженцев в 1949 году помог Тайваню, – без этого на Тайване не было бы тех способных людей, которые управляли Китаем до 1949 года. Под их руководством, с помощью США, Тайвань преобразился. Тогда, в 1949 году, когда происходили все эти события, я еще не понимал ни того, какую важную роль играют талантливые люди, особенно предприниматели, ни того, что образованные, талантливые люди являются теми дрожжами, которые заставляют общество расти, и преобразовывают его.

В следующий раз я посетил Гонконг в мае 1962 года. За восемь лет, судя по увиденным мною зданиям и магазинам, город ушел далеко вперед по сравнению с Сингапуром. После получения независимости в 1965 году я считал для себя обязательным посещать Гонконг практически ежегодно, чтобы наблюдать за тем, как жители города решали свои проблемы, посмотреть, чему у них можно было поучиться. Для меня Гонконг являлся источником вдохновения, примером того, чего может добиться общество, состоящее из трудолюбивых, решительных людей. Мне также хотелось привлечь некоторых предпринимателей, особенно промышленников, для создания в Сингапуре текстильных и иных предприятий. Средства массовой информации Гонконга были неблагосклонны к моей деятельности и печатали весьма критические материалы о Сингапуре, чтобы удержать своих жителей от переезда.

В феврале 1970 Университет Гонконга присвоил мне почетную степень доктора права. В своей приветственной речи я сказал: «Являясь первопроходцами модернизации общества, Гонконг и Сингапур могут сыграть роль катализатора, ускоряющего трансформацию окружающих их патриархальных аграрных государств… Я надеюсь, что они смогут стать не только центрами распространения современных методов производства, но, что более важно, социальных ценностей, дисциплины, навыков и знаний». Несколько десятилетий спустя эти слова сбылись.

После этого визита я направил письмо в адрес нашего Управления экономического развития. Я указывал, что, в результате политической неопределенности, возникшей в связи с ситуацией в Китае и тем, что в 1997 году истекал 99‑летний срок аренды Великобританией Новых Территорий, Сингапур мог бы привлечь из Гонконга некоторых специалистов и квалифицированных рабочих. Мы, в свою очередь, могли помочь Гонконгу кредитами или поделиться опытом, если они в этом нуждались.

Я не переставал восхищаться людьми Гонконга, их способностью восстанавливаться после любой неудачи. Как и Сингапур, в 70‑ых годах Гонконг сильно пострадал в результате нефтяного кризиса, но он быстрее приспособился к новым условиям. Магазины в Гонконге снизили цены, рабочие согласились со снижением заработной платы, а немногочисленные профсоюзы не вступали в борьбу с рыночными силами. А вот правительство Сингапура вынуждено было смягчить удар, нанесенный инфляцией и экономическим спадом, стараясь предотвратить резкое снижение уровня жизни наших рабочих, помогая разрешить проблемы, возникшие между профсоюзами и руководством предприятий.

Люди в Гонконге полагались не на правительство, а на себя и на свои семьи. Они были трудолюбивы, пытались добиться успеха в бизнесе, – будь‑то уличная торговля, изготовление сувениров или посредническая деятельность. Стремление добиться успеха было у них велико, а семейные и родственные связи – прочными. Задолго до того, как Милтон Фридман (Milton Friedman) привел Гонконг в качестве примера свободной рыночной экономики, я уже отметил для себя все преимущества существования весьма скромной системы социального обеспечения, а то и полного ее отсутствия. Это заставляло людей Гонконга стремиться добиться успеха. Между ними и колониальным правительством не существовало никакого «общественного договора». В отличие от жителей Сингапура, они не могли и не защищали своих коллективных интересов. Гонконг не являлся государством, – ему просто не позволяли стать государством: Китай никогда не допустил бы этого, а англичане и не стремились к этому. В этом состояло огромное различие между Гонконгом и Сингапуром.

Сингапур был просто обязан либо стать государством, либо прекратить свое существование. Правительство Сингапура было вынуждено субсидировать образование, здравоохранение, жилищное строительство, несмотря даже на то, что я пытался избежать разрушительных последствий социальной политики «государства благосостояния». К тому же, жители Сингапура не могли тягаться с жителями Гонконга в уровне мотивации и стремлении добиться успеха. Если жители Гонконга терпели в чем‑то неудачу, они винили в ней только себя или неудачное стечение обстоятельств, собирались с силами и снова пробовали, надеясь, что на этот раз им повезет. У жителей Сингапура было иное отношение к жизни и правительству, – подобным тревогам и волнениям они предпочитали стабильную работу и свободу.

Если жители Сингапура терпели в чем‑то неудачу, они обвиняли в этом правительство, ибо считали, что улучшение их жизни является его обязанностью. Они считали, что правительство обязано было не только гарантировать справедливые и одинаковые для всех правила игры, но и должно было, по ее окончанию, наградить призами даже тех участников, чьи результаты были не слишком хороши. Когда жители Сингапура голосуют на выборах за депутатов парламента и министров, они ожидают в ответ распределения всех имеющихся в наличии благ.

Один поселившийся в Сингапуре предприниматель из Гонконга в разговоре со мной кратко сформулировал различия между нами. Когда в начале 70‑ых годов он создавал в Сингапуре текстильную и швейную фабрики, он привез с собой из Гонконга нескольких управляющих, а также нанял несколько управляющих – жителей Сингапура. К 1994 году все управляющие‑жители Сингапура еще продолжали работать на его предприятии, а все управляющие, привезенные им из Гонконга, начали свое собственное дело и конкурировали с ним. Они не видели смысла в том, чтобы, разбираясь в бизнесе не хуже его, продолжать на него работать. Чтобы начать свое дело, им требовалось лишь немного капитала, и, как только им удавалось его раздобыть, они сразу уходили. Жителям Сингапура не хватало этой предпринимательской жилки, желания рисковать, добиться успеха и стать крупным магнатом. В последние годы заметны радующие глаз перемены в этой области. В условиях быстрого экономического роста в регионе все большее число молодых специалистов стали заниматься предпринимательской деятельностью. Сначала они работали в качестве наемных управляющих, часть вознаграждения которых выражалась в акциях их компаний, а затем, приобретя хорошие знания в сфере бизнеса и уверенность в успехе, принимались за дело самостоятельно.

Нам удалось привлечь в Сингапур из Гонконга нескольких предпринимателей в сфере производства текстиля и одежды, пластмассовых и ювелирных изделий, резчиков по нефриту и слоновой кости, а также мастеров по изготовлению мебели. В 60‑ых и начале 70‑ых годов мы приветствовали их появление в Сингапуре, ибо они создавали рабочие места и источали оптимизм. Лучшие из них оставались в Гонконге, где вести дело было прибыльнее, чем в Сингапуре, но, как мы и надеялись, они создавали в Сингапуре филиалы своих компаний и присылали сюда своих младших сыновей, чтобы вести надзор за работой этих предприятий.

В августе 1984 года, после провозглашения Великобританией и Китаем Совместной декларации (Joint Declaration) относительно будущего Гонконга, я пригласил на торжества по случаю Национального дня Сингапура группу их ведущих бизнесменов и специалистов. В результате этой поездки группа крупных бизнесменов из Гонконга инвестировала более двух миллиардов сингапурских долларов в строительство самого большого в Сингапуре делового центра, состоявшего из офисных зданий, центра для проведения выставок и конференций, получившего название «Сантэк сити» (Suntec City). Именно там мы провели первую встречу министров стран, входящих во ВТО в декабре 1996 года, год спустя после того, как строительство было завершено. Этот центр был одним из многих «яиц», отложенных бизнесменами из Гонконга в городах, расположенных на побережье Тихого океана, в основном, в Северной Америке, Азии и Австралии. Средства массовой информации Гонконга считали, что Сингапур хотел снять сливки, переманивая из Гонконга наиболее талантливых людей, но это было не так, ибо в наших интересах было, чтобы, вернувшись под суверенитет Китая, Гонконг продолжал процветать. Совершив «набег» на Гонконг и переманив оттуда талантливых людей, мы получили бы сиюминутные выгоды. Напротив, если бы Гонконг процветал, это позволило бы нам развивать с ним деловое сотрудничество и получать от этого постоянную выгоду.

Британские правители Гонконга управляли им в соответствии со старыми имперскими традициями: надменно, оставаясь несколько в стороне, снисходительно относясь к местным жителям, в том числе и ко мне, ибо я был китайцем. Прежние губернаторы Гонконга назначались из числа служащих британской колониальной администрации. Этот порядок изменился после 1971 года, когда на должность губернатора был назначен Мюррей Маклехос (Murray MacLehose), работавший в британском министерстве иностранных дел, которое являлось куда более солидным учреждением. Перед назначением на должность он решил посетить Сингапур. Гонконг страдал от разъедавшей его коррупции, и он хотел посмотреть, каким образом нам удавалось держать ее под контролем. Он также хотел познакомиться с нашими достижениями в сфере образования, его особенно интересовал наш Политехнический институт, ибо в Гонконге подобного учебного заведения не было, – на техническое образование они практически не тратили средств. Он также проявлял заинтересованность в изучении нашей программы обеспечения жильем, желая улучшить ситуацию с жильем в Гонконге до того, как она станет критической.

В целом, во время правления англичан администрация в Гонконге была честной, за исключением примерно десятилетнего периода, предшествовавшего назначению Маклехоса на должность губернатора. В тот период коррупция в городе приобрела такой размах, что ему пришлось принять строгие меры, основанные на сингапурских законах и практике борьбы с коррупцией. Естественно, что правила игры в колонии создавали преимущества для британских деловых кругов. Британские банки («Гонконг энд Шанхай бэнк» и «Чартэрэд бэнк») являлись уполномоченными эмитентами ценных бумаг. Британские торговые компании находились в привилегированном положении, но к концу британского правления эти привилегии сошли на нет, и многие из этих компаний были куплены китайцами Гонконга.

Перед тем как в 1987 году следующий губернатор Гонконга Дэвид Вильсон (David Wilson) приступил к исполнению своих обязанностей, он также посетил Сингапур, чтобы посмотреть, как население, состоявшее в большинстве из этнических китайцев, сумело самоорганизоваться и решало стоявшие перед ним проблемы. Он был дипломатом, специалистом по Китаю. Вильсон хотел познакомиться с сингапурским опытом обретения независимости. Я объяснил ему, что мы находились в иных обстоятельствах. Сингапур являлся частью Малайзии, получил независимость неожиданно, не стремясь к этому, и вынужден был взять свою судьбу в свои руки. Специальный административный район Сянган (САР – Special Administrative Region of Hong Kong) должен был стать частью Китая. Любой руководитель, который встал бы во главе Гонконга, должен был понимать политику Китая, научиться находить общий язык с его лидерами, одновременно защищая интересы Гонконга; он не обладал бы полной свободой действий.

До 1992 года политика Великобритании в отношении Гонконга заключалась в том, чтобы консультироваться и согласовывать с Китаем любые предполагаемые изменения в политике до того, как обнародовать их. Эта политика была призвана обеспечить плавный переход Гонконга под юрисдикцию Китая, – англичане называли это «прямым поездом» («through train»). Другими словами, в момент «переезда» из британского Гонконга 30 июня 1997 года в Гонконг китайский 1 июля 1997 года не должно было происходить смены «локомотива» или «вагонов». После шокирующих событий на площади Тяньаньмынь в июне 1989 года британское правительство решило, что ему следовало принять меры, выходившие за рамки соглашений с Китаем, зафиксированных в Совместной Декларации 1984 года. Англичане хотели, чтобы их совесть была чиста относительно того, что они сделали все, что было в их силах, чтобы сохранить образ жителей Гонконга после возвращения города под юрисдикцию Китая.

Через шесть недель после событий на площади Тяньаньмынь мы предложили предоставить 25,000 семей жителей Гонконга право на получение вида на жительство в Сингапуре, при этом от них не требовалось переселяться в Сингапур до тех пор, пока у них в этом не было нужды. Эти виды на жительство были бы действительны на протяжении пяти лет, после чего их можно было продлить еще на пять лет. В тогдашней неопределенной ситуации это позволило бы предотвратить отток талантливых людей из Гонконга. У посольства Сингапура в Гонконге выстроились огромные очереди желающих получить анкеты, что чуть не привело к беспорядкам. Встретившись в январе 1990 года в Гонконге с губернатором Вильсоном, я заверил его, что, предложив предоставить вид на жительство жителям города, мы ни в коей мере не намеревались нанести ущерб Гонконгу. Мы готовы были предоставить Гонконгу кредиты и поделиться опытом, если в этом была нужда, и наоборот. Таким образом, и они, и мы могли бы извлечь выгоду, используя капиталы, опыт и навыки друг друга. Мы просто не ожидали такой реакции жителей Гонконга в ответ на наше предложение. Многие из обратившихся за видом на жительство людей не получили его, ибо у них не было необходимого образования или квалификации. На протяжении года мы выдали 50,000 видов на жительство, – вдвое больше, чем первоначально предполагалось. К 1997 году только 8,500 жителей Гонконга переехало в Сингапур. Гонконг вскоре отошел от шока, вызванного событиями на площади Тяньаньмынь, и дела в городе шли неплохо. Люди в Гонконге хорошо зарабатывали, – лучше, чем они зарабатывали бы в Сингапуре или в любой другой стране. В самом деле, многие из тех, кто эмигрировал в Канаду, Австралию и Новую Зеландию, позднее вернулись, зачастую оставляя свои семьи, чтобы работать в Гонконге.

Подобно своим предшественникам Вильсону и Маклехосу, Крис Паттэн (Chris Patten) также сделал остановку в Сингапуре в июле 1992 года по пути в Гонконг, чтобы поделиться со мной своими соображениями перед вступлением в должность. В ходе примерно часовой дискуссии я понял, что он хотел выйти за рамки того, о чем англичане договорились с китайцами, и спросил его: «А какие карты у Вас на руках? Что изменилось?» Вместо ответа на мой вопрос он просто повторил его: «Что изменилось?» У меня были плохие предчувствия по поводу задуманных им реформ, осуществление которых нарушило бы достигнутые договоренности. Журналисты из Гонконга прибыли в Сингапур, чтобы взять у меня интервью после разговора с Паттэном. Чтобы предотвратить любое искажение информации, вместо встречи с ними, я выступил с заявлением: «Я верю, что, если цели, которые он (Паттэн) ставит перед собой, не выходят за рамки Совместной декларации и Основного Закона (Basic Law), то он располагает прочной основой для того, чтобы управлять городом и двигаться вперед… Лучшим показателем его деятельности будет успешная работа системы управления Гонконгом в период после 1997 года».

В октябре 1992 года, после визита в Китай, я посетил Гонконг. Паттэн объявил об изменениях в избирательной системе: он собирался расширить число избирателей, участвовавших в выборах по функциональным избирательным округам, в которых правом голоса обладали деловые люди, специалисты и другие группы населения. Он предоставил избирательные права всем работавшим. Во время интервью представителям прессы я сказал: «Предложения Паттэна являются весьма заманчивыми с точки зрения углубления демократии… Они сделаны с большой изобретательностью. Эти предложения используют пробелы, оставленные в Основном Законе и Совместной декларации». Но я добавил, что: «Планы Паттэна больше напоминают программу действия националистического лидера, мобилизующего своих людей на борьбу за получение независимости и освобождение от колониального гнета, чем прощальную программу покидающего город колониального губернатора». В частном порядке, когда я встретился с Паттэном в Доме Правительства (Government House), я предупредил его, что своими предложениями он, фактически, подрывал само значение понятия «функциональный избирательный округ». Он расширил рамки этих округов за пределы профессиональных групп специалистов и бизнесменов, для которых они создавались первоначально, включив в них всех работников, нанимаемых ими.

В середине декабря я возвратился в Гонконг, чтобы выступить с лекцией в университете Гонконга. В качестве ректора университета Паттэн председательствовал во время лекции. Отвечая на заданный из аудитории вопрос о предлагаемых им реформах, я прочитал выдержки речей, произнесенных в Палате лордов британского парламента двумя бывшими губернаторами, лордом Мюрреем Маклехосом и лордом Дэвидом Вильсоном, а также интервью политического советника Маргарет Тэтчер сэра Перси Крэдока (Sir Percy Cradock), который вел переговоры с китайцами. Все трое дали ясно понять, что действия Паттэна шли вразрез с тем, о чем они, в качестве членов британской делегации, договорились с китайским правительством в ходе переговоров. Я полагал, что было лучше высказать свою позицию в его присутствии, чтобы у него была, при желании, возможность ответить. Он промолчал.

Последние пять лет колониального правления Паттэн провел, путаясь в противоречиях, возникших между ним и китайским правительством. Китайцев рассердили действия Паттэна, и они заявили о своей готовности отказаться от соглашения в целом в том случае, если Великобритания хотела вести дела подобным образом. Они также заявили о своих намерениях отменить изменения, сделанные Паттэном. В июле 1993 года китайцы сформировали комитет по подготовке к работе в период после 1 июля 1997 года. В августе 1994 года Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП – National People's Congress) проголосовал за изменения в Законодательном совете (Legislative Council), городском и региональных советах и органах управления районами города. Губернатор и правительство Великобритании не приняли этого шага всерьез. В сентябре 1995 года Паттэн провел выборы, создал новые функциональные избирательные округа и расширил рамки электората, включив в число избирателей все работавшее население численностью 2.7 миллиона человек. Китайские руководители заявили, что они не признают результатов выборов, что политические структуры, созданные англичанами, не соответствовали Основному Закону и Совместной декларации и будут распущены, а Законодательный совет – создан заново. Губернатор полагал, что китайское правительство, в конце концов, смирится, потому что не согласиться с проводимыми им мерами означало бы пойти против желания людей, что могло дорого обойтись китайцам на международной арене.

Мне удалось понять образ мышления официальных лиц Великобритании в мае 1993 года, во время дискуссии с Малкольмом Рифкиндом (Malcolm Rifkind), тогдашним заместителем государственного секретаря по вопросам обороны, а позднее – министром иностранных дел. Англичане чувствовали себя обязанными гарантировать, чтобы к 1997 году демократия стала основой общественной жизни в Гонконге, и полагали, даже не проводя референдума, что этого же хотели и жители колонии. Я сказал, что, на деле, многие жители Гонконга хотели бы вообще никогда не иметь с Китаем ничего общего, но это было невозможно. Поэтому, если они хотели, чтобы Гонконг продолжал развиваться и процветать, необходимо было подобрать таких администраторов и потенциальных лидеров, которые знали бы, понимали бы своих китайских коллег, научились бы защищать особые нужды острова. Рифкинд сказал, что англичане пытались создать хорошо укрепленные конституционные структуры в Гонконге, которые бы затруднили разрушение демократии Китаем. По сути, англичане хотели создать систему, гарантировавшую свободы, которые на Западе воспринимались как само собой разумеющиеся, к примеру, свободу передвижения и свободу от несанкционированного ареста. Они полагали, что, если бы такая система была хорошо защищена, Китаю было бы трудно поломать ее. Я сказал, что их старания были напрасны. Высшее руководство Гонконга должно было приспосабливаться к высшим интересам Китая. В оставшиеся четыре года было невозможно перевоспитать людей Гонконга в духе демократических ценностей и культурных традиций, которые до того никогда в городе не существовали. Это было состязание, в котором Великобритания не могла победить.

Я пришел к выводу, что англичане делали ставку на то, что американцы окажут давление на Китай, используя проблемы демократии и соблюдения прав человека. В распоряжении американцев, действительно, имелись рычаги для оказания давления на Китай, – в 1992 году дефицит США в торговле с Китаем составлял 20 миллиардов долларов, к 1997 году он раздулся до 40 миллиардов долларов. Другим рычагом являлось ежегодное голосование в Конгрессе США по вопросу продления статуса наибольшего благоприятствования для китайских товаров, экспортируемых в США. Но Китай мог противостоять этому давлению, отказываясь сотрудничать с США в вопросах нераспространения ядерного оружия и ракетной технологии.

Западные средства массовой информации ратовали за использование Гонконга для демократизации Китая или, по крайней мере, за оказание давления на Китай путем проведения демократических преобразований в Гонконге. Поэтому они поддерживали запоздалые реформы, проводившиеся в одностороннем порядке губернатором Паттэном. Это побуждало некоторых политических деятелей Гонконга верить, что они могли действовать так, будто бы Гонконг мог стать независимым.

Куда более важным фактором, чем все эти политические игры между англичанами и американцами с одной стороны, и китайцами – с другой стороны, был неожиданный громадный прогресс, достигнутый в экономическом развитии Китая. После событий на площади Тяньаньмынь в 1989 году, когда западные инвесторы охладели к Китаю, китайские предприниматели из Гонконга, Макао и Тайваня стали развивать бизнес в Китае. Уже через три года дела у них пошли неплохо. Они продемонстрировали скептически настроенному миру, что связи, личные отношения, единство языка, общность культуры, отсутствие строгих правил, – компенсировали недостатки, имевшиеся в законодательной системе Китая. Китайцы зарубежья добились в Китае таких успехов, что в ноябре 1993 года, выступая на втором Всемирном конгрессе китайских предпринимателей (World Chinese Entrepreneurs' Convention), я предупредил их: если их инвестиции в Китае будут наносить ущерб экономике стран, гражданами которых они являлись, то это могло бы ухудшить их отношения с правительствами этих стран.

События на площади Тяньаньмынь, ввиду перспективы возвращения Гонконга под юрисдикцию Китая, повлекли за собой крах на рынке ценных бумаг и недвижимости. Восемь лет спустя настроение жителей Гонконга было иным, – они ожидали продолжения экономического роста вместе с процветавшей экономикой Китая, который к тому времени добился коренного перелома в своей экономике. По мере приближения 1 июля 1997 года цены на фондовом рынке и рынке недвижимости Гонконга начали стабильно расти, отражая уверенность инвесторов в будущем. Такого поворота событий никто не предвидел. Те деловые люди Гонконга, которые остались в городе, а так поступили практически все из них, смирились с тем, что их будущее зависело от хороших отношений с Китаем. Если бы китайские бизнесмены продолжали вести свои дела через Гонконг, это позволило бы городу процветать до тех пор, пока Шанхай и другие прибрежные города Китая не улучшат свою инфраструктуру.

Я посетил Гонконг за неделю до перехода города под юрисдикцию Китая, намеченную на 30 июня 1997 года, и встретился с Дун Цзянь‑хуа (Tung Chee‑hwa). За шесть месяцев, прошедших с тех пор, как он был назначен руководителем Специального административного района Гонконг, он сильно изменился. Будучи весьма замкнутым человеком, который всю жизнь занимался делами семейной судоходной компании, он неожиданно попал в центр внимания средств массовой информации и часто подвергался расспросам дотошных журналистов. Дун Цзянь‑хуа согласился с тем, что для успешно развивающегося Гонконга был необходим преуспевающий Китай. Это было разумной основой для управления Гонконгом. Я обнаружил, что представители деловой и профессиональной элиты Гонконга приспособились к тому, что город стал Специальным административным районом Китая. То же произошло и со средствами массовой информации Гонконга, выходившими на китайском языке. Даже наиболее критично настроенная по отношению к китайскому правительству газета, издававшаяся на китайском языке воинственным бизнесменом, выступившим с оскорблениями и нападками на премьер‑министра Китая Ли Пэна, сменила тон. Пресса почувствовала те рамки, за которые не следовало выходить.

Тем не менее, губернатор Паттэн продолжал свои препирательства с Пекином до самого конца. Британские руководители бойкотировали церемонию принятия присяги Законодательным собранием провинции, заявив, что это противоречило Совместной декларации. Китайские руководители не были приглашены на устроенную англичанами прощальную церемонию, на которую они не захотели бы явиться в любом случае. Китайцы хотели, чтобы контингент китайских войск вошел в Гонконг до прибытия Цзян Цзэминя на церемонию передачи власти в полночь 30 июня. Сначала англичане отказали, но, в конце концов, разрешили примерно пятистам военнослужащим с легким вооружением прибыть в город к 9 часам вечера. Когда за день до передачи города китайцы объявили, что они направят в Гонконг еще 4,000 военнослужащих к четырем часам утра 1 июля, покидавший город губернатор назвал это «ужасным известием». Это было бессмысленно, ибо китайский суверенитет над китайским Гонконгом восстанавливался в полночь 30 июня, так что к тому времени город являлся бы уже частью территории Китая.

Ранним утром 1 июля, после окончания церемонии передачи Гонконга Китаю, я слышал, как толпа людей, использовавших мегафоны, выкрикивала лозунги на протяжении 10–15 минут. Позднее я узнал, что в демонстрации принимало участие примерно 3,000 человек, сопровождаемых полицией, которая двигалась впереди колонны по опустевшим улицам. Лидер Демократической партии Мартин Ли (Martin Lee) обратился к толпе с балкона здания Законодательного совета с призывом продолжать борьбу за демократию. Революционная ситуация в городе отсутствовала. Международные средства массовой информации сообщили об этой ритуальной акции протеста.

Удивительно, но настроение в Гонконге было спокойным. Со времени подписания Совместной декларации в 1984 году прошло 13 лет, у людей было достаточно времени, чтобы подготовиться к этому событию. Какого‑либо ликования по поводу воссоединения с родиной не было. Не было заметно ни скорби о покидающих город англичанах, ни бурных приветствий во время прощального парада или во время отплытия королевской яхты «Британия», которая утром того же дня отдала швартовы, увозя из Гонконга последнего губернатора. Благодаря Паттэну последние пять лет британского правления получили желчную окраску. Он пустил под откос «прямой поезд», – концепцию, в рамках которой китайцы согласились, чтобы избранный в 1995 году Законодательный совет продолжал управлять городом после воссоединения в 1997 году. Паттэн оставил после себя менее либеральное законодательство о выборах, чем то, которое город имел бы, не измени он его в одностороннем порядке.

Как только 1 июля 1997 года руководитель администрации Гонконга Дун Цзянь‑хуа и высшие официальные лица приступили к осуществлению своих полномочий, они столкнулись с финансовым кризисом в Восточной Азии, хотя до 1998 года они об этом еще не знали. Второго июля Таиланд девальвировал бат, вызвав этим лихорадку, распространившуюся на весь регион, Россию, а потом и Бразилию. Так как курс гонконгского доллара был привязан к доллару США, Гонконгу пришлось повысить процентную ставку по кредитам. Это привело к падению стоимости недвижимости, ценных бумаг и активов, вызвав спад экономики и рост безработицы. Недовольство населения правительством возросло, а настроение людей Гонконга – изменилось, От колониального иностранного правительства они не ожидали ничего, кроме защиты от китайских коммунистов, а от китайского правительства, состоявшего из жителей Гонконга, они ожидали много большего. Сначала Гонконг был поражен вирусом «куриного гриппа», представлявшего особую опасность для стариков и детей. Правительству пришлось уничтожить миллионы кур на птицефермах, их владельцы потребовали компенсации, и получили ее. Затем красные морские водоросли вызвали гибель рыбы, разводимой рыбными фермерами, они также потребовали компенсации и также получили ее. Вслед за этим потерпела банкротство инвестиционная компания, теперь уже компенсацию получили инвесторы, разместившие свои активы в этой компании.

Прибыв в Гонконг для участия в конференции в июне 1999 года, я встретился там со многими обеспокоенными людьми, включая некоторых старых друзей и нескольких новых знакомых. Их анализ переживаемых проблем отличался ясностью, но решения этих проблем они не видели. Они указывали на то, что в заключительный период своего колониального господства англичане ослабили бразды правления. Не желая вступать в конфронтацию с населением и вызывать его протесты в результате проведения правительством непопулярных мер, они предпочитали уступать давлению различных групп населения. Так произошло, к примеру, в случае с водителями такси, которые угрожали забастовкой, когда правительство объявило о своем намерении запретить использование дизельных автомобилей в качестве такси для снижения уровня загрязнения воздуха. Это приучало людей сопротивляться жестким мерам, проводимым правительством, и отвергать их, организовывая протесты. Теперь же, когда Гонконг стал частью Китая, глава администрации города не обладал достаточным политическим весом, чтобы противостоять подобным действиям. В отличие от британских губернаторов, которые, как что‑то само собой разумеющееся, получали поддержку от Законодательного совета, Дун Цзянь‑хуа столкнулся с членами Законодательного совета, ни один из которых не чувствовал себя обязанным поддерживать его политику. Официальные лица его правительства также не располагали мандатом, полученным от избирателей, что помогло бы им отстаивать свои взгляды в том случае, если они вступали в спор с избранными членами Законодательного совета.

Попытка Паттэна укрепить демократически избранный Законодательный совет потерпела неудачу, – Законодательный совет, избранный, когда Гонконг еще находился под колониальным управлением, был распущен. Среди интеллектуальной элиты Гонконга существуют глубокие разногласия относительно путей дальнейшего развития города и того, как заставить работать существующую систему управления. Старая система управления, которую использовали англичане, ослабела и не способна справиться с новой политической ситуацией. С одной стороны, существует группа деловых людей, прагматиков и профессионалов, которые хотели бы установления нормальных рабочих отношений с правительством в Пекине. Поэтому они отчаянно сопротивлялись проводившейся Паттэном политике. С другой стороны, существует группа ученых, представителей средств массовой информации и специалистов, которые выступают за то, чтобы использовать сильную, основанную на конституционных мерах, систему защиты против любых притеснений со стороны Китая. Эти люди ратуют за организацию поддержки со стороны международного сообщества, особенно со стороны США, для оказания давления на Китай с целью добиться от него невмешательства в дела Специального административного района Сянган. Прагматики не желали ввязываться в политическую драку самостоятельно, вместо этого обращаясь за поддержкой к политикам, на которых они вряд ли могли положиться в отстаивании своих интересов перед Пекином. Это была трудная ситуация, в которой немногие были готовы к тому, чтобы взять ответственность за руководство городом на себя. Ведь сделать это означало бы смириться с реальностью, а именно: интересы Гонконга могли быть соблюдены лишь в том случае, если бы его лидеры завоевали доверие пекинского руководства.

Население Гонконга должно уладить существующие противоречия между различными социальными группами. Политики, играющие на стороне профсоюзов и рабочих, должны договориться с такими работодателями как Ли Кашин (Li Ka Shing); руководители и специалисты должны достичь соглашения с низкооплачиваемыми служащими относительно того, кто и какие налоги должен платить, кто и какие субсидии получать на здравоохранение, образование и жилье. Только после того, как удастся сбалансировать эти различные групповые интересы, жители Гонконга смогут подняться над тем, что их разделяет, сформулировать свои коллективные интересы и бороться за них, но только в качестве Специального административного района Китая. Эта задача является вдвойне сложной, ибо жители Гонконга не считают себя китайцами. Те из них, кто родился в материковом Китае, называют себя китайцами Гонконга, те же, кто родился в колонии, называют себя жителями Гонконга. Когда правительство Специального административного района предложило поднять над городом китайский государственный флаг и ежедневно исполнять во всех школах национальный гимн, 85 % родителей были против этого. С другой стороны, во время десятой годовщины событий на площади Тяньаньмынь примерно 50,000 человек собрались на поминальную службу со свечами в руках. Я подозреваю, что они более опасались того, что могло случиться с ними в Гонконге, чем повторения того, что произошло на площади Тяньаньмынь. Напротив, когда разъяренные китайцы в Китае протестовали против бомбардировки американцами китайского посольства в Белграде в 1999 году, лишь горстка жителей Гонконга провела символическую демонстрацию у консульства США.

Одним из спорных решений, принятых Дун Цзянь‑хуа, было обращение к Всекитайскому собранию народных представителей с просьбой о пересмотре решения гонконгского суда последней инстанции. Основной Закон Гонконга предоставлял право въезда и проживания на территории Гонконга детям жителей Гонконга, рожденным в Китае. Суд постановил, что дети жителей Гонконга, включая незаконнорожденных детей, а также дети родителей, родившихся в континентальной части Китая и впоследствии получивших право на проживание в Гонконге, имели право постоянно проживать в городе. Жители Гонконга были встревожены, когда правительство сообщило, что более полутора миллионов человек получат право на проживание в городе. В марте 1999 года государственный секретарь Гонконга по вопросам юстиции обратился за разъяснением этого положения Основного Закона к постоянному комитету ВСНП по делам Гонконга. Постоянный комитет разъяснил, что правом постоянного проживания в Гонконге обладали только дети, у которых в момент их рождения хотя бы один из родителей являлся жителем Гонконга. Юристы, ученые и средства массовой информации отнеслись к этому решению критически, опасаясь, что правительство, тем самым, создало прецедент для вмешательства ВСНП в их судебную практику. Но большинство людей не интересовалось юридическими тонкостями и поддержало действия правительства.

21 октября 1999 года, выступая на лекции, посвященной четвертой годовщине Института политических исследований Гонконга (Hong Kong Policy Research Institute), научного учреждения, выполняющего некоторые разработки по заказу правительства Специального административного района, я говорил о том, что проблемы переходного периода оказались сложнее, чем ожидалось. Поддерживаемый американскими и британскими средствами массовой информации губернатор Паттэн преподал Гонконгу интенсивный курс демократии и соблюдения прав человека. Цель этого курса состояла в том, чтобы «выгравировать» в умах людей принципы свободы слова, особенно свободы прессы, всенародных выборов с участием максимально широкого круга избирателей, «Билле о правах», защищающего основные фундаментальные права человека, понятие о верховенстве закона и независимости судебной системы. В конечном итоге, англичане хотели передать под юрисдикцию Китая такой Гонконг, в котором демократические изменения стали бы уже необратимыми. Это привело к тому, что многие в Гонконге полагали, что экономика позаботится о себе сама, что достаточно только обеспечить соблюдение прав человека и демократических норм, и все будет хорошо. А получилось все по‑иному.

Как и жители любой другой страны, жители Гонконга обнаружили, что их наиболее насущными потребностями являлись выживание и благосостояние. Люди были разочарованы тем, что старая система, при которой каждый напряженно работал для собственного блага и практически каждый добивался успеха, больше не работала. Настроение и позиция людей изменились. Они должны были двигаться вперед. Поскольку предвыборная политическая деятельность не влекла за собой никакой ответственности, Законодательный совет превратился в место для политической рекламы с целью завоевания голосов избирателей на следующих выборах. Поскольку политические лидеры не несли ответственности за выполнение своих предвыборных обещаний, то эти обещания никогда и не подвергались проверке.

У Гонконга было два возможных пути вперед. Во‑первых, законодатели могли занять более реалистичную позицию и начать работать в рамках Специального административного района Сянган, являвшегося частью Китая, тем самым, заявив о своем признании приоритета национальных интересов Китая. В этом случае Пекин, вероятно, позволил бы партии большинства придти к власти после 2007 года, когда конституция должна быть пересмотрена. В противном случае, Пекин возьмет упрямых политиков измором. До 2007 года у людей есть время, чтобы определиться, по какому пути следовать. Старый Гонконг уже стал историей, а его будущее зависит от того, каким образом народ Гонконга будет защищать свои групповые интересы.

В течение часа, отвечая на вопросы собравшихся в международном конференц‑зале 1,200 представителей средств массовой информации, деловой и политической элиты Гонконга, я высказал очевидное: если Гонконг станет просто еще одним китайским городом, то он не представляет для Китая никакой ценности. Гонконг представлял интерес для Китая ввиду наличия в городе развитых общественных институтов, управленческих знаний, высокоразвитого финансового рынка, одинаковых правил игры для всех, а также благодаря космополитичному образу жизни в городе, использующем английский язык для ведения бизнеса. Это то, что делает Гонконг отличным от других городов Китая.

В Гонконге сталкиваются две противоположные тенденции. Чтобы быть полезным Китаю, город должен научиться работать с китайскими официальными лицами и понимать их образ мышления, а также экономическую и социальную систему страны, которая отличается от их собственной. Тем не менее, нельзя позволить, чтобы эти факторы стали оказывать определяющее влияние на Гонконг, иначе, он превратится просто в еще один китайский город. Он должен сохранить присущие ему характеристики, которые сделали его незаменимым посредником между Китаем и внешним миром, как это было во времена британского господства. Я ожидал, что мои жесткие заявления повлекут за собой критику со стороны средств массовой информации, но отношение аудитории было теплым, а средств массовой информации на следующий день – мягкой. Их сообщения заставили различные группы населения задуматься над выбором, который перед ними стоял. Они оказались в ситуации, совершенно отличной от той, которую предвидел Крис Паттэн, – «тяжелая рука» Китая совершенно не ощущалась. Напротив, мрачное настроение самих жителей Гонконга не позволяло им двигаться вперед, не давало поставить практически достижимые в новых обстоятельствах задачи и работать над их выполнением. Когда городом управляли британские официальные лица, у людей в Гонконге не было необходимости в том, чтобы действовать дружно и согласованно. Они были великими индивидуалистами и талантливыми предпринимателями, готовыми идти на большой риск, чтобы обеспечить высокое вознаграждение для себя и своей семьи. Теперь же, когда они столкнулись с серьезными альтернативами будущего развития, они обязаны сделать свой выбор в качестве особой группы китайской нации. В настоящий момент существует глубокая и широкая пропасть между стремлениями жителей Гонконга, желающими сохранить свою комфортную жизнь в процветающем городе с помощью демократической системы, и надеждами китайских лидеров, желающими видеть Гонконг не только безвредным, но и полезным для Китая.

На протяжении следующих 47 лет обе стороны должны стремиться к сближению друг с другом. Это может оказаться не таким сложным делом, как опасаются многие жители Гонконга. До того, как Китай и Гонконг станут единой страной в рамках одной общественной системы, вырастут еще два поколения людей. Если те перемены, которые произошли на протяжении жизни одного поколения людей после смерти Председателя Мао, будут продолжаться в том же темпе, то слияние Китая и Гонконга не должно быть таким уж трудным делом.