МЫ ИДЕМ В МЕЗОН ВЕРТ
«ЛУЧШИЙ В МИРЕ ДЕТСКИЙ САД'»?
Мамы, которые посещают Мезон Верт, перерождаются просто на глазах. У них появляется время заняться собой и подумать, а до этого они были просто загнаны своими захватчиками-детьми. Жизнь становится легче с Мезон Верт, и приходящие к нам мужья удивляются: «С тех пор, как жена к вам стала ходить, в доме все изменилось. Она уже не бросается ко мне вечером, когда я возвращаюсь с работы и не пересказывает все, что произошло за день...» Ребенок занят, мать занята, они общаются, они больше не связывают друг друга, напряжение исчезло, и даже отец, если он окажется у нас, видит, что его ребенок занимается с другими детьми, жена — с другими женами и детьми, и в нем вдруг просыпается осознание себя как отца ребенка и одновременно — супруга по отношению к своей жене. Работа, которая ведется в Мезон Верт, огромна.
Даже само название нашего «места обитания» является плодом коллективного детского творчества. У этого названия нет автора, никто наш дом так не нарекал. Это название родилось в самих детях, оно — их. Оно для них говорящее. Стоит только матери произнести: «Мезон Верт», как ребенку уже все ясно. Мой муж, вспоминая о своем детстве, проведенном в России, рассказывал, что когда за столом говорилось: «Завтра идем на куропаток», — собака, которая лежала в углу столовой и, кажется, спала, тут же начинала прыгать и вертеться вокруг стола — она услышала слово «куропатки»... Некоторые матери делились со мной таким наблюдением: «Достаточно сказать "Мезон Верт" — и мой, только что капризничавший ребенок тут же замолкает». Мезон Верт — это некая орбита в пространстве. Это потрясающе. Его создание, возможно, столь же важно, как возникновение детских садов лет 75 назад. Мезон Верт работает для того, чтобы можно было предотвратить последствия отнятия
• Для облегчения чтения, вместо «материнской школы» и «классов для малышей при начальных школах» — в переводе (кроме с. 448) — «детский сад», «подготовительные группы».
447
ребенка от груди — это то же самое, про профилактика агрессии, а значит — и социальных драм.
Вспомним, с чего начинались нынешние «детские сады».
Начинались они с «приютов». Название общее и для ясель, и для детских садов. Когда я была девочкой и ездила на каникулы, я видела в деревне такие вывески: «Приют». Работающие женщины отводили туда своих детей и оставляли их на целый день на попечение сестер-монашенок; дети проводили здесь всё свое раннее детство до начальной школы. В этих так называемых «приютах» все дети одеты были одинаково: длинные платья до пят, а под ними — ничего, — так ходят в деревнях; дети тогда могут писать-какать, — безразлично: за ними подберут. В приюте были младшая группа, средняя и старшая... и вот эта старшая и стала 6cole matemelle.
Для того, чтобы узнать, с чего все начиналось, нужно прочесть «La Matemelle» Леона Фраппье. Те, кто создали ecole matemelle, столкнулись в начале пути с трудностями, весьма схожими с теми, которые возникли сегодня перед организаторами «Мезон Верт».
Законодатели не верили в методы, которые применялись в Ecole matemelle и которые стали отличительной чертой работы с малышами во Франции, получив признание во всем мире.
Тем не менее, Ecole matemelle, выдержав испытания, выпавшие на ее долю, продолжает эволюцию. Но подобная эволюция, на мой взгляд, опасна. Она предает добрые начинания в работе тех, кто стоял у истоков. Волнует меня то, что в детские сады принимают теперь и двухгодовалых, а преподавателей берут с подготовкой для работы с трехлетними. А 2 и 3 года — это то же самое, что 12 лет и 25. Между двухлетним ребенком и трехлетним такая разница... Такая же большая, как между ребенком в препубертатном возрасте и зрелым юношей. В два года центральная нервная система еще в процессе стабилизации; лошадь без хвоста; у ребенка еще отсутствует чувственный и волевой контроль за удовольствием от работы сфинктеров. Если держат его «в узде», ограничивая в потребностях, не позволяя «лишнего», ребенок, из боязни не понравиться взрослым, рассматривает свою область таза (свое en-vie') как привой — в
• Envie (фр.) — зависть; en — к; vie — жизнь, жизненная сила. Bn-vie — стремление к жизненной силе. Здесь использован один из фрейдовских принципов интерпретации (В. К.).
448
полной зависимости от желания (удовольствия) взрослого воспитателя; это совершенно искажает его сексуальную самоидентификацию, частью которой является тазовая область. Позднее девочка станет женщиной, а мальчик — мужчиной, но существует большая опасность подавления взрослой сексуальности с патогенным торможением, поскольку область гениталий была поставлена в зависимость от взрослого. Раннее высаживание на горшок чрезвычайно опасно. Недавно во Франции было решено открыть ясли для детей двух—двух с половиной лет;
для них специально готовят воспитателей. В этом возрасте каждые три месяца приносят с собой огромные изменения в развитии — интересы детей, манера выражать себя (в широком смысле этого слова) постоянно изменяются. В детский сад, таким образом, будут отправляться только те дети, которые достигли свободы в самообслуживании. До достижения 30-ти месяцев ни один ребенок не готов к «естественной» чистоплотности, по крайней мере без случайностей в штанишки, а также — к жизни по расписанию. Если есть желание расширить, увеличить прием малышей в детский сад, то нужно придумать не детский сад, а нечто иное: он хорош только для трехлетних детей, то есть для детей, реально достигших этого возраста. Те же, которые пребывают в яслях после двух лет — остаются инфантильными, потому что окружение их — только малыши и женщины, и даже, если есть в яслях воспитательницы — они редко умеют говорить детям правду, которая тех интересует. В основном они добиваются того, чтобы научить их умению обращаться с чем-либо, песням учат, но все это деятельность — управляемая... Управляемая! Увы! Уже. Эти ясельные воспитательницы тут постольку-поскольку, и воспитательницы старшей группы посматривают на них свысока, обычно их засылают «уполномоченными» по материальной части:
детские рожки, еда, пеленки. Это целая проблема. Было бы совершенно иначе, если бы вместо воспитательниц-женщин рядом с ними постоянно работали мужчины. И пусть их будут называть как угодно — если не психиатры, не воспитатели, не организаторы досуга, то просто «дяди», если воспитательницы старших групп — «тети»!
Я слышала и такие аргументы за то, чтобы принимать в детские сады детей с двух лет: когда старший в детском саду, — почему бы младшему брату или сестре не ходить с ним туда же? Это явление противоположно тому, что происходит в яслях. Когда малыш в яслях, то старших тоже могут оставить там. Но когда старшие начинают ходить в детский сад, почему бы не отправить туда же и малыша, который играет со старшим? Зачем разделять детей? Мама и папа будут проводить с ними гораздо больше времени,
449
если дети будут в одном, а не в разных местах. Дома они будут вместе расти и самим своим присутствием помогать друг другу развиваться. Этот довод кажется справедливым, но выражает он точку зрения воспитателя и фокусирует в себе его же проблемы.
В действительности же необходимо, чтобы, начиная с рождения, была обеспечена непрерывность в процессе обучения ребенка: от приучения его к навыкам опрятности до приобретения им навыков письма, чтения, счета, то есть до восьмилетнего возраста; желательно было бы, чтобы помещения, предназначенные для детей двух лет (и так далее — до шести), соединялись между собой, и дети могли бы ходить друг к другу «в гости» в поисках такого уголка, который подходил бы им и соответствовал их интересам. Но сначала ребенку следует предоставить самостоятельность, которая постепенно уступает место наставничеству; это — начиная с трех лет, но не ранее. Дети сходились бы по интересам в соответствии с уровнем их развития и независимо от того, в каком помещении ребенок находится. В настоящее время ребенок не может ни вернуться в предыдущий класс, ни забежать вперед, если только, конечно, он не находится на свободном посещении. Однако именно такая гибкая система была бы наиболее желательна при уходе за детьми и воспитании их от 2 до б, а затем — от 5 до 8 лет.
По моему совету архитекторы, проектировавшие один новый город, предусмотрели подобный детский центр с такими проходами и переходами из помещения в помещение. Кажется, результаты этого проекта хорошие. Не возникает никакого разрыва в цепи воспитания, нет никакой сегрегации. Помещения для малышей, где находятся заболевшие, несколько отделены от остальных, чтобы те не заразились, но любая мама может навестить своего ребенка и тут же отправиться проверить другого в ясли, старшего — в детский сад, и все это — не выходя из одного дома. На игровой площадке, как в Люксембургском саду, помост с небольшими тентами, чтобы можно было не мокнуть под дождем, если переходишь от одного тента к другому. А если ребенок из детского сада хочет снова пойти в ясли — повидать брата или сестричку, ему это тоже разрешают.
Я попросила также, чтобы просторная и солнечная площадка, на которой старики играют в шары, а старухи сидят на лавочках и вяжут, не отделялась бы наглухо от детской игровой площадки;
забора быть не должно, только невысокая зеленая изгородь, которая должна доходить ребенку до носа, чтобы дети не могли ее перешагнуть. Желательно, чтобы взрослые видели детей, а дети могли бы видеть
450
взрослых, которые играют в шары или которые греются в хорошую погоду на солнышке. Когда такой сад был разбит, между бабушками, дедушками и малышами из детского сада возникла удивительная связь. Это очень важно, чтобы старики, если они, конечно, этого хотят, могли видеть детей (для тех, кто этого не хочет, предусмотрены дальние скамейки, куда не долетают детские голоса). Именно таким образом в обществе ткутся связи между поколениями.
Во Франции у политических деятелей есть постоянный повод для довольства собой — каждый раз, когда оппозиция вынуждает их подводить итоги своей деятельности, в ответ слышится одно и то же: «У нас неизменно... как в 1936 году — лучшая сеть дорог, как в 1920-м — лучшая в мире почта, ...лучшие в мире детские сады...»
Это правда. Но приспособлены ли они к нуждам детей, которые должны туда ходить? Приспособлены ли они к их возрасту, численности?
Детские сады, доказавшие право на существование в довоенной Франции, уже совершенно не отвечают проблемам наших детей, которых сегодня принимают в детские сады много раньше: в два года вместо трех-четырех лет.
Обслуживающий персонал — этих женщин называют теперь муниципальными служащими — находится в яслях для обслуживания детей и следит за тем, чтобы все было чисто. Именно на такую работу ориентированы эти женщины, находящиеся на службе у детей. А те, кто учил бы ребенка самостоятельно чистить зубы, мыться, переодеваться, менять штанишки... — такого персонала здесь нет:
они, выходит, не обязательны.
Соответственно, никто не может обучить ребенка словарю его тела. Детей ругают, если они сделают лужу, занесут в дом грязь на невытертой обуви. Женщин-нянечек унижает то, что они делают:
они воспринимают свою работу как «трудовую повинность», как тяжкое бремя. Они наемные защитники чистоты. Ребенок должен жить при воде, «пи-пи», «ка-ка» — точно в отведенное время, а занятия, «классы» — это уже потом. А должны были бы эти нянечки говорить с детьми об их телах, о нуждах их тел, о пальцах на руках, об их руках, лицах, они должны были бы приучить малышей
любить красоту и чистоту, обслуживать себя. Они должны бы были рассказывать им об их семьях, познакомившись с этими семьями. В конце концов, они должны бы были уметь заниматься с маленькими детьми. Так нет же! Им платит муниципалитет, а преподавателям — министерство образования. И вот уже нянечки и преподаватели совершенно отделены друг от друга, и редко, очень редко они могут работать одним коллективом. Очень немногие нянечки загружены работой неполностью или могут позволить себе интересоваться детьми. Тем не менее они, по большей части, сердечны и действительно любят детей.
С моей точки зрения, совершенно необходимо, чтобы преподаватели в детских садах занимались не более, чем шестью детьми сразу, а остальные были на попечении воспитательниц, в чью функцию входит обслуживать детей. Нянечки как нельзя лучше подходят для этой роли в детских садах. Впрочем, почему только женщины — «на подхвате» могут быть и мужчины. Детям больше чем 20 минут (максимум) не высидеть, им не сконцентрировать дольше, чем на это время, свое внимание на учительнице или учителе, то есть на том, кто... наставляет. Учительница же в детском саду в основном «наставляет»; в подготовительной группе она что-то преподает, корректирует речь, жесты, учит физической ловкости. Это «передовая» группа детей детского сада. Мы еще очень далеки от той желаемой организации, необходимой для детей, не достигших трех лет, для которых задуманы детские сады.
А сколько там перегруженных групп! Была забастовка воспитателей детских садов — у них было по 35 детей в группе от 2-х до 4-х лет, и, конечно справляться с ними было им не под силу. И этот бедлам будет только расти, если детям некому помочь и присмотреть за ними. По этому случаю я написала статью, отвечающую на вопрос: «Сколько желательно иметь детей в подготовительной группе?»
Когда столько человек в стране бастует, не лучше ли предложить им придти поработать в детский сад и работать там вместе с преподавателями, которые получили специальную подготовку для того, чтобы научить ребенка приобретать знания, быть ловким, пользоваться своим телом, руками, голосом, наблюдать, уметь узнавать наощупь, ну, в общем научить всему тому, что и является образованием для маленького ребенка, то есть разработке всех его чувств и подготовке к вербальной, мимической и телесной коммуникации. Нужно было бы, чтобы эти ассистенты, прекрасно ладя с учителями, знали как свои пять пальцев и своих подопечных, как некогда в деревнях нянюшки, вечно окруженные со всех сторон детьми. Эти новые ассистенты в детских садах имели бы возможность поговорить
452
с каждым ребенком и как с представителем его семьи, узнать у него о родителях, о братьях и сестрах. Они могли бы познакомиться с родителями каждого из детей и быть посредниками между семьей и школой. В детских садах никогда с детьми не говорят об их мамах и папах. Родителей приглашают на собрания, а здесь... отвечают матери на те вопросы, что та задает.
Учителя в подготовительных группах стали более загружены. Они теперь нервные, усталые. И в начальной школе, и в подготовительных группах завелась хроническая болезнь — некое соперничество между родителями и учителями; учителя жалуются, что родители ничего не делают для обучения своих детей, родители же все больше и больше забот хотят переложить на учителей для того, чтобы те и воспитывали детей и учили их, в то время как эти учителя получили лишь преподавательскую подготовку.
МЕЗОН ВЕРТ
Мезон Верт («Зеленый Дом») в XV округе Парижа на площади Сен-Шарль был открыт 6 января 1979 года. Это не детский сад, не диагностический центр, это — первый камень в создании того «Дома детства», который, по мнению Франсуазы Дольто, должен был бы стать местом, куда дети ходят до ясель и детского сада. В этом месте отдыха и встреч, где к детям относятся как к личностям, все заинтересованы друг в друге, здесь соблюдается анонимность, и единственно, что важно, — это человеческое присутствие — мать или отец никогда не оставляют ребенка одного в Мезон Верт, родители здесь тоже отдыхают или находят себе какое-то занятие. Они встречаются здесь с другими родителями. Принимает их бригада из трех человек, среди которых, по крайней мере, один мужчина; не назначается никакого лечения, не проводится никаких обследований, ни единого специального исследования. Эти люди просто здесь, с ними рядом, они слушают и разговаривают с детьми в присутствии их родителей.
В Мезон Верт — а он единственный в мире* — практикуется изо дня в день без какой-либо отсылки к медицинским или патронажным властям, без каких-либо назиданий и без апробации об-
• По крайней мере, на время создания книги (середина 80-х годов) — единственный во Франции (В. К.).
453
разовательных методик — честная беседа с любым ребенком о том, что того касается: будет ли это волнующий родителей ребенка вопрос, или — разговор о том, что он делает сам и из-за чего ему не удается наладить отношения со сверстниками или сам он не получает искомого результата. Это — вхождение в сосуществование, вместо возможного попадания в зависимость от какой-либо группы.
Об открытии уведомляли вывески. Люди смотрели, как ремонтируется и благоустраивается этот магазинчик на очень оживленной площади между красильней — бывшей автоматической прачечной, и кафе со стоящими на улице столиками. О Мезон Верт заговорили в округе. Площадь Сен-Шарль — в таком городе как Париж — довольно провинциальна, на фоне квартала высотной застройки вдоль берега Сены, что застит полнеба, она — то место, где дети наслаждаются катанием на роликовых коньках, а велосипедисты, отдыхая от пробега, привязывают к деревьям свои велосипеды. Достаточно оживленное место. Открывались мы в День Богоявления. Прицепили к витрине шарики и венки, и написали: «Приходите праздновать Богоявление к нам, в Мезон Верт, вместе со своими малышами от О до 3 лет». И люди пришли — просто так, из любопытства. Кто-то даже принес пироги. Мы сами Приготовили огромный пирог. Мамы уселись в кресла, а дети разбросали по полу игрушки. Мы сразу же сообщили присутствующим женщинам: «Ну вот, мы начинаем тут кое-что новенькое, что вы об этом думаете? Мы хотим подготовить ваших детей к яслям, к детскому саду». В тот первый день детей младше двух месяцев не было, и была, мне кажется, только одна беременная женщина, которая, совершая по совету своего акушера предписанную прогулку, зашла к нам случайно.
Вот так это и начиналось. И пошло, и пошло.
Сначала отцы появлялись только по вечерам, после окончания работы, между шестью и семью, они приходили за своими женами. Наверняка, чтобы поднять домой коляску.
Бывали и недоразумения... Некоторые работающие женщины решили было, что Мезон Верт — ясли. В один из первых дней какая-то мама спросила: «Я могу оставить у вас своего ребенка?» Услышав отрицательный ответ, она устроила нам небольшую сцену. «Тогда зачем вы существуете, если вы — не ясли?» — «Мы и работаем для того, чтобы вы, приходя сюда вместе со своим ребенком, потом могли спокойно с ним расставаться.» — «Видно будет!» — «Если вы ищете ясли, мы можем дать вам адрес.» И мы давали адреса ясель, настаивая на том, что Мезон Верт это промежуточный
454
пункт между домашним очагом и детским учреждением: между домом и яслями, например; между домом и детским садом. Люди это очень быстро поняли. Правда, для некоторых родителей, особенно для матерей, которые раз или два оставляли ребенка в яслях (что сильно травмировало детей), было довольно трудным усвоить, что в Мезон Верт детей не оставляют: даже на несколько минут. Одной маме, которая хотела оставить у нас своего четырех-пятимесячного ребенка на некоторое время и пойти кое-что купить, я сказала:
«Нет, ребенка вы берете с собой и потом возвращаетесь вместе с ним.» — «Что ж тогда это у вас тут за работа!» — «Это та работа, которую мы выполняем, и наступит такой день, когда вы, вы, которая прошли здесь, у нас, курс обучения, захотев оставить ребенка, заняться какими-то своими делами — сумеете сделать это без малейших хлопот для себя и совершенно безболезненно для своего ребенка, которого без каких бы то ни было для него последствий одного оставите в яслях. Он будет прекрасно себя чувствовать в ваше отсутствие с другими — и со взрослыми, и с детьми.» Излив на нас до конца весь свой яд, взбешенная, она все-таки осталась, а другая мама, вторя моему совету, продолжает ее убеждать:
«Вы же прекрасно можете взять ребенка с собой и придти обратно.» — «Нет! Одеваться-переодеваться!» — Ей надо было в магазин; за чем-то съестным. «Послушайте, — робко предложила какая-то мама, — у меня тут имеется...» — мои единомышленницы, совершенно обескураженные яростью этой женщины (и в особенности тем, в какое отчаяние впал ее ребенок, стоило ему только услышать «Я оставлю его вам... и сбегаю...») стали предлагать ей что-то взамен.
Ребенка успокоила я: «Видишь ли, — сказала я, — это очень хорошо, что твоя мама так кричит, — это идет ей на пользу». Ребенок тут же успокоился, а мама его — нет. Я была довольна, что она кричит: нужно было, чтобы она поняла. Вместо того, чтобы уйти, она провела у нас два часа, хотя начала с того, что и приходить не стоило. А вечером она сказала одной из нас: «Я поняла... Это потрясающе... Я благодарна вам, что вы меня задержали, когда я подняла крик, и не дали тут же уйти.» В действительности же ее никто не задерживал. «Вы совершенно правы, — говорила она. — Я вам не сказала, но я уже пробовала оставлять ребенка, и это было ужасно: он тут же заорал, но так как тут все было хорошо, я подумала, что могу его вам оставить.» — «Нет, вы сможете его оставить в яслях, когда его здесь к этому подготовят.» И кстати, когда наступает время, и ребенку, который еще не говорит,
455
скажут в Мезон Верт о яслях, он кивает, а не начинает волноваться. Ему говорят об этом в Мезон Верт: «Твоя мама отнесет тебя в ясли, то есть ты там будешь один, но там дети — как здесь, и тети такие же, как здесь, а если тебе там станет немного тоскливо, ты вспомнишь о Мезон Верт, и твоя мама тебя приведет к нам на следующий же день, но сегодня ей надо сходить за покупками». И дети это очень хорошо понимают.
Эта мама говорила: «Я его оставляю». В присутствии ребенка она говорила о нём в третьем лице, как о своей собственности. Она не сказала: «Я тебя оставляю». Мы исправляем такую манеру разговора, когда ребенок в нем как бы и не присутствует. Когда к нам приходит мама, мы разговариваем с ребенком, знакомим его с нашими помещениями: «Вот туалет... один и для взрослых, и для маленьких...» Если это совсем малыш — говорим: «Вот стол для пеленания, здесь мама может тебя перепеленать». И теперь уже мать становится третьим лицом. «Вот то, что можно катать, вот таз с водой, лестница, игрушки, рисовальная доска. Можно играть во что хочешь. Правило — единственное: с водой можно играть только в резиновом фартуке. А если катаешься на доске, то вот за эту линию заезжать нельзя...»
Дата добавления: 2014-12-18; просмотров: 872;